Я – капитан, и матросы мои – в тельняшках. Они надели их в честь моего возвращения. То здесь, то там мелькнут среди контейнеров веселые полоски. Иногда появится лукавая физиономия Мустафы с вопрошающим взглядом.

-Да вижу я, вижу, как вы стараетесь!

Тельняшки куплены на одесском «Привозе». Там же приобретены шерстяные лыжные шапочки. Это – мой подарок палубной команде. Мустафе, как боцману, я подарил еще и зимнюю кроличью шапку, чтобы не мерзла голова его старого отца по утрам, когда он ходит в мечеть. И еще, чтобы все видели и знали: сын любит и уважает своего отца, если делает ему такие дорогие подарки. С восьми лет работает на палубе сирийский парень, много раз выручал он меня своим опытом и смекалкой. Экипаж судна интернационален: повар – чилиец, механик – поляк, и потому мы отмечаем

очень много праздников. Сначала идет Байрам, затем католическое Рождество, Новый год, православное Рождество, мусульманский Новый год, и всем весело. Но больше всего мы любим цокаться пасхальными яйцами: кто победит?

Погрузка подходит к концу. Из Антверпена нам нужно проследовать в Гамбург, на догрузку. Но погода вносит свои поправки, корёжа наш график. Из-за шторма высадка людей на внешнем рейде невозможна, поэтому капитан порта любезно разрешает идти без лоцмана. Когда светит солнце, и морскую гладь даже легкий ветерок не затрагивает, не дают и шагу ступить без сопровождения. А тут, когда из-за водяной метели носа собственного судна рассмотреть невозможно, пожалуйста – полная свобода действий. Конечно мы выходим, ждать у моря погоды не в моих правилах.

Встречный ветер нагоняет в реку воду, что позволяет немного пренебречь глубинами, указанными на картах. Следуя неписанному морскому правилу, держу судно поближе к фарватерным буям, к тому же, иначе их и вовсе не видать. Но служба движения имеет свое мнение на этот счет, и я получаю предупреждение держаться от буёв подальше. Хорошо! Их дело – говорить, а моё – выполнять свою работу. Карабкаясь от буя к бую, выползаю на внешний рейд. Волна заметно усиливается, становится длиннее и выше, судно начинает покачиваться с борта на борт. Но даже очень большой крен не вызывает у меня опасений: контейнеры надежно закреплены людьми в тельняшках.

В европейских водах все размечено и расписано до мелочей. Это делает приятной работу в цивилизованных странах. А вот отпуск приходится проводить у себя на Украине, где жизнь становится всё сложнее.

Как-то однажды мне довелось выйти на «Привоз», чтобы купить рыбки для кота. Желающих продать рыбу много, и бычки у всех примерно одинаковые. Вижу, стоит одноногий дед и держит в руке, свободной от костыля, две небольшие связки бычков, мелких, как раз для кошек. Я направился, было, к нему, но меня опередил сборщик податей. Он был в небрежно напяленной поверх милицейского мундира серой гражданской куртке и без фуражки, полагая, что в достаточной степени замаскировался. Или ничего вообще не полагая, и так всё ясно. Мытарь забрал у инвалида протянутый ему рубль и двинулся дальше, не пропуская ни одного торговца.

- Почем бычки? – спросил я у калеки.

- Рубль низка, - ответил тот.

- Отец, как же ты так легко рубль милиционеру отдал?

- Так у меня ж две низки! Один рубль мой – хитро подмигнул дед.

Я заплатил ему два: это было всё, чем, хотя бы изредка, можно оказать пусть хоть такую помощь бедным людям. Переходя улицу Преображенскую, имени Советской Армии, я вновь увидел фигуру в серой куртке и милицейских лампасах, но уже в рядах торгующих бэушной санитарно-технической мелочевкой.

- Быть парню налоговым инспектором,- подумалось мне.

Да! Не всё ладно в датском королевстве. Пора перебираться на благословенный Запад, в мир истинных демократических ценностей…

 

Хорошо снова стать молодым. Здесь в Европе меня, судя по возможностям, можно приравнять к выпускнику средней школы. Два высших образования – не в счёт. Передо мной вновь открыты все дороги, можно дерзать в любом направлении. Тем более и крыша над головой, и социальное обеспечение есть. Вот только дипломы наши не признают, что резко уменьшает количество возможностей до двух: уборки окурков по таксе один евро в час и уменьшения пособия на тридцать процентов, в случае отказа от первого варианта.

Промучившись неделю на уборке мусора, я вспомнил, что на информационной доске городской биржи труда видел объявление, в котором приглашали лиц всех возрастов к выполнению социальных работ в зоопарке. Иду на биржу и беру направление, успокаивая себя тем, что убирать за животными куда благороднее, чем за людьми.

Достался мне участок большой, но не сложный: ослики, пони и зебры. Еще издали, сквозь кусты, я заметил такие знакомые, веселые черно-белые полоски. Они напомнили мне о моём пароходе и моих друзьях: боцмане Мустафе, поваре Мануэле и механике Стахе. Каждое утро, не разгибая спины, нагружаю в тачку навоз и отвожу на хозяйственное подворье. Одна тачка, две, три… надо уложиться до двенадцати часов, больше все одно не заплатят. Убаюкиваю зреющий протест тем, что занимаюсь, якобы, чисткой своей кармы. И ещё тем, что вовсе не зазорно убирать место, аналогичное тому, на котором сам Сын Божий явил себя человечеству.

Шум листвы надо мной напоминает шорох морской волны. Я кормлю из рук полосатых зебр, а они видят во мне своего начальника и покровителя.

Я – капитан, и матросы мои – в тельняшках.