Планов на понедельник было много, но только поначалу, с утра. Потом вдруг сосредоточенность мысли прервал звонок. Голос старого приятеля, когда-то коллеги и даже, увы, несостоявшегося ухажёра (ну бывает, не сложилось) ворвался в жизнь стихийным бедствием. Он, голос, разбил вдребезги собранную мысль, разогнал ватные тучки планов. Звонку, как знаку, она обрадовалась. Было в далёком голосе что-то призывно-будоражащее, как зов молодого самца, но завуалированное, вплетённое в паутину ловко расставленных слов. Намёк, интригу она распознала сразу. Ещё бы. Опыт – дело великое. И неважно, что повод иной: консультация, деловая встреча, главное – вспомнил, в ней нуждается. А дальше? Кто может предположить развитие сюжета в понедельник с утра? Никто, конечно, но она-то момент не упустит, найдёт повод, придумает весомую причину, возьмёт всё когда-то упущенное, сполна.

– Встретимся?

– Конечно.

–Приходи. Жду.

Она долго смотрит в зеркало, колдует, рисует лицо. Пора.

На ходу перегруппировка себя, изменение маршрута. Ожидание. Длительность ожидания. Нервозность. Сорванная встреча. «Прости, не могу. В следующий раз. Позвоню». Пауза.

– Так, собственно, что ты хотел?

– Это не телефонный разговор.

– Ты украл у меня утро. Объясни. Я настаиваю.

– В другой раз. Прости. Спешу, целую.

А может, действительно, консультация, совет. И больше ничего, никаких подводных тёплых течений. Холод, лёд. Справился сам, нашёл иной путь в разрешении проблемы. Ошиблась, подвела интуиция. Кстати, сегодня её ждут бухгалтер и юрист.Надеть шапку-невидимку, отключить телефон? В конце концов, может она хоть раз в жизни на несколько часов уйти от насевших дел? Книги, вероятно, предчувствие, она с утра машинально положила в сумку. Ещё колебалась, зачем?

По пути, без определённой цели, ненужный, глупый разговор ни о чём со знакомым.

– Да?

– Да.

– А этого помнишь?

– Не помню.

– А этого?

– Женился?

– Умер?

– Даааа? – удивлённо-не-нужное.

Прошли из прошлого люди-тени колоннами, как на демонстрации. Всё мимо, мимо. Навстречу тебе, насквозь, и мимо. Помнишь – не помнишь, любишь – не любишь, но ведь были и есть в её жизни, не задели, фонят фоном. Постояла ещё с ненужным собеседником. Помялись, разошлись и в одночасье забыли о существовании друг друга. Ещё полчаса времени – в пустоту.

Чашечка кофе, филижаночка: плотная, изящная, жарко-дымящая. Долгий взгляд сквозь витринные окна кафе. Там, за стёклами, ежегодная неожиданная чернота деревьев, оголённая их суть без лёгкого флёра листьев, стремительная ломкость несущихся вверх и одновременно в стороны линий и изгибов. Ненужный жалкий осенний лист трепещет скомканным флажком кое-где на ветру. Поздняя осень. Пауза природы.

Ещё недавно демиург широко разбрасывал мазки яркой осенней палитры в горах и долах. Дерево, куст, лиана на городской стене. Цвет поражал. Нет, не цвет, больше, его невероятность... Ноябрь дарил неожиданное тепло, не спешил уходить, царственно медлил, ждал ценителя роскоши, сибарита, аристократа духа, себе равного.

А он, человек, бежал, нёс прижатый к уху мобильник. В невидящих глазах – отраженье луж с корабликами листьев. Шумный люд заходил в кафе, стряхивал осень с пальто, садился, ел, пил. Привязанный к делу (обязательно важному) вскакивал, марионеточно дёргался ниточками: отдельно руками, ногами, головой, убегал, всё больше запутываясь в расставленных жизнью сетях.

Да и был ли у них роман? Так, всплеск эмоций, эпизод. Юношеское робкое происшествие в канун Рождества. Запах сена, рассыпанного при входе в дом, ряженые в причудливых костюмах. К кому они ехали тогда в гости? Большая студенческая ватага в вагоне электрички пугала добропорядочных крестьян взрывами беспричинного смеха. В том далёком селе в горах он накинул на себя овечью шкуру и вместе со всеми колядовал. Голос приятный, бархатный. Потом они катались на салазках, и она обхватила его сзади, жарко дышала в шею. Вдвоём они пошли в лес. На поляне она упала в снег навзничь, широко раскинув руки, и серое низкое зимнее небо с кругом солнца чуть сбоку, к западу, вдруг опрокинулось над ней. Она притихла. Он чуть постоял, потоптался на месте, потом лёг рядом. Ещё несколько минут они молча глядели в небо, поднялись, увидели на снегу слившийся в один рисунок силуэт из их тел, переглянулись и взялись за руки. В институте между ними возникли какое-то напряжение и робость, наедине они больше никогда не оставались.

К чему сейчас, через столько лет, эти воспоминания? Боль нахлынула внезапно, стиснула виски. Она вдруг почувствовала убегающую плотность минуты, увидела себя со стороны, окутанную сигаретным дымом с морщинкой заботы между бровей: отсутствующий взгляд, напряжение в жесте. Зачем я здесь? Куда ведёт мой путь, не призрачна ли цель? И надо ли всегда куда-то торопиться? Время – не такси, не поймаешь.

– Что-то я делаю не то и не так, – подумала она, споткнулась о мысль, как о камешек на пешеходной тропе, и еле удержала равновесие. Боже милостивый, зачем?

Пришла тревога. Нет, только не это. Последний раз она спасалась от хандры год назад в тёплых романтических краях у моря, но и там сплин не отпускал. Сейчас она обязательно пойдёт в библиотеку. Просто так, для удовольствия. Застрянет между полками, переберёт кипу книг, а вечером, под тёплым, рассеивающимся светом лампы, откроет томик и с наслаждением зароется в текст. Почему для того, чтобы понять быстротечность бытия, надо читать книги? Как будто без них, писателей, ты не знаешь, что умрёшь…

Ей нравились растянутости Андруховича, его уход от сюжета по сторонам и вширь. Его взгляд НАД: над лесом, деревом, лугом. Ты отрываешься от взлётной полосы, из-под шасси выбилась и исчезла искра, мгновение, и ты уже взмыл над землёй. Тексты его напоминали ей пейзажи с высоты полёта. В иллюминаторе разноцветные лоскутки земли, церквушка, длинный изгиб реки, квадраты домов, объединённых какой-то целью – и это тоже знакомое, но совсем не то, что видишь ежедневно, потому как ты над всем этим паришь. И счастье объёма, ощущение безграничности мира захлёстывает и распирает тебя. Потом всё затянет занавес облаков, останется внизу, и ты будешь ждать появления лоскутной твоей земли весь полёт, тянуть гусыней голову к иллюминатору, ёрзать от нетерпения…Ты, маленький, бренный, паришь над землёй. Разве не там, в облаках, приходят к тебе редкие мгновения всплеска, подъёма, страха и ощущения полноты жизни?

Она была уже рада этому звонку-обманке, который заставил её вот так зависнуть с самого утра на распутье между домом и работой. Она открыла сумочку, сложила стопкой на столике книги Андруховича, Забужко, бережно погладила рукой обложки.

Ей вдруг по-бабьи стало жаль умного-преумного философа Оксану, которая так рвёт душу текстом, и героиню «Калиновой сопилки», страстную, как песня, и песенно несчастую. Она подумала и приоритетно положила книгу Забужко сверху стопки, открыла, заглянула в текст, пробежала глазами абзац, как бы вдохнула знакомый запах.

Время шло, и она уже рассеянно нащупывала в сумочке кошелёк, чтобы рассчитаться и уйти, как вдруг пейзаж за окном пошатнулся и поплыл: дерево, лужайка, озябшая сакура, асфальтная чешуя дороги… Шоссе взбугрилось, выгнуло котом спину. Стекла в кафе растворились, ушли. Замкнутое пространство помещения вышло из берегов, слилось с улицей. Прохожие, бурлаки-на-Волге, тянули невидимую лямку: мимо, мимо. Игрушки-автомобили радовали детской непосредственностью цвета и солидной обтекаемостью форм. Она замерла за столиком, почувствовала себя частью общей непонятной дневной круговерти: изящная чашечка в руках, удивлённый изгиб брови, резкий жест, будто что-то обронила и поймала уже на ходу, сквозь неё, навылет, ещё и ещё, шли старик под чёрным куполом зонта, женщина с младенцем…в воронке бурлящей улицы, чужие всем и всему.

Тут она увидела их обоих. Он – в длинном кашемировом пальто цвета «кофе с молоком», воротник приподнят, эффектный фиолетовый шарф захлёстывает шею. Она – голоногая, в яркой кожаной курточке, чёрном чулке в лакированном длинном сапоге. Он одной рукой придерживает дверцу дутой автомобильной пошлятины, другой – её, бережно, под локоток, помогает выйти из машины. Сама изысканность и галантность. Спутница улыбается ему кумачовым ртом.

– Встретимся?

– Конечно.

– Приходи.

– Жду.

Слова пульсируют в висках. Так вот ради кого сорвалось их свидание! Но ведь встреча намечалась быть дружеской, даже дружественной. Просто обмен нужной информацией. Для дела. Ничего личного. Почему же занозой в глазу болит этот кумачовый на всю улицу рот?

– Каков негодяй! Приходи. Вот они, непредвиденные обстоятельства с бесстыдно оголённой под самый срам ногой! Предатель! Куда они сейчас, под руку, мило беседуя? О господи, нет. Только не это. Идут сюда, в кафе. Всё-таки они встретятся. Она стушуется, не сможет стереть с лица обиду. Но почему, почему? Откуда это чувство унижения?

Ей за тридцать. Давно за тридцать. Дело. Жизненный опыт. Машина. Дом. Вечные поиски идеального мужчины, встречи, расставания. Шок. Пауза. Может, это он, её единственный избранник, войдёт сейчас сюда не с ней.

Стеклянная дверь кафе распахнулась, встречая респектабельную пару, но она уже припудривала носик в туалетной комнате и подводила губы. Лицо снова приняло выражения рассеянного спокойствия, движения – плавность и уверенность. На выходе она столкнулась со старым приятелем, вцепилась в его рукав, и они вышли из кафе вместе. Приятель так и не понял, почему она сразу утратила к нему интерес, как бы забыла о его существовании вовсе. Они расстались на первом же пешеходном переходе. Она показала ему стопку книг, мол, некогда, занята.

Вечером она поужинала, приглушила свет в спальне и уселась в кресло с томиком Овидия. Телевизор её не прельщал. Дешёвые шоу политиков возбуждают низменные инстинкты, считала она, и спешила погасить огонёк экрана. Размеренный ритм строки расслаблял и тешил. Сладкие песни любовных элегий, напротив, будоражили. Она ела шоколад, читала и наслаждалась.

Ночью пришёл кошмар. Она снова сидела в том же кафе. У всех женщин вокруг алели раскрытые рты, на головах красовались причудливые шляпки с живыми змеями на полях. В испуге она пролила на себя кофе, попыталась вытереть пятно салфеткой, но оно почему-то само по себе разрасталось. Вдруг она поняла, что пятно не кофейное, а кровавое. Она бросилась к выходу, не увидела, ударилась о стеклянную дверь, услышала звон разбитого стекла и провалилась в зияющую пустоту.

Весной она вышла замуж за тихого, незаметного человека. Он разительно отличался от людей бизнеса и даже больше, был полной им противоположностью. Её муж, специалист по античности, знал древнегреческий и латынь и по вечерам читал ей Гомера в оригинале. Она слушала набегающую волну гекзаметра и молчала. Мёртвый язык её живил. Утром она надевала деловой костюм, клала рядом с собой на сидение ноутбук и ехала на работу.