Звуки падали откуда-то сверху. Горячими волнами разливались в воздухе, тяжелыми шагами маршировали по площади Бастилии, всплесками рыданий рвали душу. Потом стихли, словно смирившись на время, чтоб вновь вспыхнуть дуэтом неутолимой страсти. Стих гнев, исчез мучивший ее надлом. Осталось только ОНО. То, что врывалось в нее, тревожа и заставляя кусать губы.

То ли осень с ее холодными красками свинцового неба… То ли одиночество…

ЭТО навалилось на нее внезапно, и она, не пытаясь справиться с собой, обреченно застыла в каком-то болезненном экстазе.

Не двигалась, не видела и не слышала ничего, кроме ЭТОГО. Только периодически подносила мерзнущие пальцы к губам. Согревала их дыханием, не чувствуя времени и не ощущая пространства.

Осталось два голоса. ЕГО и ЕЕ. И она… Одна. Упрятавшая всю себя в скорлупу неприсутствия.

Только несколько шагов отделяли ее от душевной свободы. И именно они не давались. Никак. Она боялась свободы, как иные боятся оков. Освобождение грозило пустотой.

Она любила несвободу. Та делала ее пылкой и вдохновенной.

И эту боль. Ее она тоже любила.

Она провела ледышками пальцев по пространству, принявшему облик ЕГО. Едва коснулась подушечками знакомого изгиба бровей, спустилась к плотно сжатым губам. И уронила руку, вздрогнув и сжавшись от обрушившегося на нее шквала звуков и воспоминаний.

 

Было так много и так мало. Она равно не могла жить и с воспоминаниями, и без них. Что была бы ее жизнь без этого?

Девушка прошла вдоль ряда скамей. Остановилась у завернутой в белый мрамор фигуры, с обреченностью непрощенной припала губами к выглядывающей из-под окаменелой ткани ступне. Сделала еще несколько шагов.

Опустилась на колени. Вскинула голову, протянув трепещущую нить молитвы к светлому лику мадонны. Тонкие губы задрожали, взывая к милосердию. Встретились взглядами. Ненадолго. Холодная и непогрешимая отвела взгляд.

Девушка в ужасе отшатнулась.

Тихо заскрипели ступени под ее ногами.

Чего она испугалась? Она давно знала ответ.

Полумрак, призванный успокаивать, предстал пред нею палачом, ожидающим жертву.

Последние ступени, ведущие на самый верх, показались слишком высокими.

Сильный ветер бросил ей в лицо горсть холода, дохнул насмешкой, заставил ухватиться за стену, прижаться к бесстрастному камню.

Юбка обвилась вокруг ног, обнимая и удерживая.

Звуки же хорала гнали ее дальше, выше, навстречу ЕМУ.

Она поддалась. Вышла, отринув последние сомнения и страхи. Босые ноги уже не чувствовали холода, он овладел ею целиком.

Внизу копошилось человечество, много веков назад обрекшее себя на вымирание.

Она сделала шаг. Ступила на карниз, прижалась к каменной птице, на какие-то мгновения ставшей ей опорой.

С готовностью улыбнулась ветру, бросая вызов. Раскинула руки. И полетела.

 

Дождь хлестал в стекло, стекая быстрыми струями на пластиковый отлив.

Патрик Фиори с его «Belle» напоминал о том, о чем она и без этого ни за что не хотела забывать. И она любила его вместе с воспоминаниями, которые рождал его голос.

Она улыбнулась слезе, скользнувшей по щеке. И не стала ее стирать. Только обхватила себя обеими руками.

Прикрыла на мгновение глаза, восстанавливая пошатнувшееся равновесие. Положила узкую ладонь на прохладное стекло, ощущая, как крупные капли, прочерчивающие на невидимой поверхности дрожащие дорожки, холодят кожу.

Открыла дверь. Вышла на балкон.

Подняла лицо навстречу дождю.

Внизу кипела жизнь. А сверху лилась музыка. Музыка, перемешавшая боль и счастье в коктейль воспоминаний и ожиданий…

В то, что составляет жизнь.