МАЛЕНЬКИЕ СЕКУАЛЬНЫЕ ИСТОРИИ

 

ЭМАНСИПЕ

 

– Оденься! – приказал Костиков жене.

– Я, Вася, одета, – обиделась она. – Возьми глаза в руки.

– А шары чего развесила?

– Для кого шары, а для кого — бюст. Бюст нынче в моде. В Европе он символ открытости.

– В Европе не был.

– Оно и заметно.

– А ты, выходит, была?

– Не была, так буду. А пока внимательно слежу за состоянием парижских умов. Прячут то, чего стыдятся. Мне, в отличие от некоторых, стыдиться нечего.

– А мне, значит, есть?

– Ты, Вася, как всякий доморощенный патриот, привык к лохмотьям развитого социализма и недоразвитой демократии, а потому не замечаешь своего позора. В таком затрапезье, мой милый, рассчитывать на приглашение в приличное общество не приходится.

– Лучше в нашем холодильнике разберись. Жрать нечего, а она выкатила шары на набережную Сены. Берите, господа, и пользуйтесь!

– Эх, ты… – жена задумалась, подыскивая уместные случаю слова и выражения. – Чмо на палочке! Жить в обществе и быть свободным от общества не удавалось даже классикам марксизма-ленинизма. Пора бы, кажется, уяснить прописные философские истины. Оглянись, как изменился мир. Одни страны освободились от условностей, другие — на пути к освобождению. А мне, с какой стати, корчить из себя недотрогу, как Северная Корея или Куба? Грудью дорогу проложим себе. Это, Вася. Не пустые слова, а принципиальная установка умных женщин. Не от хорошей жизни уходят они от мужей в политику. И хотя, пока ещё формально, числюсь за тобой, личность я суверенная и, без подсказок со стороны, сумею распорядиться своим телом. Так что, Вася, ты мне больше не указ, а потому руки старайся держать вдоль, а не поперёк. Хотеть не вредно, да накладно. На бедность не подаю — самой не хватает. И запомни, коли не дурак: с такими манерами тебя не примут в общеевропейский дом даже швейцаром.

 

ЖЕРТВА

 

– Ты наглец и делаешь мне больно.

– Это не наглость, а страсть.

– Послушай, ты… со своей страстью. Оставьте меня в покое или я закричу.

– Кричите на здоровье, никого это не взволнует. Всем известно, что крик женщины бывает двух родов: от плохого или от хорошего. Когда плохо, требуется помощь, а кто из нынешних мужчин, кроме меня, добровольно взвалит на себя такую обузу? А когда хорошо, сами понимаете, третий лишний.

– Не дыши мне в лицо, «спаситель»…

– Тогда оборачивайтесь.

– За кого ты меня принимаешь!

– Не кажется ли вам, что вы требуете слишком много, а я ведь стараюсь не для себя одного.

– Интересно, для кого ещё?

– Догадайтесь.

– Больше мне делать нечего... Ой!

– Извините за неудобство. Но видите сами в каких условиях приходится…

– Извиняться следовало, когда заваривал эту канитель, а сейчас кончай и проваливай.

– Разве я не к тому же стремлюсь? Но вы мне мешаете своей неустойчивостью. Уф, кажется…

– Наконец-то.

– Надеюсь, вы не понесли никакого заметного ущерба?

– Зато сколько угодно незаметного, в особенности, если подзалечу или подхвачу какую-нибудь гадость.

– Всегда к вашим услугам.

– Болван, изнасиловать толком не умеет.

 

Но тот, к кому это относилось, был уже далеко: телом — от места события, мыслью — от той, которая столь удачно разыграла из себя жертву насилия, что даже он, опытный насильник, в это поверил.

Борис Иоселевич