(Письма, сны и аргентинский гербарий)

 

«Интеллект некрасивой женщины – это компенсация Творца за отсутствие привлекательности.

Интеллект красивой женщины – это вечное стремление Дьявола к совершенству».

Andrew “Doctor Little Owl” (1974-2001)

 

БЕЗДУШНАЯ ЛУРДЕС

 

Непроглядная тьма моей души оттеняет твою ацетиленовую ауру, и во всех многоярусных снах, этих золотых ювелирных заклинаниях, продолжает жить уже давно заледеневшее эго.

Погибает самое чудесное, но это неизбежно, это лучшее сочетание лучей и нот для моего сердца и для твоей уже никому не нужной жизни. Но как хорошо, что ещё можно дышать. Как прекрасно, что озон для тебя не ядовит, это значит, гибель не подползёт ещё ближе. Но знаки, но тени, но кома. И в космосе летит сообщение.

А тебе придётся проявить чудеса невозможного, чтобы через сорок секунд после биологической смерти улыбнуться этому миру. Потому что ты Демон, ты Солнце, ты Лурдес.

 

ЦЕНТР ТЯЖЕСТИ

 

Пускай тысячи слов, бесполезных и слепых, потерянных на краешке волны, сойдутся в чёрном лотосе, как следы опоздавшего постоянной тревогой. Склонённые головы, долгожданная пыль, ОМ. Ты только прислушайся, но при этом не сходи с ума от этих тысяч слов невменяемых, оглохших, сильных, безнадёжных. Такие тонкие дни, такие непослушные деньги.

Задыхаясь, ветер слизывает все невидимые поцелуи с рук твоих прозрачных. Кровь и Ладакх. Ты и тени. Стены. ОМ. И буква никогда не слетит с волны, как рыбка с крючка, а в воздухе повиснут уснувшие тропики. И уж горы над городом, и солнце под листьями, и мы перед выбором. Нельзя бить живое. Я очень переживаю, что ты сильно боишься привидений. Прости.

 

ШТИЛЬ

 

Сегодня я точка пространства. И все города только у меня в перспективе. Сегодня ты уже всё и поэтому я оставляю тебя исчезнуть в дымный полдень. В неких иных вариантах я никогда тебя не брошу – ведь ты моя единственная координата в вечность. Но сегодня, слушая "Пинк Флойд" и леденея от ужаса, мне уж нет в тебе никакой необходимости. И это значит, что добродушный ветер, который, между прочим, знает всё на свете, напомнит мне, что это уже было. А серебристая, как горная крыса, грусть разбудит в ком-то другом геометрические страхи.

Я возвращаюсь без движения, не шевелясь, а зачем мне беспокоиться? У меня есть неповторимая ты, есть бездонная пропасть тьмы и охраняющий мне душу штиль.

 

ПИСЬМО ИЗ САН-ЛОРЕНСО

 

Я теперь в Аргентине. Как только что вернувшийся из-под земли дождь. Как обновляемый его тревогой мир. Как раздающий свои тени свет. Как в пламени свечи замёрзший мотылёк. Как согревающий ладони умирающий прозрачный я, глядящий в самые глаза своей заграничной подруги.

В глухие куклы наигравшиеся дети. И город, пьющий из железа свежий ветер. Вольны ли мы хоть в чём-то в этой жизни? Если тебе случится ответить на сей вопрос, пускай не мне и даже не вслух, я подарю тебе 2 (два) бессмертия – одно для тебя, другое для твоей смерти. И можешь ко мне даже не приближаться, чтоб не ожечься о космический лёд моего дыхания, иначе я буду вынужден провести тебя дорогой слёз и страха и горя через все круги ада. Потому что я люблю тебя, хочу тебя, хочу быть с тобой, хочу быть в тебе. Потому что нельзя верить во что-то и в кого-то, а это значит – нельзя любить за что-то.

 

ЛУНА В СКОРПИОНЕ

 

Как вода стремится к огню, так и душа тянется к могиле, а земля провожает глазами Солнце. Полночь упрячет меня в невесомости, и я не желаю знать, каким образом смелые покоряют города, а если наглость – второе счастье, то мне не нужно никакого. Мне незнакомо отчаянье и всё равно, где растёт мандрагора.

Перспектива с волками жить предполагает неизбежные ежедневные репетиции художественного воя на самодельную раскладную луну из белого картона. А что делать? В лес не ходить? Не видеть тебя? Не слушать пластинки Дженнис?

Дьявол устал, он спит, значит, говорить придётся мне. А тебе следует выслушать всё, до самой последней буквы. Это необходимое условие для продолжения летаргии. Это неоспоримое доказательство существования наших отношений, к которым у меня нет ни привязанности, ни доверия, ни даже внимания.

Где-то да, но не тут. Где-то возможно, но не здесь. Не сейчас. Мир разрушился, но тебе оттуда было не заметно. Мир разрушился. А тебя всё ещё вдохновляют падающие с неба звёзды, словно и нет другой забавы, кроме как смотреть на небо, чтоб увидеть космос. Оберегая в сердце надрывный, безупречно оттренированный плач тех, кого именуют санитарами леса.

И это замечательно, что восход Солнца я пойду встречать уже без тебя. Это главное. А всё остальное – пыль.

 

ИАИЛЬ. ДЕНЬ ТИШИНЫ

 

Сегодня день тишины. Я стану молчать. <Попирай, душа моя, силу!> Пусть вместо меня заговорит чёрное зеркало, завёрнутое в синие облака и скалы. Я стану спать, как мудрый хищник, наевшийся колобков. Ждать, как хилый демон, переживший Конец Света. Реветь, как раненый Сатурн, которому справедливые архангелы только что вырвали сердце с корнями и мясом. Свистеть на лунный ветер. Нырять в базальтовый дым озверевшим микробом. Слизывать кровь и слёзы с её удивительных глаз. Улавливать видеосигналы ядовитым зубом и щуриться на радиоволны влюблёнными отпечатками пальцев. Потому что день тишины. Потому что безмолвию моему больше нет предела и моему пределу нет границы.

А наружу из-под земли, из-под кожи, из-под меха, из-под тьмы прорастают морские леса и лисы и лица и золотые змеиные кольца.

<К ногам её склонился, пал и лежал, к ногам её склонился, пал; где склонился, там и пал сражённый.>

 

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС

 

Одного движения достаточно для сотворения мира.

Одного слова достаточно для прекращения страха.

Одного человека достаточно для обретения счастья.

Одного взгляда достаточно для появления смысла.

 

ТУМАННОСТЬ АНДРОМЕДЫ

 

Мы – пожираемые землёй мелочи. И это даже не мы, а нечто иное, чужое, постороннее, которое зачем-то внушило нам, что мы – это мы. Отсюда вся эта грызущая горло блажь, что сначала мы были единым целым, а потом расползлись на взаимоопасные мелочи, всё более и далее отдаляясь, каждое по свою землю.

И плывущее по студёной воде никогда не заплывёт за горизонт, потому что горизонт – это всего лишь компромисс бесконечности и смерти. Добро – это упрощённое, уплощённое и выхолощенное Зло.

Едва видимые, будто прячущиеся за бездушной тьмой, звёзды осторожно ползут по долгому кругу. Этот, наполненный ледяного кошмара и тревоги, мираж, поджидает нас, глухих и счастливых.

 

МОЛНИЯ

 

Сойдя со стратосферы, молния обретает себя в сетчатке неудивлённых глаз, продолжаясь электрическим разрядом, когда звонит телефон в доме, где нет ни единого живого существа. Незабываемый звук, подхваченный ближайшей к небу тучей, растворится беспросветно среди липкого страха весны и мнимой тревоги расстояния, которое предстоит испытать человеческой душе, в последний раз глядящей с Луны на Тихий океан.

Молния растворяет себя немедленно на дне глазного яблока как пойманная в капкан жизни смерть.

Молния разбивает себя, как зеркало, на миллиарды осколков и остаётся собранной, чтобы знать, чтобы видеть и слышать, чтобы отвергнуть идею, будто прошлое уже прошло, а будущее ещё не наступило.

Так, с помощью меня, молния утверждает себя в этом изумительном мире.

 

МАГЕЛЛАНОВЫ ОБЛАКА

 

На Солнце нет пятен – это точно. Это единственное, в чём я уверен на сегодняшний день. А тревожит меня лишь ветер перемен в самом сердце. Глаза угадывают тонкие намёки и пора уходить – огнедышащие грозовые птицы уже напали на след. Уходить, рассекая ледяную паутину азотно-кислородного месива.

Чем чаще я вспоминаю о смерти, тем больше убеждаюсь в том, что всё должно быть иначе. Душу мою пусть сожрут могильные черви, а освобождённое от неё тело взовьётся в небо и выше и дальше – в открытый космос. К Магеллановым Облакам. Возможно, там, где-то там дом мой.

 

БЕЛЬГИЙСКИЙ СОН

 

Ты перламутровая и утренняя, я давно тебя не видел и вот, кажется, заскучал. Жаль, но присутствие тебя важнее, чем отсутствие любви, и наоборот. Почему в этот день всегда дождь? Эх, засмотрелся я в летящие сквозь контуры домов тени деревьев и они шепнули мне, что совсем скоро станет совсем поздно. И мне придётся выбирать. Мне придётся остановиться. Оставить тебя. И остаться тайной твоей, чтобы ты вспоминала меня в минуты безысходности и тишины, которые, увы, не за горами. И тогда спирт станет мне и росой и розой, и сестрой и любовницей, ибо теперь сердце моё стерильно и праведно, а душа легка и солнечна.

 

Одесса – Росарио – Сан-Лоренсо, 1995 г.