То-ли сон, то-ли явь безотрадная, путь не близкий далёко лежит. Сторона ты моя неоглядная. Тройка борзая резво бежит, И бряцают уныло бубенчики. Клонит ночью морозною в сон. В кошеве, как озябшие птенчики, за угасшим закатом вдогон. Смотрит молча на мир, немигающе, небо синими льдинками звёзд. Безразличие это пугающе, и крепчает разбойник-мороз. Под медвежий тулуп пробирается холодок. До жилья далеко. Ширь морозной степи разливается. Видно будет опять не легко. Полоснул, словно бритвой опасною, тишину волчий вой вдалеке. Ты не тешься надеждой напрасною. Догоняют, бегут налегке, Серой тенью в снегу расстилаются, в нетерпенье роняя слюну. Предвкушеньем резни упиваются, зазывая подругу-Луну. Погоняй! Не жалей спины конские! Свистнет кнут да присвистнет ямщик. Скинем наземь тулупы чухонские. Сдюжит, вывезет русский мужик. Кони пену роняют кровавую, примерзают к губам удила. Виноватые мы, или правые, там посмотрим, была - не была! Вы несите, родные, залётные, да продлите короткий наш век. Рвут постромки, усталые, потные, а невольный палач человек Гонит криком от страха сорвавшимся, уходя от погони лихой. И прощальную песню загнавшимся прозвенят бубенцы под дугой. Пали кони как раз у околицы. Лай собачий, в окне лампы свет. Под иконами в низенькой горнице - на колени, и богу обет Со слезой благодарной, с молитвою - те слова, что от сердца идут: «Я коней заморил смертной битвою. Не возьму больше в руки я кнут». На столе самовар, запотевшая в штофе горе горюет слеза. И порядком уже захмелевшие сон-слуга прикрывает глаза. Той погони события видятся все как будто в туманном бреду. И немая Луна-очевидица ускользает за тучи в саду. Можешь мачехой быть неприветливой ты к сиротам убогим своим. Иль старухою стать привередливой, неразумным ребёнком больным. Но куда б не пошёл, не отправился, пусть в чужие края занесло, Я, как раньше, пока не преставился, чую Родины милой тепло. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
