I Я опускаю детство и учебу, И тот трагичный год тридцать седьмой… Сосредоточить эти строфы чтобы На женщине, чей образ предо мной. Люблю я осень, зимние равнины, Но поведу рассказ о балерине. Родился мой кумир зимой. II Гердт, Суламифь, не глядя на метели, Развить талант Русалочки сумели, И снежная распалась мгла. Ваганова талант её узрела, Отшлифовать до блеска помогла. – Твой корпус,– говорит,– хозяин тела. Природа щедрою была. III Балет любя, взялась она за дело И, растворяя творчеством года, Превыше элевации взлетела, И в звёздном классе – первая звезда. Театр, отнюдь, искусству – не граница; Аэропорт его запомнил лица; И труппу видят поезда… IV Она умеет чувствовать иначе, Намного выше, тоньше и мудрей. И ловит ямбы лирики Боккаччо, Которые дошли до наших дней. Он воспевает листопад сонетом, И танцем Вашим листопад воспетый О, Фея , осени моей. V Питаю к лёгким шуткам уваженье. Наверное, такая же она. Но я поэт, и вольность не движеньем – Стихом летучим… не моя вина, Что человечество на хохмы не ленится, Но не сатиры – дивная Жар-птица Для вдохновения нужна. VI У балерины только её тело – Сценический послушный материал. Оно в шпагате бешеном взлетело, Эффектный делает финал. И корпуса танцовщица, хозяйка. «Из корпуса весь танец». Угадай-ка, Кто эту истину сказал? VII И с лёгкостью сложнейшие фигуры Осваивала быстро и шутя: И позу древнегреческой скульптуры, И вихри Китри – грации дитя. Эх, с этим нравом да опять родиться, Чтобы увидеть новые столицы, Хотя бы триста лет спустя. VIII Чабукиани – кавалер-танцовщик; Всех покорил сверкающий дуэт. Эпитетов прекрасных много общих: Поэма в танце, вихревой сонет… Известный педагог Асаф Мессерер На доброй почве семена посеял, И урожай увидел Свет. IX Как Мирта тает в утреннем тумане, Так силы тают; роль не из простых. Танцовщицы с актрисою слиянье Плисецкой удалось, об этом стих. И музыка Чайковского понятней, Когда Аврора, распахнув объятья, В лучах явилась золотых. Х «И быть самим собой на самом деле Как трудно, но позицию не сдам!» И властвует характер в гибком теле, Посылы шлёт пружинистым ногам. Так публику Вакханка ослепляя, Как анаконда Вакха обвивая, Но всё же рвётся к небесам. XI Сен-Санса умирающая птица. Виолончель и арфа душу рвут. Я вижу Майи грустные ресницы, Внимаю я, как ангелы поют. Неужто слёзы? Я душою плачу И образы, как ценный клад запрячу. Они найдут в душе приют. XII Изгибы и наклоны лебединой Красивой шеи… и тоска в очах. И все движенья в замысле едином Продуманы в деталях, мелочах. О сколько раз, перечитав либретто, Забыв про отпуск и забыв про лето, Пылала яркая свеча. XIII И руки-крылья борются со смертью; Эдем озёрный покидать так жаль, Так жаль ей расставаться с круговертью; В движеньях затухающих печаль. И музыка, в гармонии с движеньем, Страдает с переменным напряженьем, И кровь алеет у плеча. XIV И в танцах «чудных дев», персидской пляски Всё шире раскрывается талант. И опере картину русской сказки Танцовщица дари´т духовный грант. И Пушкин с Глинкой смотрят восхищённо, И Мусоргский коленопреклонённо, И Пётр Ильич – большой Талант! XV Прекрасна сказка озера лесного И девушки в одежде лебедей. Одетта! Милая! Как я хотел бы снова Быть очарованным красой твоей. Смотрите, в небе, белоснежным клином, Летят, порывом движимы единым… Так не стреляйте лебедей! XVI Прошу простить меня за откровенье, Но эти сцены душу рвут мою! «Легато» в «брио» перевоплощенье… Одиллию я всё же не люблю. Пусть оборотень нам явился в сказке – Агат сверкающий, я радуюсь развязке, Как робинзоны кораблю. XVII Па филигранных – кладезь настоящий: Баллон редчайший , фуэте , сиссон , Плывущий, мелко-бисерный, дрожащий Па-де-буре – явь, не волшебный сон. Творя свое, чужое уважая, Импровизацией своей не унижая, Хореграфический закон. XVIII И, дополняя хищным всплеском кисти Злой блеск очей, вскрывая естество, В потоке вихря, встречном ветра свисте Суметь представить злое волшебство. Не ожидая, музыку танцует, С маэстро всех гармонией чарует, Являя танца торжество. XIX Её талант, насыщенный любовью, Коллег её и ярче и острей. Достался бы талант средневековью, Сгорел бы в инквизиторском костре. Трепещет Мир в лохматых лапах беса, Поэтому и нынче, в век прогресса, Горят таланты на заре. XX Одиллия, Зарема и Эгина Красивы внешне, фуриям подстать. Одетта, Лауренсия, Джульетта… О них не смел бы Аполлон мечтать; И каждая по-своему красива.– Гордится балериною Россия.– Такую надо поискать! XXI Агрессия, жестокое коварство, Любовь над бездной мрака и тревог. И царство звуков, и движений царство… В движениях реальный диалог. Не зря Эгина, фаворитка Красса, Двуличьем подтвердила не напрасно Непредсказуемость дорог. XXII Темнеет пропасть зрительного зала, И в оркестровой яме, без помех, Прелюдия балета отзвучала. О, Терпсихора, подари успех! Костюмы, освещенье декораций Достойны восхищенья и оваций; Не восторгаться – просто грех. XXIII И началось. Теперь вниманье сцене: Душа, как чайка, в небесах парит. И публика подобна Авиценне, И каждый и философ, и пиит. Но там, за рампой, развернулась драма; Из-за кулис выходит, как из храма Та, кто сейчас весь зал пленит. XXIV Глазами слушайте и вы поймёте, Что каждый жест – безмолвный монолог. Фадеечев в блистательном полёте, Ромео пылкий у прекрасных ног. На трепетные руки всё вниманье. Ах, сердце, не стучи! Очарованье Сменило ауру тревог. XXV Симфонией её движенья дышат. Труд колоссальный наложил печать. Учусь я прима-балерину слышать И в образах сравнения сличать. И Махманэ – прекрасная царица! В «Легенду о любви» не мудрено влюбиться. Учусь я слушать и молчать. XXVI Эффектные движения по кругу, Свободные прыжки так высоки! «Молниеносный метеор» сквозь вьюгу врывается прогнозам вопреки. Дивертисмент классической «Раймонды»… Балет, прошу, как в те былые годы, Гран-па венгерское крепи! XXVII И гениальной прима-балериной Плисецкую назвали неспроста. И танец её сказочно-былинный, И неземная линий чистота. Горы´ уральской мудрая владыка, И ящерка, как яшма, многолика, Любого мастера мечта. XXVIII За лёгкостью незримо напряженье. На электричестве все роли как одна. Поэтому, не зная пораженья, Бокал успеха за триумф – до дна! Темп возрастает вихревых движений В потоках радости и упоений… Она царица, не княжна! XXIX И это электричество сверкая, Как кобры, приковала зала взгляд, От декораций мысли отвлекая, Лишь слыша то, что руки говорят. И, как стихия, так её движенья, То вихрь в стремительном круженье, То красочных прыжков каскад. ХХХ Не так ли солнцу радуются розы, Увидев его первые лучи? Как радуга, пронзающая грозы, И как луна, скользящая в ночи. Все в танцах воплощённые сравненья, Досель неповторимые виденья, И только часть я их включил. XXXI И поворот божественной головки (Автопортрет бы отложил Орест ), И пируэт пленительный и ловкий, Несущий впечатленье лёгкий жест. Волшебное создание природы! Преодолев профессии невзгоды, Своим проблемам ставит крест. XXXII Взорвался от восторга зал Большого, Его Кармен коварством подожгла. Прокручивая партитуру снова, По нотам в новых поисках брела. Рискуя жизнью, в вихревом движенье, Аллегро отдавая предпочтенье, Характер твёрдый обрела. XXXIII Овации ей дарит Терпсихора, Столицы Мира рукоплещут ей. Цветы у ног и слава перед взором, И нет свободных от аншлагов дней. И много раз на крики: «AVE, Майя!» Шла к зрителям, в поклоне приседая – Успех на публике видней. XXXIV Не потому ль в глазах её усталость, Немного грусти, юмора, огня. В огромных зеркалах перемешалась Душа актрисы, красотой пленя. Расслаблены её покаты плечи… Ещё один заход, ещё не вечер… Надолго ль хватит так меня? XXXV Так в чём секрет всемирной балерины? Весь мир иначе зрит душой она. И предстают из прошлого картины, И от восторгов публика пьяна. И пусть характер не всегда мажорный, И зал пусть неуютный тренажерный, Она энергии полна. XXXVI Плисецкая – она неповторима, И уникальность личности во всём. Она эпохой пламенно любима: Эпохой той, в которой мы живём. И шутки Майи – это не хулиганство (Живой характер не приемлет чванства), Но артистический приём. XXXVII Спросите у неё, что ей дороже? Банальный не услышите ответ: «Мурашками почувствовать на коже Мелодию, ведущую балет». И лирой не Орфей ей сердце ранил – Сергей Прокофьев – яхонт многогранный – Талант культурою воспет! |