Послушай, как ветер шумит в растревоженной роще. Поникла трава – не то, чтобы спит, но не ропщет. Ему, прохиндею, примчаться б опять к ней на ложе, Примять посильнее… А, может, обнять и взъерошить. Варила Маруся картошку в нетопленой печке. Тоскливо дурёхе, рисует на стенке сердечки. Усато одно, а другое – тшедушно, белёсо: – Эх, друг мой Ванюша, приеду я в город без спроса. Пешочком пройдусь до райцентра в блестящих галошах Пятнадцать км, там усядусь на поезд хороший, Где нет билетёра и мягко постелено сено. Полсуток позора – и вот я, Венера из пены. Ванюша, твой адрес запомнился мне слово в слово, Послушай: «Москва, остановка метро – «Дурулёво…», – Кусая губу, прижимается ласково к печке Ерошить траву, пожирая глазами сердечки… – Ветвями густыми от ветра не спрячешься, роща, – Марусе обидно, желудок от голода сморщен. Рисует упорно сердечкам ручонку в ручонке. Она на четвёртом, исполнилось сорок девчонке. «Не в каждый сосуд наливается разум до края», – Вздыхает бабуся, холодную печь разжигая, Сгребает золу… И теплеет Марусино сердце – С иконы в углу смотрят ласково мама с младенцем. |