Запищало истошно, противно. Из-под одеяла раздался страдальческий стон, широкая ладонь захлопала по тумбочке, безуспешно пытаясь выключить будильник. Наконец, на край кровати сел мятый сонный мужчина и, недовольно морщась, нащупал нужную кнопку. Немного помедитировав, он раздирающе зевнул и потянулся. Затем сунул ноги в тапки и прошлёпал в ванную.

В зеркале отразилось опухшее небритое лицо тридцатилетнего жилистого мужчины: узкие татарские глаза, отдающие зеленью, шрам на переносице, лохматая чёрная шевелюра.

Рядом с жёваной физиономией возникло лицо Аннù. Красный жертвенный наряд резко контрастировал с бледностью.

– Что, Серьёжа, как спалось?

Рудерийский акцент коробил особенно. Сергей нахмурился и принялся умываться. Вода была холодной, как её мёртвое тело.

Пока он готовил яичницу, она молчала, но едва сел завтракать, заговорила. Как всегда, об одном и том же. О том, что на том свете холодно и темно. А главное – одиноко. Полы рдяного ритуального одеяния иногда распахивались, обнажая белое бёдро с родинкой. Прихлёбывая кофе, Пирогов даже настроился на игривый лад, мысленно дорисовывая остальное. Но когда Анни положила свою ледяную руку поверх его ладони, он резко встал.

– Пошла вон.

Рудерийка поспешно исчезла. Привычно выматерившись, Сергей, отодвинул остывшую глазунью.

Она явилась, едва он закончил вторую рукопись «Демоны Рудерии». За два года до этого Сергей уже вёл переговоры с издательством, первый роман в «Стреле» он выпустил под псевдонимом «Олег Справедливый». «Рассвет над Калахашем» оказался успешным, быстро раскупался, его постоянно допечатывали. Сайт трещал от отзывов, форум то и дело вис от запросов. Словом, работай – не хочу. И тут жена. Аня...

...Спортивная сумка у её стройных ног разбухла наглым бультерьером. Слова жена роняла как-то скупо, изучая носки туфель и комкая какую-то квитанцию. Может, поэтому ничего в голове и не отложилось. Другой человек... Никто не виноват... так вышло... Надоело врать... Мелькнули чёрные, как вороново крыло, острые пряди, виноватый взгляд ведьмачьих агатовых глаз и всё. Сергей растерянно опустился на банкетку, слепо разглядывая второй, отданный комплект ключей. В груди горело, будто внутрь натолкали раскалённых болванок, горло драло. Он запустил пальцы в густую смоляную шевелюру...

Он вспоминал, как она красилась по утрам, высунув кончик языка, как они гуляли по набережной, как, вымазавшись мороженым, хохотали до упаду, как гладил по её белому бедру с родинкой... Поначалу жутко хотелось выследить, дать в морду этому «другому человеку» у неё на глазах. Аж кулаки зудели. Спасла работа. На столе ждали гранки незаконченной статьи. Отдыхал от неё Пирогов, отчаянно графоманя фэнтези со свирепыми воинами и хитромудрыми магами. «Рассвет над Калахашем» здорово помог тогда расправиться с передовицей о гибели шахтёров. План созрел мгновенно. Сергей за день набрал пять глав, очнувшись только к вечеру с напрочь затёкшей спиной. Но результат был хорош – наклёвывался приличный роман. И вот когда «Демоны Рудерии» рассматривались издательством и почти готовы выйти в свет, явилась Анни. Она была второстепенным персонажем, жрицей Башни Слона: сбежала с бравым воином с наполовину обритой головой, Рáригом. До последнего женщина моталась с ним, пока герой совершал великие подвиги и попирал левой ногой нечисть, а правой коварных недругов. В финале она залпом выпила кубок яда, спасая любимого, и благополучно почила в бозе. Сцена её похорон Раригом вышла роскошной...

Но Анни вернулась. Мёртвая, холодная. И в то же время живая.

Она появлялась везде: на встречах с фанатами, в вечно пыльной редакции, у почтового ящика, в туалете. Сергей тихо недоумевал. Одно дело, когда приходит призрак умершего человека и совсем другое – персонажа. Несуществующего, выдуманного тобой. Пусть от отчаяния, злости, но сути-то это не меняет. Сначала он зарёкся пить. Когда не помогло, решил проверить нервы. В белостенном кабинете медсестра выписывала рецепт, а Анни с ужасом рассматривала поражённые органы на плакатах, словно издеваясь над логикой и здравым смыслом. Ни от витаминов, ни антидепрессантов толку не было, но курить Пирогов на всякий случай бросил. Первое время тяжело пришлось, но выдуманная покойница стимулировала волшебным образом. Рассказывать о ней Петьке Сивому, приятелю, Сергей поостерёгся, ещё сдаст санитарам, как параноика, свихнувшегося на бросившей жене.

Он хотел вычеркнуть Анни из жизни, как бывшую, но не мог. Не получалось. Он пытался игнорировать, отталкивать персонаж, крыть матом, смеяться в лицо. Даже на лестничную клетку не раз выставлял. А она всё терпела и приходила. Снова и снова. Словно надеялась, будто её создатель что-то может изменить.

По вечерам, когда он сидел за компьютером, редактируя статьи и делая наброски, она кружила рядом и сыпала опостылевшими вопросами. Сегодняшний не стал исключением.

– Ты ньикогда не задумывался, почьему я прихожу к тебье?

– Потому что я слишком талантливый! Видишь, ты реальна даже после смерти!

– И тебье менья не жалко? Ты знаешь, как это страшно – умирать?.. Это больно, Серьёжа. Душу цáниты вырывают. Зачьем ты придумал цанитов?

– Хватит! Лучше что ли, если б никто не умирал? Читателю драма нужна, драма! Пойми это, наконец, и исчезни из моей жизни!

– Драмма, – прошептала Анни, словно пробуя слово на вкус.

Она собачонкой уселась у его ног и едва слышно затянула какую-то варварскую песню. Слов было не разобрать, но грудной голос ломался от любви и нежной жалости.

– Что ты ноешь? – раздражённо бросил Сергей.

– Колыбьельную. Для нашего с Раригом сына, который никогда не родьится.

Мужчина скрипнул зубами: он совсем забыл, что героиня была беременна.

– Ммм! Зачем я тебя вообще создал!

– Может, у тебя была своя Анни?.. Которая...

– Заткнись! Закрой свой рот!!

– Я не могу! Не могу больше! Мне так страшно возвращаться туда, Серьёжа! Там ньичего нет! Совсьем ньичего! Разве ты создал менья, чтобы убьить?..

– Уходи, – процедил он сквозь зубы.

Ведьмачий взгляд скользнул по его губам, сжатым в полоску, и дрожащим кулакам. Мелькнули чёрные, как вороново крыло, острые пряди, алая туника, и всё. Ушла. Исчезла.

Сергей опустился на стул и запустил пальцы в густую смоляную шевелюру. Он думал о том, с каким азартом описывал необузданный вихрь её волос и алую тунику, что эффектно распахивалась на бедре с родинкой. Неужели и, правда, чтобы убить?

«Но ведь драма. Нужна драма... Нужна ли? Нужна или нет?»

Писатель развернулся к монитору и пробежал глазами набранный текст. Статья лезла во все стороны нелепыми щупальцами, как проросшая картошка, не желая складываться в единый сюжет. Глава тоже не клеилась. Сергей щёлкнул зажигалкой и глубоко затянулся.

Однажды Анни замолчала. Совсем. Словно выключили звук радио или телевизора, к которому привык, словно к давнему другу. Пирогов всё ждал, когда она заговорит, зашепчет, споёт, на худой конец. А героиня словно онемела.

Мельком в парке он видел, как она дрожала, обняв себя за плечи, словно её знобило в жаркий июльский полдень. Взгляды их встретились, ведьмачьи глаза потускнели, налились оловянным страхом. Сергей отвернулся. Что-то неуловимо кольнуло, стало неуютно. Работа не ладилась, слова не шли наружу, словно кто-то натолкал внутрь горячих болванок.

«Разве ты создал менья, чтобы убьить?..» – звенело в голове.

Он распух от кофе и никотина, голова трещала от массы вопросов и диких вариантов ответов. Как она воплотилась? Зачем? Он спятил? Рехнулся на «Демонах Рудерии»? Или это месть за плохую концовку? Да чем она такая плохая? В тысячах романов по всему миру герои дохнут, как мухи, и хоть бы кто пикнул! Или так у всех? Все писатели молчат, чтобы не загребли в психиатричку? Да даже если бы и хотел другую концовку, то как? Это испортит весь сюжет к чёртовой матери! Тьфу!

Пирогов потянулся за сигаретой, но пачка была пуста. Чертыхнувшись, он натянул джинсы, футболку, сунул ноги в кеды и спустился к киоску. Рассовывая сдачу по карманам, он услышал отборный мат за спиной и обернулся. Между двух тополей ругались двое: расхристанный пьяный в грязном пиджаке и черноволосая женщина в красном платье. Сергей узнал бывшую жену почти сразу, но долго сомневался: лицо распухло куском теста, волосы висели колтунами, одна нога спотыкалась на сломанном каблуке.

«Да она пьяная!»

В конце концов, парочка принялась слюняво лизаться, и писатель счёл за лучшее вернуться в холостяцкую хрущёвку, пропитанную табачной вонью.

Июльская ночь дышала солёным зноем. Сквозь антикомариную сетку рвался волшебный лунный свет и дружный хор кузнечиков. Сергей терялся в догадках. Он лежал, закинув руки за голову, и молчал. Что-то изменилось. Словно, воздух в комнате заменили на другой, на рудерийский, с примесью крови и сыромятных кож. Будто обрушилась Башня Слона, а Карух поднёс Раригу кубок с ядом и... Будто...

Он едва не задохнулся от предчувствия чего-то крайне важного и вскочил. Торопливо включил компьютер и, едва дождавшись загрузки системы, клацнул по файлу «Демоны Рудерии». Слова посыпались, как летний дождь: споро, крупно, благодарно. Клавиатура прыгала, пот капал между багряных букв, кузнечики неистовствовали. На синеватом вордовском листе с грохотом рушились белоснежные колонны, сталкивались боевые колесницы и заклинания, рты извергали тонны лжи, а меч главного героя бесстрашно крушил недругов.

И золочёный кубок, поднесённый Карухом Раригу в честь победы, был ловко обменян Анни на драгоценного брата-близнеца, полного пенного хмельного пива. Предатель свалился в корчах, а новоявленный князь правил с юной женой долго и счастливо, пока трон не занял его сын...

– Концовка хорошая, – заметил по телефону Испанцев, редактор «Стрелы». – Аж на душе легче стало...

Сергей улыбнулся и раздавил в пепельнице сигарету. Анни пришла сегодня последний раз, во сне. Она качала на руках краснощёкого младенца и застенчиво улыбалась.