Темнело. Они отстали от стада, кочевавшего в поисках пищи, и теперь искали укрытие на ночь. Не хотелось ночевать в ветвях, рискуя потерять во сне кого-нибудь из малых. Место оказалось плоским и небезопасным для отдыха.

Вдруг подросток нашел замечательную нору под корнями дерева, такого огромного, что нора не убила его, не ослабила. Они долго рыли и выгребали когтями перемешанные с землей старые листья, расширяя пространство, и, наконец, уместились все.

Так и заснули, сплетясь телами. Вожак спиной к стволу исполина. Большая волосатая лапа его лежала на бедре усталой подруги. В ее сосок вцепился беззубыми деснами вечно голодный младенец, под мышку и в живот сопели еще четверо. Подросток примостился в ногах родителей, закрывая телом вход.

В общем сне они увидели, как с неба на дерево спустился луч света и проник в нору. И вместе со светом к ним сошел прекрасный белобородый старец.

- Добро пожаловать в святилище, дети мои! - сказал он. - Встаньте и ходите прямо!

Утром они проснулись с ощущением силы. Один за другим выползли из норы, но не разбежались в поисках пищи, а сели в кружок. Сила требовала выхода, и они запели.

- Вау-у! - напрягали они непослушные гортани и били себя лапами по грудным клеткам. - Буа-а! О-го-го-го!

Звуки получались необычные, новые и удивительно звонкие. Звуки расширяли пространство, волновали и вихрили воздух, уносились высоко-высоко, в ту невозможную даль, куда не только рукой, но и взглядом не дотянуться.

Отдавать себя новой силе было приятно, но и страшно тоже: будто с тебя сдуло шерсть, и ежишься ты, лысый и слабый, под могучей плотью неба, объявшего тебя. И невозможно защититься от высшего, спрятавшись в нору или вступив в драку.

Первым почувствовал, что небо опасно, вожак. Он замолчал, сурово посмотрел на подругу. Ее голос сделался тревожным и стих, а пение малышей постепенно превратилось в скулеж и оборвалось визгом.

В наступившей тишине тот, кому в далеком грядущем в результате множества преобразований суждено было продолжиться в homo sapiens, до глубины нутра ощутил, что сила от них уходит. Семья растрачивала дарованное будущее и возвращалась к обычному существованию.

Никогда не повторятся больше ночь в святилище, прекрасный белобородый старец в луче света и звонкие звуки, уносящие душу высоко-высоко...

Нужно было что-то совершить, чтобы не захныкать по-детски, и он напружинился. Собрал себя, как делал обычно на охоте, в единый волевой рывок, доверчиво протянул передние лапы к небу, напряг до невыносимой боли мышцы спины, поднялся с четверенек и... застыл на двух ногах, подрагивая от непомерности усилия.