Сегодняшний день был похож на какое-то наваждение. Именно так я называю странные дни, в которые судьба посылает сразу несколько лишь мне понятных и мне предназначенных знаков, таких очевидных, что порой становится страшно. Утром я, как обычно, шла в Университет мимо ее дома. Мимо чьего дома? Если эти записи кто-нибудь прочитает, то, конечно же, этот кто-то ничего не поймет. Но мне трудно объяснять все сразу, я боюсь потерять нить моего рассказа. Я шла мимо ее дома. Машинально взглянула в ярко освещенные окна на шестом этаже. Три окна: сначала кухня, потом комната ее бабушки, затем ее комната. Я остановилась на мгновение. Я всегда так делаю. Закрыла глаза. В моем мозгу вновь мысленно родилась ее маленькая простая комнатка вся в цветах с полосатыми занавесками на окнах. Сегодня занавески были задернуты неплотно, между ними оставался крошечный просвет; я различила в полоске оранжевого света острые, словно ножи, громадные листья ее любимых традесканций и хлорофитумов. Я помню, в школе она всегда особенно любила ботанику. Листья шевелились. На мгновение мне показалось, что я различила ее силуэт там, между занавесками. Она стояла, как раньше, пять лет назад, устремив взгляд на тропинку, которая вела от моего дома к ее дому, и ждала, когда я появлюсь на ней и посмотрю в ее окна. Наши взгляды встречались, она улыбалась и махала мне рукой. Я махала ей в ответ, а затем шла в ее подъезд и ждала, когда зашумит лифт. Я прислонялась ухом к его дверкам и слышала, как она запирала дверь, а потом спускалась по лестнице. Эти шаги я могла различить среди миллиона других, чужих шагов. Она выходила, задумчивая, как всегда. Позже я поняла, что эта задумчивость не имела ничего общего с непрерывным мыслительным процессом, это было скорее томление плоти, обремененное духом, и томление духа, обремененного плотью. Она брала меня за руку, и мы вместе шли в школу, вместе входили в класс, и вместе садились за заднюю парту у окна. Мы с ней были лучшими подругами пять лет назад.

 

Мне показалось. За занавесками, конечно же, никого не было. Это все мое глупое воображение.

Я бы все забыла, если бы судьба не послала мне повторный знак.

Я прошла в аудиторию, села за свою парту. Рядом со мной уже почти четыре года сидела Эля. Но сегодня она почему-то напомнила мне ее. Они были совершенно непохожи: но что-то такое жестокое во взгляде, томное в улыбке, безумное в движении волос. Я не понимаю, почему в тот момент я назвала Элю чужим именем. Это было ее имя.

 

Я ищу ее в толпе прохожих на улице, я всегда надеюсь снова встретить, увидеть ее и посмотреть в ее странные, пустые глаза. Каждый раз я безнадежно заглядываю в ее окна. Зачем? Я не могу этого объяснить. Но наркоманки на углу смотрят на меня ее глазами, монашки в церкви улыбаются мне ее улыбкой. Иногда мне кажется, что я схожу с ума.

 

Пять лет назад мы были лучшими подругами. Кажется, уже целая вечность прошла. Я называю дружбой те отношения, которые были между нами, но, на самом деле, это было больше, чем просто дружба. Дружба – это понятие, навязанное нам общественными моральными нормами, мы его ненавидели. Привязанность? Нет, увы, привязанность была только с моей стороны. Любовь? Страсть? Этого было слишком мало, чтобы выразить то огромное, бесконечное, что охватывало наши жизни. Так глупо сейчас вспоминать и писать об этом…

 

Я помню, как в восьмом классе мы выучили новое слово. Это было слово «экстаз». В нем было что-то притягательное, непонятное, запретное. Это слово мгновенно овладело нашим с ней сознанием. В школе, среди других детей мы боялись произносить его вслух. Это было что-то вроде тайного пароля между нами. Но зато когда мы оставались одни, мы в упоении, как безумные выкрикивали его снова и снова, наслаждались его звучанием. Нет, это была не дружба, не любовь, не противоестественная тяга. Это был экстаз.

 

Мы были в экстазе от тайны, которая окутывала наши с ней чувства. Никто не должен был ничего знать. Мы подсознательно чувствовали это. И дело было вовсе не в том, что мы делали что-то нехорошее. Мы просто знали, что если все вокруг узнают о нас, наша тайна рухнет, между нами воцарится лицемерная пустота. Мы боялись потерять нашу сокровенную тайну. И мы говорили шепотом и называли друг друга чужими именами. Я называла ее Марция. Почему? Мы однажды прочли в одном журнале рассказ о том, как некая психически неуравновешенная женщина, маньячка, убивающая только других женщин, влюбилась в проститутку по имени Марция, но Марция не ответила ней взаимностью и та маньячка ее убила.

- Скажи, ты могла бы убить меня, если бы я перестала быть твоей подругой? – однажды спросила меня Мира.

- Я сделала бы это, не задумываясь, – улыбнулась я.

Мире понравился мой ответ.

- Ты сильная. – сказала она. – Я бы не хотела, чтобы ты страдала, когда мы уже не будем вместе.

Я не могла себе представить, что мы когда-нибудь будем не вместе. Мы часто сидели на скамейке в пустом спортзале (обе мы ненавидели физкультуру, нам постоянно ставили «двойки», которые мы приходили исправлять во внеурочное время), я клала голову на колени Мире, и мы часами мечтали о том, как сложится наша жизнь после школы. Мы, наверное, будем жить вместе, в одной квартире, нам будет очень весело, мы будем вместе читать книги и ходить на вечеринки.

- Мы будем находить там парней, – говорила она.

- Зачем нам парни? – удивлялась я. – Они такие глупые и неотесанные. Разве нам плохо взвоем?

Мира снисходительно смотрела на меня сверху вниз и гладила меня по волосам.

- Ты действительно ничего еще не понимаешь? – смеялась она.

Мне не нравился этот ее покровительственный тон.

- Я понимаю только то, что нам хорошо и вдвоем, и никого нам больше не нужно. – Я вскакивала и хотела уйти, но она брала меня за руку и усаживала рядом.

- Ну, хорошо, не расстраивайся, Соня. Все будет так, как ты скажешь.

 

Так шли дни, мы были неразлучны и счастливы. Пока не случилось одно обстоятельство, которое положило конец этой блаженной экстатической эйфории, которая нас связывала.

 

Аня Щ. Перешла в нашу школу из какого-то элитного колледжа в верхней части города. Кажется, ее родители развелись, или что-то в этом роде. Мать не могла оплачивать ей учебу. Так она попала в наш 10 класс. Это была высокая, стройная и красивая девушка с длинными темными волосами и карими глазами. Она одевалась по-взрослому, вела себя по-взрослому, и даже смотрела и улыбалась тоже по-взрослому. Аня была старше нас всех на год, так как пропустила один класс, когда путешествовала с родителями по Европе. Ей уже исполнилось 16. Сначала на нее никто не обращал внимания, но потом до всех «дошел» уровень финансового благосостояния ее семьи. За Аней закрепились два устойчивых определения: «крутая» и «богатая». Они и определяли отношение к ней окружающих. Девочки восхищались ее смелостью, непринужденностью, ее ласинами и золотыми сережками, учителя ахали оттого, что она свободно изъяснялась по-английски и была на «ты» с компьютером, тогда как мы все по-английски читали только со словарем и компьютер видели только по телевизору. Мальчики, учившиеся в нашем классе, все до одного влюбились в Аню и постоянно дрались за право занять место за партой рядом с ней. Она вела себя с ними совсем по-взрослому, не смущаясь, не краснея и не опуская глаза. Она всегда знала, что сказать, она всегда умела заставить собой восторгаться. На свой шестнадцатый день рождения она пригласила всех мальчиков нашего класса (и ни единой девочки!). На нее смотрели с трепетом и перешептывались:

- Они танцевали до упада! А, может, даже и целовались…

- И как у нее это получается?

- Одна моя знакомая девчонка, живущая с ней по соседству, сказала, что они все остались у нее ночевать.

- И где же все они спали?

- Не думаю, что они спали…

- А я никогда в жизни даже с мальчиком не танцевала…

Аня упивалась всеобщим раболепным восторгом, который испытывали к ней мои одноклассники. Она организовала что-то вроде клуба, в который входили все самые красивые девочки в нашем классе. Было большой честью стать членом этого клуба. Все, кого Аня обошла своей благосклонностью, мечтали в него попасть. Кроме двоих… Этими двумя девушками были мы с Мирой. Мы по-прежнему сидели за одной партой, вместе гуляли и проводили время только вдвоем. Однажды Аня это заметила и была очень уязвлена. Она стала пристально наблюдать за нами. Потом попробовала переманить меня на свою сторону. Это было сложно, так как, в сущности, Аня мне никогда не нравилась. Мы с ней были слишком разными людьми. Тогда она принялась за Миру. Мира была менее стойкой. Аня знала тайные пружины, которые заставили бы флюгер Мириной симпатии повернуться в ее сторону.

- Почему ты не ходишь на танцы Мира? – спрашивала она, сердечно улыбаясь. – Не могу поверить, что такая гибкая и подвижная девушка как ты не любит танцевать.

Так она выяснила причину Мириной нелюбви к вечеринкам. Мире просто нечего было надеть на дискотеку, потому что ее семья жила очень скудно. Мира росла без отца, ее мать любила выпить, а бабушкиной пенсии не хватало на троих. Тогда Аня начала одалживать ей красивую одежду и дарить дешевые безделушки. Мира, которая всегда была не очень сообразительна, поверила в искренность мотивов своей новой приятельницы. Так Аня вытеснила меня из жизни той, кто была мне дороже всех на свете. Мы с Мирой теперь виделись только в школе, причем она тщательно меня избегала. Для меня было жестоким ударом, когда однажды, придя в класс после продолжительной болезни, я увидела, что наша с Мирой заветная парта опустела. Теперь Мира сидела с Аней. Мне было очень тяжело переносить эту изоляцию. Ведь теперь я осталась совсем одна. Я пыталась бороться и не упускать нашу дружбу. Приходила к Мире домой, но та не открывала мне дверь. Я писала ей письма, записки, но она лишь отворачивалась в ответ. По ночам я совсем по-детски плакала в подушку. Я не знала, что мне делать.

 

Однажды мне в голову пришла одна пугающая мысль. Сначала я всячески ее сторонилась, но потом постепенно свыклась с ней. В моем сознании она была связана с чем-то греховным и нехорошим. На эту мысль меня навело одно обстоятельство. Это был кризис всей моей тогдашней жизни. Однажды на одной школьной вечеринке с танцами я увидела, как Мира танцует с мальчиком. Я долго не могла отвести глаз от этого волнующего зрелища. Их объятия, взгляды, все это рождало у меня внутри какой-то необыкновенный трепет. Я вся дрожала, на глаза наворачивались слезы. Я не знала, было ли это ревностью или первым в моей жизни сексуальным возбуждением. Я не знаю, чем это было вызвано. Но это заставило меня совершить безумный поступок. В ту минуту я совершенно не осознавала, что делаю, как будто кто-то другой, взрослый, сильный и решительный, руководил моим сознанием. Я подошла к Мире, отстранила рукой ее партнера и поцеловала ее прямо в губы. От удивления она даже не сопротивлялась эти несколько секунд, пока длилось это блаженство. Перед моими закрытыми глазами плясали языки пламени, казалось, все вокруг сейчас взорвется. Теплый, по-летнему свежий вкус ее губ напоминал вкус июльского дождя. На мгновение Мира замерла передо мной. В ее глазах светилась досада, ужас и что-то еще таинственно-знакомое. Я готова была поклясться, что это был экстаз. Но через секунду она вышла из оцепенения и со всего размаха ударила меня по щеке.

- Отвяжись от меня, лесбиянка чертова! – процедила она сквозь зубы.

Все вокруг замерли и с нескрываемым страхом и отвращением смотрели на меня, сомкнувшись полукругом над моей жалкой фигуркой, сидящей на полу, куда я была отброшена Мириной ненавистью, словно взрывной волной. У меня из носа текла кровь. В ту минуту больше всего на свете я желала, чтобы свидетелем этой безумной сцены не стал кто-нибудь из наших учителей. Мальчик по имени Саша, мой новый сосед по парте, помог мне подняться. Он что-то тихо сказал мне, мягко взял меня за руку и вывел из зала. Я шла за ним, словно во сне, ничего не слыша и не ощущая вокруг, кроме Мириных губ, которые замерли на моих губах. Саша с нескрываемой жалостью смотрел на меня. Что-то говорил мне. Словно в тумане или в бреду я отказала его просьбе проводить меня домой. Мои сапоги с трудом переступали по глубокому снегу, который всего за несколько часов занес тропинку, ведущую от моего дома к школе.

 

Я пришла домой. Родителей еще не было. Кажется, они ушли в кино. Я подошла к аптечке и нашла упаковку с димедролом. Затем проглотила подряд таблеток пятнадцать и запила водой из-под крана. А затем скорчилась в душе под упругой струей теплой воды. Там меня и нашли примерно через час вернувшиеся из кино родители. Еще несколько минут, – и я захлебнулась бы в ванне.

 

Когда меня выписали из больницы, уже наступила весна. Со мной долго работали врачи, так как жар никак не хотел оставлять мое бедное тело. Меня постоянно рвало. Я бредила. Затем с диагнозом «нервное истощение» я поступила в руки психологов, которые пытались выяснить тайные причины, побудившие меня к самоубийству. Когда и они оставили меня в покое, мне необходимо было наверстывать упущенное в школе, ведь я пропустила почти всю третью четверть. Я кое-как, не без папиной помощи, написала все контрольные. Учителя были снисходительны к моей расшатанной психике. Затем наступили весенние каникулы. Погода стояла прекрасная, светило солнце, пели птицы и ласковый ветер трепал мои белокурые волосы. В эти дни я старалась не вспоминать о Мире и о том, что произошло между нами. Я много читала. Для меня было шоком, когда Мира назвала меня «лесбиянкой». В моем сознании лесбиянство ассоциировалось с какой-то странной и неизлечимой психической болезнью, причиняющей ущерб окружающему обществу, как шизофрения или параноидальный синдром. Я прочитала множество медицинских и психологических книг и уверилась, что я не лесбиянка. Скорее, во мне было что-то от бисексуалки. Я узнала, что это вовсе никакая не болезнь, а некая параллельная реальность человеческого существования. На свете много девушек, женщин, таких же, как я. Этого не нужно пугаться и, тем более стыдиться. Я не собиралась вытравливать из себя свою тягу к Мире, ведь именно она делала меня такой, какая я есть. Я решила научиться с этим жить, ничего не меняя и не приспосабливаясь под нормы окружающего меня общества. Я не собиралась демонстрировать мои наклонности всем и каждому, но и отрекаться от них тоже не была намерена.

 

Нужно было найти людей, подобных мне, изучить их, понять механизмы их поведения, сущность их жизни, их ценности и поступки. Для этого я и отправилась в «Пирамиду» – одну из самых дорогих гей-дискотек нашего города.

 

Очарованное царство. Лучи ультра-синего и ярко-розового света располосовывали собой мрак вечной ночи, царившей там. Я не слышала музыки. Здесь все вокруг вибрировало – пол, потолок и стены. Я шла вперед, ступая осторожно и мягко, оглядываясь по сторонам. За столиками сидели люди – мужчины и женщины. Они были счастливы и улыбались мне. Мимо меня прошел высокий юноша в женском карнавальном костюме, с неестественно белым лицом. Его рука томно скользнула по моему телу, так, как упавший осенний лист скользит по воде. Какая-то волна внутри меня всколыхнулась, и чуть было не выплеснулась наружу. От неожиданности я испуганно отскочила в сторону, парализованная застывшей, мертвенно-алой, но необычайно нежной и сладострастной улыбкой на его лице.

- Это Макс. Не бойся его. Он всегда немного безумный. – Эти негромкие, уверенные слова вывели меня из ступора. Я увидела на своем плече хрупкую руку с ярко-зелеными невероятно ухоженными ногтями. Осторожно обернулась. Передо мной внезапно возникло маленькое невинно улыбающееся лицо, доверчивые синие глаза, розоватые пухлые губы, короткие белые волосы с алыми прядями, чуть растрепанные на макушке.

- Ты новенькая? – спросила моя таинственная спасительница. – Это сразу видно, - объяснила она, поймав мой недоуменный взгляд. – Меня зовут Лена. А тебя?

- Я Соня, - ответила я чуть неуверенно.

- Ты что, в первый раз? – понимающе улыбаясь, снова спросила она.

- Здесь, да.

- А где ты тусовалась раньше?

Я назвала первый пришедший в голову клуб, в котором я любила бывать летом, когда мы с родителями ездили в Австрию.

Эта очаровательная незнакомка недоверчиво взглянула на меня.

Затем она взяла меня за руку. Ее ладонь была несказанно теплой и нежной. Я даже не успела подумать, хорошо или плохо то, что мы делаем, как она быстро повела меня сквозь толпу «клубящейся» молодежи к стойке. Мы сидели на высоких стульях, и пили что-то прозрачное и сладковато-мятное. Приятное тепло разливалось по всему моему телу и тонуло голове.

- Тебе хорошо? – спросила меня моя новая заботливая приятельница.

Я кивнула в ответ и благодарно улыбнулась.

Потом мы сели в такси и поехали в ее маленькую уютную квартирку на окраине. Мне было спокойно и тепло, очень хотелось спать. Помню, мы проговорили с Леной всю ночь, лежа рядом на диване. Иногда она брала мою руку в свою, или ее волосы щекотали мне шею, когда она наклонялась ко мне ближе, чтобы сказать что-то секретное, я чувствовала на своею щеке дыхание ее тонких ароматных губ. Она рассказывала мне о себе, о своей веселой и беззаботной жизни здесь, похожей на театральное представление. У нее в жизни было много мужчин и женщин, ко всем она испытывала иногда нежные, а иногда и страстные чувства, но никого не любила по-настоящему.

- Любовь – это больно. – Сказала она мне. – Можно жить, как бабочка в большом саду – восхищаться цветами, потому что в них вся твоя жизнь, но не быть привязанной только к какому-то одному из них, потому что рано или поздно это приведет тебя к гибели.

Мне нравились ее слова. Я была благодарна этой маленькой женщине за ее урок.

- Ты не такая, как мы. – Сказала она мне утром. Я сидела перед огромным зеркалом в ее спальне, а она бережно расчесывала мне волосы старинным деревянным гребнем. – Ты не сможешь жить так, как мы.

- Почему? – спросила я.

Ее глаза как-то странно блеснули. Ответила она мне не сразу.

- Потому что твоего сердца не хватит на все цветы, которые существуют на этой планете.

Тогда я засмеялась, услышав этот странный ответ. Но только теперь, спустя пять долгих лет мучений и одиночества, я, наконец, поняла, что имела в виду Лена.

Мы больше никогда не виделись.

Моего сердца не хватило бы на все цветы, которые есть на этой планете.

 

Приближался выпускной вечер. В школе творилось что-то невообразимое. На день Святого Валентина мои одноклассники устроили грандиозную Вечеринку Сердец. Но я не рискнула бы появиться там после всего того, что произошло тогда, на дискотеке. Я слышала, что и Мира не пошла туда. Аня Щ. Потеряла к ней всякий интерес после того, как завела роман с нашим тренером по плаванию – смазливым шатеном лет двадцати трех.

На моей одинокой парте кисли три «валентинки». Я даже не хотела смотреть, от кого они. У меня тогда было только одно желание: поскорее окончить школу без «происшествий». Неделю назад я узнала, что мои документы уже приняли в Педагогический Университет.

 

И вот, наконец, наступил этот чудесный день. Я и сейчас вспоминаю его во всех деталях. Я получила свой аттестат, несколько грамот за отличную успеваемость, и решила поскорее оправиться домой. Дома я растянулась на своей огромной кровати, потягивая клубничный коктейль и слушая моего любимого Бетховена. Никакого выпускного вечера! У меня даже платья подходящего нет! Не могу же я пойти на такое значительное событие в джинсах? Последняя реплика стала моей единственной отговоркой на этот вечер от недоумевающих родителей. Они никак не могли понять, какая очередная блажь завладела моим рассудком, но за шестнадцать лет совместного проживания они твердо знали, что если какое-то подобное решение появлялось в моей голове, то никакими на свете силами его невозможно было оттуда извлечь. Что ж… Родители поудивлялись немного и оставили меня в покое. Я закрыла глаза и наслаждалась одиночеством, пока вдруг странное, почти фантастическое видение вдруг не всплыло в моем мозгу. Это не было галлюцинацией, нет, потому что этот случай произошел реально год и восемь месяцев назад. Перед моими глазами раскинулась ослепительно-белая комната, такая, какие часто преследуют по ночам людей, охваченных лихорадкой. В середине комнаты располагался широкий старый письменный стол, крышка которого вся была исчерчена смешными, непонятными письменами и рисунками. Внезапно я вздрогнула, потому что узнала этот стол. Вот уже много-много лет он загромождает Мирину комнату. Будучи совсем еще маленькими девчонками, мы часто играли под ним в куклы, устраивали «домик», потом мы подросли и расшибали об него коленки, когда куда-нибудь торопливо собирались. Стол был громоздкий и очень неудобный. Он занимал почти все свободное пространство в без того небольшой Мириной комнате. Сидеть за ним было очень тесно, потому что ноги при этом были стиснуты со всех сторон обилием всяческих ящичков и тумбочек, скрывавшихся в его мощном недре. Мы с Мирой сидим за этим самым столом в одних майках и трусиках. Ужасно жарко. За окном раскаленными волнами качается июль, распахнутая балконная дверь покрылась мутной испариной, в отверстие между ней и стеной виден кусочек темного нахмуренного грозового неба. Перед нами огромный лист ватмана и краски. Мы, вооружившись громадными кисточками, рисуем гоблинов. Слишком жарко бродить по улице, слишком жарко разговаривать и смеяться. В такой день можно только валяться на полу около открытой балконной двери, но это слишком скучно, а еще можно рисовать гоблинов. Наши ноги тесно прижаты, я чувствую горячий изгиб влажного Мириного бедра, а ее обнаженное плечо смешно щекотит мое плечо. От этого я улыбаюсь и отвлекаюсь от рисунка. Огромная капля маслянисто-желтой краски падает мне на грудь и пачкает майку.

- Какая растяпа! Смотри, что я наделала! – с досадой восклицаю я.

Мира поворачивается ко мне. При этом ее бедро еще плотнее прижимается к моему. Мне становится невыносимо жарко, но при этом ледяная испарина покрывает мой лоб.

- А по-моему очень даже симпатично выглядит, – отзывается она. – Смотри!

Мира обмакивает кисть в зеленую краску и проводит по моей щеке.

- Теперь ты королева друидов.

Я рисую на ее шее желтые и красные цветы. Потом мы беремся за руки и подходим к большому мутному зеркалу в ванной и долго-долго вглядываемся в две странные, неестественно вытянутые фигуры, стоящие напротив нас.

- Ты меня испачкала, – говорю я.

- Теперь нам с тобой придется принять холодный душ, – отвечает Мира.

Мы залезаем под душ вместе прямо в одежде. Тугие струи теплой воды хлещут нас по лицу, по груди и по ногам. Мгновенно наша одежда намокает, и мы разглядываем друг друга, словно сквозь полосы тумана. Мира осторожно дотрагивается до моей груди, так мягко, что сладкая истома охватывает мои колени, голова кружится, мне хочется рухнуть к ее ногам. Я зажмуриваю глаза и чувствую, как ее тонкие продолговатые пальцы смешно пощипывают мой сосок. Я кладу руку ей на бедро, и мы смотрим друг другу в глаза, не говоря ни слова. Мне мучительно хочется дотронуться до ее груди. Я провожу ладонью по скользкой глади ее ледяного плеча, отчего одна бретелька ее майки спадает с ее руки, и я вижу, как она стыдливо прикрывается рукой и улыбается.

- Я подам тебе чистое полотенце, говорит она, быстро выскальзывая из ванной. А я долго еще не могу прийти в себя.

Пока мы были в ванной, в комнате стало совсем темно. Сильным порывом ветра захлопнуло балконную дверь. Внезапно раздается такой сильный раскат грома, что мне становится не по себе. Кажется, дом сейчас рухнет. Становится холодно. Я ужасно боюсь грозы. Мира знает об этом. Она снисходительно обнимает меня и говорит:

- Сейчас я тебя спасу.

Мы залезаем в постель и накрываемся с головой одеялом, я зажигаю фонарик.

- Тебе страшно, Соня? – спрашивает Мира, с любопытством заглядывая мне в глаза.

- Нет, – отвечаю я и чувствую, что она мне не верит. Мира целует меня в лоб.

- Правда, мы с тобой ужасно испорченные девчонки? – грустно спрашивает она.

Кладет голову мне на плечо. Мне становится тепло и совсем не страшно, я переворачиваюсь на живот и нечаянно разливаю клубничный коктейль из стакана. Резко открываю глаза и сажусь на кровати. В голове у меня только одна мыль: я должна, должна пойти на этот выпускной вечер.

 

 

И вот я стою у стены в актовом зале нашей школы. Играет музыка, и мои одноклассники, впервые в жизни почувствовав себя взрослыми, танцуют друг с другом и без стеснения целуются прямо на глазах умиленных учителей. Ко мне подошел какой-то парень и пригласил потанцевать. Я машинально согласилась. Только через несколько минут я узнала в нем моего давнего спасителя Сашу. С ним произошла какая-то чудесная метаморфоза. Саша как-то сразу вырос, посерьезнел, вечерний костюм очень шел к его глубоким карим глазам.

«Боже мой, я впервые в жизни танцую с мужчиной», - подумала я тогда, и волна какого-то необыкновенного возбуждения всколыхнулась у меня в груди. Так мы танцевали несколько танцев подряд. Саша все смотрел на меня и ничего не говорил. Потом он спросил:

- Хочешь, я принесу тебе шампанского?

Я согласилась.

Мне нужно было немножко отдышаться. Я убрала со лба прядь волос. Посмотрела на дверь. И тут я увидела ее.

Мира стояла в дверях в своем коротеньком розовом платьице, которое я подарила ей на прошлое рождество. Ее густые темные волосы гофрированной волной падали на вздымающуюся от быстрой ходьбы грудь. А губы, такие розовые, свежие и блестящие, словно млечный путь, сияли в этом полутемном зале, указывая мне путь, но я почему-то не могла сдвинуться с места.

Внезапно наши глаза встретились. Я почувствовала на себе ее пристальный, обжигающий взгляд, который мгновенно охватил меня всю. Видя мое смущение, Мира сама подошла ко мне и протянула мне руку. Не чувствуя под собой пола, я вложила свою горячую влажную руку в ее холодные пальцы, и поплыла за ней по темным и пустым коридорам нашей школы.

Долгое время мы молчали.

- Зачем ты пришла? – спросила она потом.

- Чтобы увидеть тебя, – ответила я.

- Откуда ты знала, что я приду?

- Не знаю… Я просто это почувствовала…

- Я тоже, – сказала вдруг Мира и склонилась ко мне.

Мы стояли посреди бездонного школьного коридора, лицом друг к другу и крепко держались за руки. И я снова почувствовала ее горячее, необыкновенно терпкое дыхание.

- Скажи, ведь ты тоже вспомнила грозу, правда? – прошептала она.

Я лишь кивнула в ответ. Все было понятно без слов.

Мы снова взялись за руки и побрели по коридору, пока из темноты перед нами не выросла огромная дверь.

- Помнишь, мы учились здесь, когда были в первом классе? – спросила Мира.

- Помню, - ответила я. – Учительница посадила нас вместе, и мы уже больше никогда не рассаживались.

- Мне тогда показалось, что мы уже очень давно знакомы, – сказала Мира. – Я ты помнишь, Соня, когда мы впервые научились читать мысли друг друга?

Мы вошли в пустой класс и сели за последнюю парту в первом ряду.

- Это было здесь, в пятом классе. – проговорила я, наслаждаясь блеском ее глаз. – Ты спросила меня о чем-то, а мне было лень тебе отвечать, и я ответила тебе мысленно, а ты вдруг проговорила вслух то, что я подумала.

- Здорово… - прошептала Мира.

Мы сидели на крышке парты, поставив ноги на скамейку.

- Ты самый чудесный человек на свете, – сказала мне Мира. – Ведь ты всегда любила меня, несмотря ни на что.

Сказав это, она прикоснулась своими губами к моим губам так крепко, что мое сердце на мгновение остановилось. Я боялась, что это только сон. Прошло некоторое время, прежде чем я осмелилась нарушить это священнодействие и ответить на поцелуй. Вопреки моим ожиданиям, Мира не оттолкнула меня и не ударила. Наши губы медленно терлись друг об друга, соприкасаясь каждой мельчайшей клеточкой, каждым атомом так, чтобы почувствовать, познать друг друга и навсегда запомнить. Затем я почувствовала шелковую прохладность ее гладкого языка, теплую гладкость ее ладоней на своей обнаженной груди. Я осыпала поцелуями ее шею и плечи, вдыхая ее непонятный чудесный запах. Затем мои пальцы ощутили нежную поверхность ее крошечных сосков.

Это безумие длилось всего несколько минут. Моя рука спустилась по шероховатой поверхности мириного платья и, словно разбойник, прокралась к горячей упругости ее бедра. Из полуоткрытых губ моей подруги вырвался негромкий трепещущий стон. Вслед за ним последовал какой-то шорох из коридора и быстрые, уверенные шаги кого-то из учителей. Словно от удара током, мы отлетели в разные концы класса, лихорадочно оправляя одежду и волосы. Я почувствовала, как мертвенная бледность заливает мои щеки. Внезапно дверь класса распахнулась, зажегся свет. На пороге стояла наша учительница математики и неодобрительно смотрела на нас.

- Что вы здесь делаете? – строго вопросила она. – Неужели курите? Вы же знаете, что курить в здании школы запрещено! А ну-ка марш отсюда!

Напоенные радостью, мы с Мирой взялись за руки и поспешно выбежали из класса, благодаря небеса за то, что строгая классная дама ни о чем не догадалась.

Мы вышли на крыльцо и увидели, что ночная тьма постепенно рассеивается. Медленно наступало утро, и его кровавые следы в небесах мешались с блекнущим сероватым покрывалом ночных звезд.

Когда взошло солнце, мы с Мирой сидели на крыльце ее подъезда. Ее руки лежали в моих ладонях, и я боялась сделать лишнее движение, чтобы не нарушить этого счастья.

- Я слышала, что ты поступила в Университет, – устало сказала Мира.

- Это правда, – отозвалась я. – А ты в медицинский колледж?

- Еще только собираюсь поступать.

- Неужели мы больше никогда не увидимся? – я старалась говорить спокойно, чтобы не выдать слез, душивших меня изнутри.

- Скорее всего, да, – ответила она. – Но ты не плачь, я всегда буду помнить о тебе.

- Я тоже…

 

Я не нарушила свое обещание, несмотря на то, что через пять лет вышла замуж за Сашу, того самого рыцаря, спасшего меня во время школьной вечеринки.

 

С ночи выпускного вечера я больше не видела Миру. Она умерла три года назад от двухстороннего воспаления легких.

 

Пять лет назад мы были лучшими подругами. Кажется, целая вечность прошла. Мира была солнцем в моей жизни, слишком ярким, чтобы непрерывно гореть на небосклоне моей души. Поэтому она ушла навсегда. И ничего не оставила мне на память о себе. Ничего, кроме небес моего сердца, опаленных первой в моей жизни настоящей страстью.

 

Поэтому я до сих пор не могу поверить в то, что ее уже нет на этом свете.

 

Я ищу ее в толпе прохожих на улице, я всегда надеюсь снова встретить, увидеть ее и посмотреть в ее странные, пустые глаза. Каждый раз я безнадежно заглядываю в ее окна. Зачем? Я не могу этого объяснить. Но наркоманки на углу смотрят на меня ее глазами, монашки в церкви улыбаются мне ее улыбкой.

 

Я знаю, мы никогда не сможем умереть.