Документальный рассказ

Тягучий сорок четвертый год, словно предчувствуя приближение победного конца, вдруг засуетился и торопливо с боями ушел в историю, оставив на теле войны миллионы кровавых следов, тяжелейших ран и незабываемой скорби.

Бои уже велись на территории ощетинившейся Германии, напоминавшей спущенную с поводка немецкую овчарку. Поэтому советские войска, приближавшиеся с каждым днем и километром к долгожданной победе, испытывали более ожесточенное сопротивление.

В январе сорок пятого года передовая рота автоматчиков, в которой служил ефрейтор Денисов, вышла к Одеру. Зима нашим солдатам казалась чересчур теплой, но как раз это и настораживало, поэтому каждый ощущал скрытую, притаившуюся опасность. Смерть поджидала и выглядывала отовсюду: из-за любого угла, из окопа, окна…

Александр Денисов кожей чувствовал ее. Одного он не знал: кому она угрожает – ему лично или кому-то из его боевых товарищей? А может, всем сразу? Ростом его природа не обидела: сто девяносто – мишень для пуль и снарядов приметная. Да и силушки ему было не занимать. К тому же почти всю войну тренироваться пришлось с ручным пулеметом Дегтярева – а он ни много, ни мало, а почти десять килограммов весит!

Командиры и солдаты любили Денисова: за смелость и надежность в бою, за душевность и искреннюю доброту в минуты затишья. По характеру он отличался решительностью и справедливостью: правду-матку рубил с плеча независимо от званий и должностей. Все знали, что он за годы войны прошел всё: и смертельный огонь, и ледяную воду, правда, медные трубы, видимо, кому-то другому достались.

Хотя внешне он казался неразговорчивым и немного замкнутым – не в пример словоохотливыми весельчакам-острякам и никогда не унывающим гармонистам – были в роте и такие, – но если к нему обращались, то всегда находили поддержку и дельный совет: как-никак за плечами Денисова три с половиной года войны, плена и штрафбата… А это – целая жизнь! Поскольку там совсем другой отсчет времени.

– Вы, братцы, не лезьте на рожон. Пуля-то – она ведь дура и не разбирает, молодой ты или старый, женатый или холостой, командир или рядовой… Это я вам, как пулеметчик, говорю, – неторопливо предупреждал он, окая.

– А чего нам бояться, если ты своим «дегтярем» так косишь фрицев, что не даешь им приблизиться к нашим окопам? – шутили солдаты. – За тобой, как за каменной или бронированной стеной.

– Да уж, ребята, пулеметчики – это вам не снайперы, которые ведут счет своим жертвам. Наше дело строчить, а сколько их полегло навечно, сколько ранено – некогда считать. Вот взять, к примеру меня: сколько этих фашистов положил – одному Богу известно. А он мне только благодарность объявляет и силы придает. Вою-то я за правое дело!

– Сашк, – обращались другие, – лучше поделись опытом, как ты умудрился пройти всю войну... и тебя ни разу серьезно не зацепило?!

Ефрейтор хитро улыбался, потирая длинными сухими пальцами края тонких губ.

– Сначала просто везло, порой помогала смекалка, иной раз обыкновенное чутье на опасность… А потом пришел опыт. У меня шесть вторых номеров убило, а я, как видите, живой…

Ранним туманным утром разведчики первыми форсировали Одер и завязался бой. Открыли беглый огонь минометчики. И в этом кромешном от разрывов грохоте и несмолкаемой автоматной и пулеметной трескотне пехота бросилась в воду. К счастью, в этом месте пугающий чернотой Одер был нешироким. А глубину никто не мерил. Переполненные плоты казались мучительно медлительными. Противоположный берег был гористым, поэтому на пехотинцев, словно с замерзшего неба, обрушился град, только не ледяной, а свинцовый! Солдаты сгорбились и притихли, а Денисов торопил:

– Ребята, быстрее, быстрее!..

Ему не терпелось пустить в ход свой пулемет – когда тот молчал, он чувствовал себя неподвижной мишенью, и от этого неприятного ощущения в его неспокойной душе что-то переворачивалось, а сердце громко колотилось от злости и бессилия что-то изменить.

«Заждался, дружище, – обратился он к притаившемуся с некой выжидательной горячностью пулемету. – Ничего, брат, и тебе дадим слово. Выскажешься во всю мощь».

Чем ближе они подходили к берегу, напоминавшему неприступную скалу-крепость, тем плотнее сыпал смертельный град. От пуль и снарядов казалось, что вода не только бурлит и пузырится, а, как в раскаленном котле, кипит.

Течение унесло плот метров на пятьдесят. Денисов первым сиганул с него и побежал по связанным бревнам. Подгоняла одна мысль: «Как бы не угодить в воду и не утопить пулемет… Он и на дно может утянуть».

С криками «Ура-а-а!» он во весь рост расчетливо и ловко прыгал, увлекая за собой других автоматчиков. Оказавшись на земле, пехотинцы сразу обрели уверенность и прицельным огнем дали решительный отпор засевшим на горе немцам. Когда штурмом взяли ее, выяснилось, что основные силы фашистов отступили. Тех, кто отчаянно прикрывал их бегство, быстро уничтожили.

И наступила притаившаяся тишина, служившая временной отдушиной. Денисов взглянул вниз: теперь ему казалось, что эта горка вовсе не такая уж и высокая и неприступная. Новые подразделения безбоязненно форсировали усмирившуюся реку. «Повезло им – без потерь. Первым всегда труднее, – подумал он, окидывая печальным взглядом застывшие на берегу тела. – А сколько утонуло!»

Рядом тянулась железная дорога. Пока сотни солдат расположились по обе стороны магистрали и приводили себя в порядок, бойкий командир роты автоматчиков обходил занятую позицию.

– Молодцы! Благодарю за службу! – бодро выкрикивал он, пожимая руки подчиненным. – Надо зацепиться. Немцы попытаются выбить нас отсюда.

– Не. Купаться в ледяной воде не хочу, – возразил Денисов.

– Всем окопаться, проверить оружие, боеприпасы. А ты, Денисов, за мной.

Они прошли метров тридцать.

– Вот здесь и укрепляйся.

Неотступно следовавший за ними второй номер расчета Олег Гольцов, девятнадцатилетний деревенский парнишка с Орловской области, тут же приготовил лопату, но Денисов грозно зыркнул на него – тот пожалел о своей поспешности.

– Не. Тут очень неудачное место. А вон там впереди, у бугорка с кустиком, самое то! Не хотите убедиться?

– Не слишком далеко? Ну пойдем, посмотрим твою позицию, – согласился капитан, продолжая колебаться.

Только сделали шагов тридцать, тишину нарушил свист снаряда – все трое, как по команде, бросились на землю. Раздался оглушительный взрыв – земля с болью дрогнула, потом уходящим эхом еще раз содрогнулась и снова затаилась в ожидании следующей раны. Ждать пришлось недолго – последовали второй, третий разрывы. Когда бойцы подняли головы, поразились: снаряды угодили как раз в то место, где всего несколько секунд назад находились капитан и пулеметный расчет. Как завороженные, помчались туда – три воронки расположились рядом.

– Вот они, наши могилы. – Капитан смахнул со лба пот. – Ну, Сашка, ты и впрямь счастливчик! Нутром чувствуешь смерть!

– Да нам и одной достаточно. Такую воронку не только на троих – на братскую могилу с лихвой хватило бы, – с серьезным видом заметил Денисов. – А ты, Оголец, чего рот разинул? А ну марш за работу.

Тот послушно убежал, а капитан обратился к Денисову:

– Выходит, ты мне жизнь спас. Никогда не забуду, – он тепло обнял подчиненного.

Капитан ушел, а улыбающиеся солдаты обступили ефрейтора.

– Ну, ты и везунчик! В рубашке родился. Как чувствовал, что сейчас прилетит и рванет… – наперебой высказывались они.

Однако на войне как на войне: перекуры короткие. Гул самолетов услышали издалека. Два «Мессершмитта» приближались к открытой с воздуха позиции, только что занятой русскими. Как грозовые тучи, они надвигались устрашающе: нагло и низко. Солдаты – врассыпную и залегли, напоминая с высоты зеленовато-коричневые точки. Зычный неприятный гул приближался – он давил на уши и на нервы. Денисов не выдержал и приподнял голову: кругом сгорбленные спины и распластавшиеся фигуры.

Самолеты приближались, их пулеметы не унимались и косили сросшиеся с землей тела. Денисов вскочил – ему душа противилась стать мишенью для врага, и он с колена открыл пулеметный огонь. А две смертоносные «тучи» с крестами были уже совсем близко, одна надвигалась прямо на него.

«Чем так подыхать, уж лучше погибнуть с оружием в руках, – твердил он. – Только бы успеть, только бы попасть…»

«Мессер» шел на высоте около ста метров и, как Змей Горыныч, изрыгал из себя беспрерывный огонь. Когда до него оставалось меньше полукилометра, Денисов строчил уже более прицельно. И тут самолет вспыхнул и зловеще задымился. К счастью, он дернулся вправо и сопровождаемый черным густым шлейфом, напоминавшим траурную ленту, медленно, как бы неохотно приближался к земле. Сотни солдат наблюдали эту радостную картину. Когда он рухнул на землю, раздался оглушительный грохот, и огненные языки пламени взмыли на десятки метров – это был не только приятный сердцу фейерверк, но и торжественный салют в честь победы русского солдата над немецкой громадиной. Другой «мессер» еще продолжал отчаянный огонь, но был уже далеко.

Денисов с облегчением выдохнул и тыльной стороной ладони протер лоб. В ногах почувствовал нестерпимую усталость. Невольно взглянул на сапог и обнаружил, что пуля угодила точно в каблук – видимо, она была последней в очереди: иначе следующая непременно поразила бы его. Он даже не успел испугаться. Подбежавшие солдаты обнимали и целовали его, хлопали по плечу и жали руки. Ведь некоторым из них он спас жизнь!

Подошли и оживленные офицеры.

– Ну, Сашка, да ты просто герой! Такую махину завалил! – старался всех перекричать командир роты.

Вскоре откуда-то взялся молоденький корреспондент, с трудом ему удалось уговорить ефрейтора Денисова покинуть передовой окоп и сфотографировать с пулеметом в руках. Потом дотошно расспрашивал, что испытывает солдат в момент встречи один на один со смертью. Что толкнуло его открыть встречный огонь?

Так и не добившись внятного ответа, корреспондент домысливал сам. А закончил свою короткую заметку следующими строчками: «И всё-таки он подрезал крылья «черному коршуну», поскольку советский солдат оказался смелее и точнее немецкого ястреба.

Журналист убежал снимать остатки дымящегося «мессера», а уставший Денисов завалился в прикорнуть – заслужил! А очередной бой не заставил себя долго ждать. Немецкая военная машина напоминала мощную стальную пружину, которая под натиском наших войск сжималась по мере приближения к Берлину все сильнее, готовая в любой момент либо надломиться и лопнуть, либо, угрожала разжаться и отбросить наступающие силы из своего логова.

Денисов не знал, что его представили к высокой награде. А вскоре ему вообще было не до нее, поскольку вскоре его тяжело ранило в руку и контузило: снаряд разорвался рядом с окопом. Больше он ничего не помнил. Последовали тяжелые операции, переезды из одного госпиталя в другой.

Постепенно стала возвращаться память. Почему-то часто вспоминалось заплаканное лицо матери. Провожая его в 1940 году в армию, она с безысходной печалью шептала:

– Прощай, сынок. Ведь я тебя провожаю на войну. Мы больше не увидимся.

Ее материнское сердце дважды оказалось право – вскоре действительно началась война, а в 1942 году она умерла от тяжелой, мучительной болезни.

Война застала Денисова на Украине. Первое впечатление: она скоро захлебнется и Красная армия раздавит фашистскую гадину. Однако опытные командиры и старослужащие шепотом поговаривали, что она будет затяжной. В Черниговской области вся дивизия оказалась в окружении. Денисов побывал и в простых лагерях, и в концентрационных. Однажды их трое суток гнали голодными. Когда вели по дороге вдоль поля, некоторые пленные выскакивали из колонны, чтобы ухватить промерзшие буряки, но вместо них получали пули. И всё равно голод был сильнее смерт6ельного страха. Денисов тоже решился.

«Всё. Не могу, пусть лучше погибну», – сказал он себе и бросился влево, чтобы вырвать из земли буряк. Только ухватился за ботву, как овчарка вцепилась в руку. Подоспели два немца и прикладами затолкали его в колонну. Прокусанная кисть долго потом болела...

Воспоминания Денисова прерывались очередными нестерпимыми приступами. Ему казалось, что его голова на рельсах, по которым на бешеной скорости мчится нескончаемый состав, и каждый стук колес на стыках страшно бьет по воспаленным мозгам. Он смыкал веки, сдавливал перебинтованную голову руками, но это не спасало. Подбегала медсестра со шприцем.

– Потерпи, миленький, сейчас будет легче, – успокаивала она.

Однажды бессонной ночью припомнился эпизод, когда на пыльной дороге он нашел буханку ржаного хлеба. До него прошли сотни пленных, и только он наткнулся на нее. Сначала подумал: кирпич и на всякий случай пнул, но он показался слишком легким. Быстро поднял, обтер рукавом: о, чудо – хлеб! Тут же отхватил ломоть и не успел отправить в рот, как со всех сторон потянулись дрожащие руки и вмиг растерзали спасительную буханку на куски.

«Возможно, этот нежданный подарок и спас мне тогда жизнь, ведь я от усталости и голода еле ноги волочил. А если бы упал – запросто пристрелили бы!» – размышлял Денисов, а в голове уже мелькали новые события 1941 года.

Что только ему не пришлось пережить в плену! И расстрелы евреев, командиров, коммунистов, и предательство подонков. Да, были и такие: одного из них лично задушил. Приходилось пилить лес и на болоте укладывать бревна, таскать камни, работать на сахарном заводе, на железной дороге. Дважды бежал из лагеря, но неудачно: немцы догоняли, били, спускали собак. В последний раз мысленно сам себя уже похоронил. Почти всю ночь пролежал на морозе в застывшей крови. Но к утру очнулся и нашел в себе силы доползти до барака – даже немцы удивились его живучести.

Иногда вспоминались и приятные эпизоды. Так, под Харьковом, разгружая снаряды, в одном вагоне случайно обнаружил ящик. Вскрыл – тот оказался доверху набитым наручными швейцарскими часами.

– Мужики, сюда, – позвал он пленных сотоварищей. – Смотрите, тут целое состояние!

Решение было принято мгновенно: часы разделили поровну, потом меняли на хлеб – это позволило какое-то время поддерживать силы, а кому-то и не умереть с голоду.

Однажды он уговорил старосту оккупированного села взять его на сельхозработы:

– Ты посмотри на меня: я же деревенский и работать умею.

Тот согласился, нашел документы на имя местного жителя и уговорил немцев отпустить его «домой». Став вольнонаемным, чуть окрепнув и изучив обстановку, Денисов сбежал. Объявился в Одесской области и скрывался в одной украинской семье, помогая старикам по хозяйству. Однако за их дочкой ухаживал немец, который изредка навещал ее. В один из вечеров он пришел пьяный. Родителей не оказалось дома, и озверевший фашист набросился на девушку.

Денисов сидел в подполе и слышал, что происходит наверху. Но не знал, как поступить в этой ситуации: вылезти – значит выдать себя… Но и допустить, чтобы немец изнасиловал девушку, он не мог. Денисов подоспел вовремя: он буквально стащил с кровати бесштанного немца и в порыве дикой злости задушил.

Пришлось уходить в лес, где и закопал труп фашиста. Но бывший пулеметчик не мог оставаться без оружия. Вскоре ему представилась возможность завладеть им. Ранним утром на опушке в окопе приметил спящего немца. А когда увидел еще и пулемет, удержать себя был не в силах. Подкравшись, он вонзил немцу нож в спину – тот только хрипнул во сне и замертво повалился.

– Пулеметчик не может жить без пулемета, – просиял Денисов, рассказывая партизанам случившемся.

Время в госпитале тянулось незаметно, а бесконечные ночи, словно застывали на месте. Больничные мысли в который раз возвращали его в военное прошлое. Красная армия стремительно наступала. Немцы бежали в растерянности, но технику не бросали: заглохшие и застрявшие в грязи танки взрывали. Денисов с партизанами всё чаще выходили из леса и наблюдали за колоннами автомашин. Одна из них встала прямо на опушке, и немцы с криками толкали ее.

– Пришла пора воспользоваться трофеем, – обрадовался Денисов.

Его пулемет заговорил отрывисто, но точно, и отважный солдат не жалел патронов.

А вскоре настал долгожданный день. Жители с радостью встречали наши войска. Взволнованный Денисов испытывал приятные чувства: наконец-то он снова встретит своих боевых друзей и продолжит воевать не подпольно, а в составе регулярной армии. Однако для него настали далеко не радостные дни, поскольку пришлось пройти «22 хаты», где его допрашивали, требовали подробных объяснений и пояснений. Пока проверяли, работал на железной дороге. А вскоре его ждала штрафная рота из девяноста человек и новые бои. И каждый из них отличался от других. Денисов провел в роте смертников почти год, потом его перевели в другую роту: в боях оправдал доверие и заслужил право воевать и погибать. Ему не привыкать и со своим неразлучным «другом» пулеметом он всегда был на передовой, с которой его разлучило нелепое ранение – в самом конце войны. Лечился долго, но всё же встал на ноги и вопреки мнению некоторых врачей разработал левую руку. Вернулся в армию и прослужил до 1947 года.

После демобилизации в свою деревню не поехал – из родных там никого не осталось. Работал на автомобильном заводе, вырастил троих детей. Часто вспоминал, как фронтовыми дорогами прошагал Польшу, Чехословакию, Венгрию, Австрию, Румынию, Германию… О войне напоминали также ноющие раны и известия о смерти боевых друзей.

И вдруг – приглашение в райвоенкомат. А вскоре в торжественной обстановке во Дворце культуры ему вручили орден Красной Звезды – за сбитый на Одере самолет – и два ордена Отечественной войны первой и второй степени. Вот так через двадцать пять лет награды нашли своего героя! Они добавились к прежним: боевым и трудовым, уже послевоенным, потому что солдат всегда солдат, независимо от того, где он находится: на фронте или в тылу.

Дома Денисов нежно поцеловал жену и вложил в ее мягкую теплую руку боевые ордена:

– Война в прошлом, а жизнь продолжается. Это тебе, мать, награда за троих детей!