В свои двадцать восемь лет Татьяна была девственницей. Для парней находились помоложе и поупруже – посладше. Пожалуй, один только опоек Власов, живущий этажом выше, не терял к ней своего пьяно-жеребячьего интереса.

- Танюха, приходи ко мне на ночь, будем семечки толочь!

Татьяна не удостаивала его даже взглядом, лишь походя произносила незлобиво ( чего с него взять-то, с пьяницы):

- Умри, нахал, не для тебя цвела!

Это было вроде ответной шутки по размеру власовского умишка.

Однажды в тоскливый зимний вечер в телефонной трубке раздался до боли знакомый волнующий голос ( женатый дяденька, платоническая любовь):

- Таточка, ты всё так недотрогой и ходишь?

- Так и хожу…

-Родная, мои предсказания сбываются: ты превратилась в старую деву. А как твоя маленькая грудка? Ты всё ещё застегиваешь пуговки кофточки до воротника? Ко…

Татьяна зло выдохнула и брякнула трубкой о рычаг.

- Ненавижу! Ненавижу!!! – молотило в висок.

Она поднялась этажом выше. Позвонила. Взлохмаченный Власов с помятым лицом и в линялых трусах, испуганно проговорил:

- Ты чё?! Затопил что ли?

Час спустя, Татьяна яростно отмывалась в собственной ванне от тошнотворных власовских слюней. Потом долго била кулаком себя по голове, грызла и рвала зубами подушку.

Утром, опустошенная и почерневшая, пошла на работу. А вечером в дверь начал скрестись Власов. Татьяна открыла и громко, вульгарно, чтобы слышал весь подъезд, произнесла по слогам:

- Уй-ди, на-хал!Не для те-е-бя цве-ла!!!

Власов сконфуженно пожал плечами и прошептал:

- Так ты чё, ко мне вчера не приходила, что ли?..