ГЛАВА III

 

ВЗГЛЯД ПЕРВЫЙ

 

«Ну что, устроим бал.

Бал в честь гостей, что лезут в щели.

И дома твоего для них уже открыты двери

Зубами мёртвой головы.

О, Ангел мой представьте Вы,

Вы здесь и не отвести глаза

От Вас… Глаза!»

 

Оставшись один в своей комнате, я почувствовал, что вновь слышу этот низкий смеющийся голос, от которого мне стало холодно, как будто на моё лицо начал падать снег. Отыскав среди разбросанных на столе бумаг вчера забытую ещё горячую чашку кофе, я немного согрелся, и снег уже слезами стекал по моим щекам.

Лишившись пусть неблагодарного, но слушателя, я решил оставить кое-какие мысли на бумаге, но авторучка постоянно увёртывалась от меня прыгая по столу, прячась под исписанными листами и вопя при этом примерно следующее:

– Нет, нет! Напишешь, а потом кто стирать будет?! Арестуют! – кричала сумасшедшая, летая из угла в угол – Не позволю марать бумагу! Вон сколько уже безвинных жертв пера и больного воображения!..

– А ну тебя к чёрту! – в отчаяние прокричал я и, сделав обиженное лицо, добавил – Твоё дело писать, что – я сам решу!

Через мгновение воздух затрясся и раздался первый удар часов. Часы, молчавшие при жизни, мёртвые они пробили ровно тринадцать раз.

– Бал, скоро начнётся бал! – вспомнив змеиный голос, говорил я, допивая кофе, – Сколько же гостей придёт? Ведь ни одного приглашения я никому не посылал. Наверно немного – рассуждал я – Ведь моя квартира небольшая…

– Скорей! Скорей! Я слышу шаги! – заорала взбунтовавшаяся пишущая принадлежность, чиркая спичками – Сжечь! Всё сжечь, пока никто не читал!..

– К чёрту! Иди к чёрту! – кричал я, пытаясь потушить остатками кофе горящий компромат.

Спасающиеся от огня буквы, срывались с горящей бумаги, прыгали со стола и разбегались по полу, как стая чёрных тараканов. Расправившись с бушевавшим на столе пожаром, я обернулся и увидел человека в чёрном костюме и с бабочкой. Он расхаживал по комнате, рассматривая стены, мебель, посмотрел и на потолок.

– Да, тесновато будет, даже если стены раздвигать – говорил пришедший, разглядывая чёрную молнию – И мебель ведь нужна! А музыка! Ведь в этой комнате и десятую часть оркестра не поместить…

– Извините, я никого не приглашал!.. Так что если вам не нравится… Ведь вас здесь никто не держит!

– Вы, может быть, и не приглашали – невозмутимо продолжал первый гость – А хозяин приглашал…

С этими словами он подошёл к зеркалу и, заглянув в него, довольно сказал:

– А вот здесь гораздо лучше! Всё как положено!

Я посмотрел в зеркало и увидел большое прямоугольное помещение с колоннами по периметру. На стенах висел красный бархат. С потолка свисали хрустальные люстры. В конце зала располагалась сцена. «Ну, значит не у меня, – подумал я с облегчением – и я тут не причём».

– А зеркало чьё, моё что ли? – посматривая в окно, иронично спросил гость – Зеркало ваше и вам быть хозяином на празднике!

– Ну, что же… черт с вами – согласился я, смотря на проходящих мимо людей.

Один за другим они проходили сквозь звенящее от возмущения зеркало, не обращая на меня никакого внимания, смотря по сторонам то совсем потерянным, безразличным взглядом, то безумными бегающими глазами.

Просмотр этого шествие мне не доставлял никакого удовольствия, и я закрыл глаза. Хотя колонна шла беспорядочно, гости шаркали ногами по полу и толкали друг друга, мне слышались, резонирующие от бетона стен, размеренные шаги солдат, идущих строем. Сквозь них указания человека с бабочкой: «ВО ИЗБЕЖАНИЕ НЕДОРАЗУМЕНИЙ ЛИЦА ОСТАВЛЯЙТЕ В ГАРДЕРОБЕ!» От всего этого шума в моей голове начали возникать образы марширующих людей, у которых место лиц были отшлифованные серые диски с проставленными на них номерами. Несмотря на то, что светило ослепительно-белое солнце, растворяя в своём свете все цвета, у каждого в руке был факел, добавляющий немного красного. Колонна проходила мимо, мелькали цифры лиц. В моих глазах 21, 24, 30… Колонна шла к центру города, к гигантской машине похожей на мясорубку. В моей голове начала обозначатся строка какой-то песни: «Двадцать семь шрамов в области сердца…»; я открыл глаза…

Я открыл глаза и оказался в маленькой комнатке лишённой всякого освещения, так что не было видно даже стен. Зато был виден весь зал с разных сторон. Я видел рассаживающихся за столики, стоящие вдоль стен, людей. Они набрасывались на еду, пили прямо из бутылок вино, водку, коньяк, стоящие в изобилии. Можно было подумать, что пришедшие либо не ели лет двести, либо это был конкурс «Сожри слона». Один из опоздавших с сумасшедшими полными отчаяния глазами принялся за посуду. Он глотал ножи и вилки, пережёвывал рюмки и бокалы, пытался запихать себе в рот огромное блюдо. Не сумев это осуществить, он ужасно расстроился, разбил блюдо об пол и заплакал.

Заиграла ни на что не похожая музыка. Аритмично грохотали барабаны, визжали скрипки, завывала гитара, врезая в мозг слушателя колющие и режущие предметы. Под эти хаотичные звуки уже порядочно выпившая толпа пустилась в пляс, сбивая друг друга с ног. Пол зала в истерике каталось по полу, затаптываемая второй половиной. На сцене музыкантов не было, и инструменты, предоставленные самим себе, отрывались по полной программе.

В голове нервным смехом в тысячу голосов всё громче и громче гудело: «Двадцать семь… двадцать семь…». Чёрные стены комнаты, из которой я наблюдал за праздником, растворились в табачном дыму, слоями поднимающимся к потолку. Я оказался в подвешенном состоянии, и, совершенно не чувствуя на данный момент никакого земного притяжения, свободно перемещался по всему залу. Я не видел ни своих рук, ни ног, как будто смотрел в какой-то экран, скитающийся под потолком из угла в угол. Уставшие от танцев и веселья гости же, сожрав все, что только можно, развлекались тем что, рассевшись за столики, с отсутствующим взглядом наблюдали за мной. Для них я был отлично виден на фоне уже пожелтевшего от дыма потолка.

А я метался по залу, ища ту единственную, чьи глаза смотрели в мои. О, эти прекрасные печальные на этом демоническом празднике глаза. Вам страшно, но где же Вы?.. где Вас искать?! Я выведу Вас из этого хаоса, только позвольте мне найти Вас… А может нет Вас здесь?! Но почему же я вижу Ваши глаза в этом зеркале во всю стену напротив сцены?.. где же Вы?!…

Мои поиски прервал человек в чёрном костюме, глаза которого, лишённые зрачков, были заполнены снегом. Можно было подумать, что, взойдя на сцену, он крутанул ручку громкости, заставив моментально умолкнуть весь зал, застывший в ожидании. Повеяло холодной дрожью подземелья.

– Дорогие гости! – громко и значимо заговорил человек – Этим праздником вы обязаны не только нашему хозяину!.. – здесь он сделал значительную паузу, посмотрев куда-то вдаль – но и человеку, который в силу каких-то причин не разделяет нашего торжества и, предоставив это прекрасное помещенье, зависает под потолком, никак не участвуя во всеобщем веселье… Хозяин предлагает исправить это недоразумение… Ведь у каждого из присутствующих есть свой номер, своё число. Ведь есть?!

В зале раздались робкие подавленные звуки утверждения. Некоторые из гостей теряли сознание, падая на заплёванный пол. С опоздавшим опять случилась истерика. Не в состоянии больше плакать он вырвал свои глаза и упал, претворившись мёртвым.

– У каждого своё, предначертанное роком! Назовите любое! – в повелительном тоне предложил он мне, впиваясь в меня льдом глаз.

В голове опять гудело подбиваемое разрывающимся сердцем «ДВАДЦАТЬ СЕМЬ». В глазах потемнело. Из этой тьмы появилась длинноволосая полуобнажённая женщина с адским огнём в глазах. Длинные иглы в её руках прокалывали мою голову, вбивая «ДВАДЦАТЬ СЕМЬ». Я чувствовал, как от меня ждали это роковое число, и в отчаянии закричал:

– НЕТ!..

Чёрный туман выполз из моих глаз, съёжился, задрожал и исчез. Под грохочущий аккомпанемент зловещего смеха человека с пустыми глазами я смотрел, как бесшумно рассыпались стены. Потолок уже пробивали тяжёлые капли дождя, вырываясь из замерзающего неба. Ползающие по полу люди растворялись в желтоватый дым; и я уже видел сквозь него грязный асфальт возле дома.

Пришлось вспомнить и о гравитации. Через мгновение я уже чувствовал себя «ньютоновским яблоком» и пожалел, что зеркало стояло слишком близко к окну. Всё быстрее и быстрее летели этажи, и с каждым метром прокручивался в моей голове год жизни. Вспоминались мельчайшие подробности, о которых я и не подозревал (оказалось, что рёв соседей выключается одной и той же кнопкой вместе с магнитофоном). Вспомнился и более печальный факт ритуального сожжения в раковине сторублёвой купюры вместе со старыми бумагами. И никого пивом я на этот стольник не угощал, а спал два дня дома в ванной после некоторых событий в честь дня рождения совсем незнакомого мне гражданина из семнадцатой квартиры…

А между тем уже и пятый этаж… и снизу доносятся истерические крики:

– Не сметь! не сметь! Прекратить, немедленно прекратить несанкционированные полёты! Я запрещаю!…