Каплет дождь с березовых сережек В бледный мох, в прогнившую листву… Завтра также я в траву, быть может, На рассвете смертно ранен, упаду. И хрипя, хмельной глотая воздух, Захвачу слабеющей рукой Лиственную гниль и землю горстью, Землю, где когда-то был живой. Где босоногим бегал по просеке, Где дышал, учился, рос, мудрел… Где у калитки деревенской на рассвете Я девушку свою обнять робел… Когда пожарами войны объята, Горела Родина, горела и ждала, Я у районного военкомата С старушкой-матерью простился навсегда… И шел… Я шел сквозь грязь и копоть В суровом братстве воинских дорог, Надежду затая: весь мир протопав, Ступить вновь на родительский порог. Зарницы дальние мне путеводным оком Служили верно на передовой. Товарищ восхищенно вслед мне охал, Гордясь моей завидною судьбой. Я ранен был, и в госпитале долго Я где-то между жил, почти мертвец. И, головой качая, старый доктор, Пророчил неизбежный мой конец. Я видел смерть, когда ребята, Как будто запинаясь на бегу, Чуть вскрикнув, падали. И виновато Смотрели долго мертвым глазом в синеву… И завтра снова смерть. Пройдет ли мимо, Могильным холодом лишь заглянув в глаза? Или в её добыче, неизбежной и неотвратимой, Назавтра окажусь и я? Завтра, может, принесет мне смерть осколок Или с пулей встречусь tat-a-tat. Упаду я у корней стволов вековых На росистый, влажный бересклет. И в последний миг убитой памяти Я шепну, шепну, теряя кровь: «Родина, и пусть у смерти затеряюсь я, Не умрет к тебе огромная любовь!» |