37. СОВСЕМ НЕ МИКИШКА

Проснувшись к обеду и сразу вспомнив события на помойке, Шплинт никак не мог поверить в то, что Бог, на которого он так рассчитывал, жестоко надсмеялся над ним.

Шплинт даже пошел в туалет и все там обыскал, но, как и следовало ожидать, никакого подарка не нашел, кроме, конечно, того, что признавать подарком, и тем более наградой, никак не хотелось.

Может, это выглядит неправдоподобно, но именно отсутствие подарка вдруг привело Шплинта к мысли, будто подарок в туалете обязательно есть. Просто, он спрятан в тайнике. Возможно, им является шкатулка с драгоценностями, накопленными бабушкой, посредством ее молитв.

 

Обрадованный столь удачной идеей, Шплинт приступил к поиску тайника. Для этого он стал обстукивать стены, пол и потолок туалета, пытаясь обнаружить пустоты, и когда слышал подозрительные звуки, немедленно расковыривал место их нахождения.

 

После того, как туалет превратился в руины, Шплинт догадался, что клад может быть маленьких размеров, например, в виде перстня или какого-нибудь алмаза, но зато гигантской стоимостью. Поэтому он разбил унитаз и поколол на мелкие кусочки.

 

Впрочем, вскоре он сообразил, что сделал это преждевременно. И теперь в поисках утраченного удобства был вынужден выйти во двор. Но во дворе оказалось полно народу. Все соседи, словно сговорившись, покинули свои квартиры, чтобы следить за Шплинтом. И тогда Шплинт решил пойти в парк Южный.

По дороге в парк Шплинту пришло на ум, что идти в парк необязательно, тем более, что он уже не успевает туда, а вместо парка он в состоянии воспользоваться коммерческим туалетом, который находился как раз на его пути.

 

Оплатив проход в туалет, Шплинт почувствовал, что должен поспешить. Поэтому он стал готовиться заранее и впопыхах выронил свой фальшивый пистолета. Но едва он поднял пистолет, как его дуло уперлось в большой живот мужчины, появившегося из-за угла. Мужчина замер. В глазах его скакнул страх. Но он тут же взял себя в руки.

 

- Тихо, тихо, - сказал он. - Не стоит торопиться. Мы же с вами цивилизованные люди. У меня тут есть укромное местечко. Давайте пройдем туда.

 

Насчет укромного местечка для цивилизованных людей Шплинт возражений не имел. Однако, с мнением, будто торопиться не стоит, он был не согласен.

 

Тем не менее, скрепившись, он проследовал за толстяком. И вскоре пожалел об этом, поскольку толстяк завел его в какой-то кабинет, где усадил в кресло, а сам уселся через стол напротив.

 

- Я не дурак, - сказал толстяк. – Я прекрасно все понимаю. Рано или поздно это должно было произойти. Время такое. Поэтому я приготовился к вашему… приходу.

 

Тут толстяк достал из стола конверт и передал его Шплинту.

Наощупь конверт содержал нарезанные бумажки. Это, конечно, было кстати, хотя Шплинта нимало удивила столь трогательная забота о клиентах.

 

- Но давайте договоримся, - продолжил толстяк. – За конвертом вы будете приходить каждый месяц, день в день. Кроме того, у меня есть несколько филиалов, которые вы тоже можете… посещать. Но и с вашей стороны должны быть старания и добросовестность. Ведь у нас много конкурентов, недоброжелателей и откровенных врагов. Вам придется иметь с ними дело.

 

В тот момент Шплинту уже казалось, что он без труда сможет победить всех конкурентов в любых филиалах, стоит лишь ему оказаться в уютной кабинке туалета. И только оказавшись там и обнаружив в конверте не просто бумажки, а денежные знаки, он все понял и по возвращению домой сразу же выпорол себя ремнем за свои сомнения в порядочности Бога.

Так Шплинт познакомился с Борисом Борисовичем Рыбовым и стал криминальной крышей его фирмы. Правда, Рыбов должен был думать, будто в лице Шплинта он имеет дело с целой бандой. И внушать ему такую мысль Шплинту стоило немалых трудов. Борис Борисович, например, предпочитал не платить деньги за плохую работу. В результате Шплинту приходилось отпугивать от туалетов Рыбова его работников, возмущенных неимоверной придирчивостью работодателя и оттого склонных к актам вандализма.

Вместе с тем, Борис Борисович любил выглядеть в глазах друзей и знакомых человеком открытым и широким. Поэтому он частенько давал деньги взаймы. Выбивать же долги и набежавшие проценты, естественно поручалось банде Шплинта.

Но главное, у Бориса Борисовича имелись большие планы и аппетиты. В связи с этим постоянно возникала необходимость наводить антисанитарию в государственных туалетах, которые необходимо было загадить настолько, чтобы возникла неизбежность их дальнейшей приватизации Рыбовым.

Ясно, что для выполнения такого объема работ требовались усилия крупной бандитской организации. Но Шплинт справлялся с этим один. Тут ему помогали его врожденные способности, позволявшие ему паразитировать на молодом организме перестроечного криминала. Кстати, для этого он использовал даже имя самого Рыбова. Ведь всем было понятно, что туалетный король не стал бы связываться со всякой мелюзгой. Но все же, главным источником силы Сергея Зацепина была обретенная им вера в помощь Бога.

 

И вот, случай с Рыбовым в бане, заставил его насторожиться. Ведь, обещая награду, Бог, возможно, имел в виду лишь кратковременное пособие. А значит, халява могла прекратиться в любой момент, едва лишь бизнесом Рыбова заинтересуются серьезные люди с рынка. Так что Шплинту представлялось чрезвычайно важным выяснить истинную природу загадочного охотника за плавками. В тайне Шплинт, конечно, надеялся на участие в этом деле инопланетян, которые действовали независимо от Бога и бандитов. Но чтобы полностью увериться в этом, он решил поговорить о «зеленом» с главным специалистом по НЛО, Едаковым. Кстати, для визита к руководителю «Ковчега» имелся и приличный повод. Едаков не заплатил Шплинту обещанную сумму за криминальную крышу. Задержку он объяснил отсутствием денег. Хотя со слов Рыбова дела «Ковчега» шли неплохо, особенно после того, как там стали показывать за деньги какого-то сумасшедшего деда из деревни.

 

Решив использовать фактор внезапности, Шплинт не стал подниматься в «Ковчег» на лифте, как это делали посетители и персонал гостиницы. Он прошел по лестнице, ведущей на чердак, и оказался у двери аварийного назначения. За этой дверью находился самый потаенный закоулок коридоров власти «Ковчега». Что-то вроде чулана, примыкающего к офису.

Прыснув в замок смазки, Шплинт легко и бесшумно отомкнул его отмычкой. И оставалось уже только войти в дверь, как вдруг за нею послышалось странное мычание. Тут Шплинту вспомнилось, что Рыбов говорил, будто дед, которого «откопал» Едаков, «чокнутый». Рыбов, правда, не сообщил, какого рода вывих был у ископаемого деда. Но вполне возможно, что это он, запертый в чулане, мычит теперь от нетерпеливого желания раскроить кому-нибудь череп.

Шплинту сделалось страшно, и он уже хотел повернуть назад. Но тут он вспомнил, что ему обязательно поможет Бог, да еще фактор внезапности. Мысленно пообещав Богу, в случае удачи заколоть соседскую кошку, он вынул свой пистолет и ринулся в чулан. Одновременно с этим он уже готов был крикнуть прямо в лицо сбрендившему старикашке «руки вверх!», но будто налетел на незримую стену. То есть, фактор внезапности сработал безукоризненно. Только на этот раз против самого Шплинта.

Впрочем, дед в чулане, действительно, имел место быть. Но в нем было столько ненормального, что команда «руки вверх!» утрачивала всякий смысл, ибо не только руки, но и ноги, и туловище, и даже голова деда были связаны цепями различной величины.

Разумеется, сковать так себя самостоятельно дед никогда бы не смог. Поэтому тут сразу выяснилась роль полуодетой незнакомки, которая сидя поверх мычащего страдальца, трудилась над очередным витком велосипедной цепи вокруг шеи своей жертвы.

 

Одного мгновения этой сцены хватило, чтобы внутри Шплинта все похолодело, будто туда скользнула змея из холодильника, и ее мерзкие кольца тотчас пояснили Шплинту, что «Ковчег» захвачен конкурирующей бандой, что банда эта весьма жестока в своих методах, что опасения насчет «зеленого» подтвердились, и банда вышла на Рыбова, и наконец, что халява Шплинта подходит к заключительному этапу, когда ему придется ответить по всей строгости уголовных «понятий» за превышение им статуса фрайера.

Казалось бы, самое время было «сделать ноги». Но Шплинт был не в состоянии сделать ни шагу, будто и сам оказался связан цепями, как несчастный пленник незнакомки. А в следующий момент бежать уже было поздно, ибо незнакомка обернулась и, вглядевшись в Шплинта, вымолвила:

- Здрасте вам с кисточкой. Ты ж, наверно, Шплинт. Едаков мне про тебя рассказывал.

 

«Раскололся, сволочь», – мелькнуло в голове Шплинта.

- Ну, пойдем, - вздохнула незнакомка, слезая с деда, будто с какого-то спортивного снаряда.

 

«Теперь примутся за меня», - решил Шплинт, обреченно следуя за ней.

 

Проведя Шплинта по лестницам и коридорам гостиницы, садистка завела его в номер. Шплинта несколько удивило, что в номере его никто не поджидал.

«Значит, остальные бандиты занимаются Едаковым и другими. Так что придется ждать, когда они освободятся», – решил Шплинт.

- Меня зовут Нонна, - сказала незнакомка, усаживаясь в кресло и вовсе не заботясь о том, что подтяжки ее чулок вылезли из-под линии тонкой юбки агрессивными змейками.

- Ты пришел за деньгами? – продолжила Нанна после того, как Шплинт скромно уселся на край дивана.

 

- Нет. Что вы? – с готовностью соврал Шплинт. – Я просто зашел… в гости.

 

- В гости? – изобразила удивление Нонна. – А зачем тогда пистолет?

- Да разве это пистолет? – попытался расхохотаться Шплинт, и доставши свой макет, небрежно постучал им о стакан на журнальном столике. – Обыкновенная фуфлыжка, - пояснил он эффект глухого звука. – Мы с Едаковым иногда так прикалываемся.

 

- То есть, ты хочешь сказать, что пришел не за деньгами, - допытывалась Нонна.

 

- Да конечно, нет! – горячо заверил Шплинт. – Деньги какие-то. Скажете тоже. Мне они на фиг не нужны. Деньги – это, вообще, зло.

- Но если тебе так не нужны деньги, зачем же ты рекетируешь Едакова? – не унималась Нонна.

 

- Кто? Я? Рекетирую? – втянул голову в плечи Шплинт, словно спасаясь от столь оглушительной лжи. – Да ничего я его не рекетирую. Я и слова такого не знаю. Просто, мне тут пошептали, что Едаков ищет, кто мог бы ему помочь с крышей. Ну, а у меня есть знакомые, которые могут починить любую крышу. Почему ж не подсобить человеку?

 

- Вот как? - задумчиво прищурилась Нонна. – Ну, тогда, может быть, мне эти деньги забирать себе?

 

- Пожалуйста. Нет проблем, - ответил Шплинт, выказывая как можно больше радости по поводу того, как удачно ему удалось пристроить неизвестные ему деньги.

 

- Но знаешь, Шплинтик, - проникновенно сказала Нонна, явно тронутая сговорчивостью собеседника, - Едаков должен думать, что платит тебе. За крышу. Тебе и твоей бригаде кровельщиков. Через меня.

 

- Без вопросов, - галантно раскланялся Шплинт, но подумал:

«Хотят подставить на случай шухера. А сами, если что, выйдут чистенькими. Аккуратно работают, гады. Но это даже лучше. По крайней мере, я им теперь нужен в живых».

- Вот и чудненько, - подытожила Нонна. – А ты, оказывается, настоящий мужчина. Я прям даже на тебя запала. Слушай, давай мы наш договор обмоем.

 

Тут она выхватила из-под стола бутылку шампанского уже без пробки и, уместив остатки вина в два стакана, пододвинула один Шплинту.

Шплинт с видом знатока некоторое время примерялся, разглядывая редкие пузырьки газа и лишь после того, как Нонна опорожнила свой сосуд, лихо влил в себя угощение.

 

Шампанское быстро возымело действие, отчего взгляды участников сделки налились более неподдельным теплом.

 

- И все-таки, что-то тут не так, - сказала Нонна несколько насмешливо.

- Что не так? – встрепенулся Шплинт.

 

«Неужто опять начинается?» - пронеслось в его уме.

- Слишком легко ты отказался от денег, - рассуждала Нонна.

И не получив внятных разъяснений, вдруг сказал с неким значением в глазах.

 

- А может ты хочешь меня трахнуть?

 

- Чего? – не понял сразу Шплинт. – В каком смысле?

- Ну, в смысле влюбился ты в меня что ли? – пояснила Нонна. – Быстро ты как-то. Прямо, как сперматозоид.

Вообще, Шплинту не слишком везло в любви. Он, конечно, не был девственником. Но ему приходилось иметь дело исключительно с дамами, которым было уже все равно, с кем иметь дело. Притом, к моменту близости с ним они обычно пребывали в такой стадии алкогольного опьянения, когда уже не только не могли вести речь о любви, но и просто вязать лыка. Отсюда нетрудно понять смятение Шплинта в его попытке разгадать цель коварной уловки его нечаянной собутыльницы. Возможно, таким макаром его пытались втянуть в банду, или наоборот, вытянуть у него последние деньги.

- Сейчас проверим, - заявила, между тем, Нонна.

 

Тут она встала. Шагнула к дивану. И, поставив одну ногу прямо каблуком на диван, так что Шплинту сделались видимыми нити в ткани ее чулок, вдруг схватила его за горло.

«Вот оно, когда начинается», - подумал Шплинт, ощущая, как ее цепкие коготки прокалывают кожу его шеи, и как близко у него расположен холодный пот.

 

- Точно, влюбился, - объявила торжествующе Нонна. – Вот, кобель. А ты хоть знаешь, что такое настоящая любовь?

Требуя ответа, ногти Нонны вонзились глубже. Упорствовать в молчании Шплинт не посмел и почел за благо выдавить:

- Не знаю.

 

- Настоящая любовь – это всегда жертвоприношение, и в первую очередь нужно принести в жертву самого себя, - пояснила Нонна. – Ты готов жертвовать собой ради любви?

«Жертвоприношение, - распространилось в голове Шплинта. – Они что, хотят, чтобы я сам себя порешил? А если не соглашусь?»

Воображение услужливо представило ему вошедшие в моду орудия пыток: утюг, оголенные провода из розетки, паяльник… Одновременно с этим Шплинт вспомнил, что он так и не принес Богу полноценную жертву даже в виде обещанной кошки. Видимо, Бог расценил это как отсутствие настоящей любви к нему и в назидание подстроил эту засаду.

Но тут Шплинт вспомнил, что Бог запрещает самоубийство, и это придало Шплинту силы, достаточные, чтобы категорически отвергнуть предложение новой знакомой.

- Нет, я не готов, - объявил он.

 

- Не готов? – изумилась Нонна.

 

Будто сраженная таким необычным ответом, она отщатнулась от Шплинта, выпустив его горло, и повалилась в кресло, откуда продолжила:

- Ты что, больной? Да если ты хочешь знать, когда жертвуешь собой, то приобретаешь жизненную силу. Так учит мой дядя.

«Ее учит дядя, - догадался Шплинт. – Если уж такая племянница, то ее дядя «отморозок», каких поискать. Скорее всего, какой-нибудь «мокрушник».

- Вот даже в сексе, - продолжала племянница «мокрушника», - мужик жертвует частью себя, и сам получает удовольствие. Потому что в жертве для мужика самый кайф. Он и потом всю жизнь пашет на бабу для своего же удовольствия. То есть, мужику положено все время жертвовать собой, и он от этого только выигрывает. Ты со мной согласен?

«Нет уж, нет уж, - размышлял Шплинт. – Выигрывать у вас я не согласен, потому что не собираюсь даже играть».

- Жертвы надо приносить Богу, - сказал он вдруг твердо и громко, так чтобы Бог мог услышать его слова.

 

- Жертв на всех хватит, - скривилась Нонна, чем вызвала у Шплинта новый приступ оторопи. – Притом, бабам жертвы нужней и полезней, чем Богу. И вообще, вы мужики отлично знаете, что бабы для вас лучше бога. Бабу можно хотя бы увидеть, пощупать. А Бога?

 

Быть может, с досады на упрямство Шплинта Нонна принялась накручивать на кисть руки какую-то блестящую цепочку. Как видно, она даже не замечала, что делает это. Зато это очень хорошо заметил Шплинт. Он также заметил, что это была цепочка от собачьего ошейника, и что тянулась она из-под одеяла на кровати. Это могло означать, что время, отпущенное на диспуты и уговоры, заканчивается, и ему, Шплинту, остается надеяться только на чудо. И Шплинту вдруг со страшной силой захотелось такого чуда. Чуда такого, чтобы все в один мах перевернулось, и он вдруг проснулся. Сотворить такое чудо, конечно, был способен один только Бог. И Шплинт всей своей внутренностью обратился к Богу, как бы направил ему от всей души сообщение о своем бедственном положении, об отчаянном желании спастись, и, конечно, о том, на какую благодарность Бог может рассчитывать в случае своевременной помощи.

 

Казалось бы, подобное сообщение должно бы выглядеть объемным и продолжительным. Но Шплинт как-то умудрился выразить его одним духом, в виде какого-то аккорда чувств или сгустка мыслей, где все подразумевалось и выводилось одно из другого так, что разобраться в этом мог бы, пожалуй, лишь один Бог. Словом, посыл Шплинта Богу выглядел кратким, как сестра таланта.

И тут раздался стук в дверь. Это заставило Шплинта вздрогнуть и почему-то сделало окружающие предметы безнадежно отчетливыми, будто давая понять, что если даже стук и сотворил сам Всевышний, то лишь за тем, чтобы напомнить о безвыходном положении пленника.

 

Нонна молниеносно подбежала к двери, повернула ключ и отворила.

- Твой дядя сказал, что приходил Шплинт, - раздался взволнованный голос Едакова.

 

- Да вон он, твой Шплинт. Сидит у меня, - ответила Нонна с подчеркнутым пренебрежением. – Я ему деньги отвалила из кассы. Весь долг за крышу. Он ведь меня уже застрелить хотел.

 

38. НА ПРЕДЕЛЕ НЕВЕРОЯТНОГО

 

События побега Улейкин помнил плохо. Все происходило слишком сумбурно. Кажется, он стремглав несся по каким-то коридорам, улицам, переулкам, а за ним гнались чудовища, надсаживаясь в криках на всевозможные голоса. Постепенно погоня становилась все более массовой. Монстры уже стали появляться и впереди. Это вынуждало Улейкина делать повороты на примыкающие улицы и снова бежать.

 

Помнится, ему казалось, что уже не будет спасения. И отчаяние все настойчивее накидывало на него свои смирительные одежды.

Но вдруг он почти налетел на летающую тарелку. Он ее даже сразу не узнал. Очевидно, это была очень старая модель. От новых серебристых тарелок она отличалась даже цветом. Она была черной, возможно почерневшей от времени. И хотя было очень мало надежды, что она способна летать, Улейкин забрался в нее и задраил люк.

Внутри тарелка напоминала автомобиль с рулем, педалями газа и ключом зажигания. Конечно, тут не исключалась чисто декоративная стилизация под земную машину. И все же стоило попробовать ее завести.

Он попробовал, и у него получилось. Тарелка взвыла, приподнялась и понеслась над головами осатаневших от ярости чудовищ. Аппарат оказался легким в управлении. Работая педалями и рулем Улейкин без труда избегал столкновения с архитектурными сооружениями улиц, а вылетев на плошадь, потянул руль на себя, как штурвал самолета. Космоплан послушно взмыл вверх и легко прошел через жерло вулкана в открытое пространство.

 

Дальше Улекин вел космоплан уже среди звезд, уводя аппарат с помощью руля от сближения с большими светилами. Вначале он летел наугад. Но потом обнаружил на панели приборов стрелку, которую с помощью маневров стал ориентировать на одну из цветных точек вокруг нее. Интуитивно он выбрал голубую. И не ошибся. Вскоре в иллюминаторе появился голубой шар со знакомыми очертаниями материков.

Скорость аппарата и географические знания Улейкина позволили ему в два счета оказаться над Воронежем. И покружив над городом, Улейкин приземлил свой звездолет в Козлином парке. Вероятность встретить здесь полуночников была наименьшей. Но следовало позаботиться не только о психическом состоянии граждан города. Не лишне было сбить с толку возможных преследователей и заставить их гоняться за пустым звездолетом по всей вселенной. Поэтому Улейкин настроил аппарат на полет и, захлопывая люк, дал ему ход.

Аппарат послушно взмыл вверх, едва позволив Улейкину отбежать на безопасное расстояние, но при этом просиял такой яркой вспышкой, что Улейкин ослеп.

 

Вгорячах, Улейкин даже попытался идти. Однако вскоре он понял, что идти вслепую бессмысленно. Тогда он остановился и стал ждать, когда ослепление пройдет.

 

Ждать пришлось почти до рассвета. Возможно, Улейкин даже спал стоя. Наконец, обретя возможность видеть, он обнаружил себя на поляне Козлиного парка. С прозрением физическим пришло и умственное, которое тотчас дало оценку случившемуся посредством древнего изречения: «Что вредит, то и учит», но почему-то по латыни и вслух.

 

Тут он почувствовал, что ему холодно, да к тому же, в газоне за кустами происходили какие-то подозрительные шевеления. Это напомнило ему об оставленной под кустом одежде, которую плохо заменяла мозольная жидкость. Идти в таком виде домой было чистым безумием. И он сразу подумал про баню рядом с парком. В такое время там наверняка можно было бы, как-нибудь незаметно, помыться, а потом раздобыть кое-что из одежды или вместо нее, пусть даже мочалку, либо половую тряпку.

 

К бане он пробирался кустами, а затем, по траншее для трубы. Но когда заглянул в окно моечной, то увидел там Рыбова. Улейкин знал Рыбова еще по его бездарным лекциям в Университете, и хорошо помнил, как он умел хамить, унижать и вымогать взятки. К тому же, Улейкину было известно и то, что Рыбов, в действительности, ему еще больший начальник, чем Едаков, поскольку является начальником Едакова.

Словом, объявиться в бане, занятой Рыбовым, не представлялось возможным. Поэтому Улейкин решил подождать более удобного момента. Но время шло, а Рыбов все не появлялся из парной. И вдруг, Улейкина осенила идея воспользоваться моментом и стащить у Рыбова полотенце. Ведь у Рыбова наверняка было с собой большое банное полотенце, которое он оставил в раздевалке. Завернувшись в такое полотенце, вполне возможно добраться домой даже зеленым. Тем более, что всякое промедление напоминало очень неприятную даму с косой.

Проникнув в моечную через окно, Улейкин подскочил к двери в раздевалку, и так как она была приоткрыта, сразу увидел Шплинта. Тот раздевался, очевидно, намереваясь составить компанию Рыбову. Улейкин знал Шплинта как опасного бандита, который рекетирует Едакова и работает телохранителем у Рыбова. Встреча с таким телохранителем при столь странных обстоятельствах показалось Улейкину еще менее желательной, чем подобие дамы с косой, поскольку могла окончиться свиданием с самой этой дамой.

 

Улейкин уже решил вернуться на исходную позицию за окном. Как вдруг из парной вышел Рыбов. Улейкина он не заметил. Но путь к отступлению оказался отрезанным. И стало совершенно ясно, что как только Рыбов заметит, невесть откуда и зачем явившегося «зеленого», Шплинт тотчас придет ему на подмогу.

 

Таким образом, обстоятельства не оставляли Улейкину иного. Он взял шайку, подкрался к Рыбову сзади, но с первой попытки лишь ввел туалетного дельца в состояние маятника. Поэтому потребовалась вторая попытка, после которой Рыбов некоторое время пучил на Улейкина бессмысленный взгляд, будто выбирая, отчего ему свалиться на пол. И после того, как он сделал выбор в пользу третьего удара, Улейкин быстро стянул с него плавки и поспешил к спасительному окну.

 

Благодаря своим размерам, плавки Рыбова мало чем уступали банному полотенцу. Однако Улейкин на пути к дому старался избегать открытых площадей, и крался больше кустами и сараями, что, кажется, позволило ему остаться незамеченным.

Наверное, правильнее было, сразу по возвращении домой, уничтожить плавки Рыбова, как опасную улику. Но Улейкин не сделал этого. И вовсе не по разгильдяйству. Он считал себя не вправе присваивать или уничтожать чужие плавки. И в тайне надеялся найти какой-нибудь способ вернуть их законному владельцу.