31. РУКА ПОМОЩИ ИЗ БЕЗДНЫ

 

Вспоминая дальнейшие события, Улейкин не мог отделаться от подозрений, что они ему приснились. Однако их следы были настолько очевидны, что оставалось допустить, будто сон продолжается.

 

Конечно, проще всего было бы списать все недоразумения на способность Федулыча к гипнозу, но Улейкин отчетливо помнил, что Федулыч тогда вышел из избы, а он, Улейкин, все смотрел на зеленую физиономию кузнечика в призме, удивляясь его подмигиваниям, улыбкам и другим оптическим эффектам.

Улейкин даже, как будто, начал засыпать, когда почувствовал толчок в плечо. Это враз согнало сон, поскольку могло означать либо окончание сеанса свидания с бесом, либо начало нападения банды Федулыча.

 

Однако на месте вооруженных бандитов стоял некто в серебристом скафандре и в шлеме. Стекло шлема было сильно затонировано. Поэтому лица незнакомца не было видно.

 

На ум тотчас пришло, что у деда есть внук пионерского возраста, поскольку космонавт был невысок и щупловат.

 

- Очнись, Улейкин, - произнес незнакомец голосом механическим и гулким, будто из кастрюли. – А теперь поменьше удивляйся. На это у нас нет времени. Я Ковеспуль с планеты Пуатсон. Это про меня в ваших газетах писали. Телепатическая связь с Маликовой. Слышал? Теперь нашей группе поручено изучать Воронежский регион. Поэтому мы в курсе работы «Ковчега». И лично ты представляешь для нас определенный интерес. Мы за тобой наблюдаем. Сейчас ты попал в беду. Дело в том, что этот Федулыч не сумасшедший и не бандит. Он опасный мутант, созданный усилиями существ с планеты «Зеленых Человечков». Эта планета входит в союз самых злодейских космических цивилизаций, с которыми мы находимся в состоянии войны. Но они чрезвычайно сильны. Поэтому сладить с ними непросто. Они поставили себе задачей захватить Землю, с последующим заселением ее зелеными клонами. Федулыч их резидент. Он занимается здесь нехорошими делами: проводит эксперименты над животными, искажает научные знания, вербует агентуру. Сейчас он забил тебе голову всякими бульками и яйцами, а сам с помощью этого простенького на вид приборчика пытается отклонировать от тебя зеленого фантома… Короче, надо быстрее мотать отсюда, пока дед не вернулся. Уйдем через окно. Нас ждет моя легковая капсула. Да, захвати с собой эту страницу с твоим квадратом и вон ту бутылку под столом. В ней мозольная жидкость. Она может нам пригодиться.

«Неужели его капсула весельная?» – пронеслось в голове по поводу мозольной жидкости.

 

Но сомневаться и осмысливать происходящее было некогда. Оставалось принять все на веру, исходя из очевидного, да коротенько, почти телеграфно, порадоваться руке помощи, столь своевременно протянутой из космоса.

 

Раскрыть окно и вылезти через него оказалось делом минуты. При этом стало понятным, что маршрут проникновения энлонавта в ставку космического резидента пролегал через печную трубу.

 

Плохое знание местности осложняло побег бездорожьем и разными препятствиями. Вдобавок, Ковеспуль долго не мог найти нужный ориентир, пока, наконец, не вывел на большой куст. Притом это оказался тот самый, злополучный куст, с которого взяли старт злоключения разведчика. Но на этот раз под кустом была припаркована небольшая летающая тарелка величиной с «Волгу».

 

- Черт, побери, - вдруг воскликнул Ковеспуль. – Я ведь и забыл! У нас же нет энергии!

 

- Какой энергии?

 

- Какой, какой!? Необходимой! Я ведь как узнал от наблюдателей, что ты у Федулыча, так сразу – в капсулу, и айда на выручку. Даже дозаправиться позабыл.

 

- Ну и что теперь делать?

 

- Что, что!? Энергию искать.

 

- Где ж ее искать? И какая она у вас хоть? Может, атомная?

- Сам ты, атомная! Темнота! – возмутился Ковеспуль. – Мы давно уже летаем на психической.

 

- На психической? Но ведь это невероятно!

 

- Еще как вероятно! Наши аппараты построены по принципу вихревой воронки. То есть, энергетический сгусток вокруг аппарата центростремительно схлопывается в точку эдентичную пустоте, где любая точка является ее центром и возможно перемещение из точки в точку, оставаясь притом как бы на месте. То есть, достаточно рассчитать силовые параметры целевой точки и создать ответные гравитации аппарата, чтобы при замедлении реактора, а значит его материализации, оказаться в нужном месте. Так вот, для создания ответных сил аппарата необходима психическая энергия. Но не положительная, а отрицательная.

- А что, есть разница?

 

- Ну и ну, - насупился астронавт. – Чему вас только тут учат? К твоему сведению, вся современная техника работает на отрицательной энергии. В человеке положительные энергии вырабатываются при его взаимодействии с естественной природой, а отрицательные энергии связаны с его разрушением. Это, примерно, как получать энергию, накопленнную деревом при его сжигании. Отрицательная энергия в человеке – это энергия безумств, которая уже по своей сути создает что-то вроде вихревых воронок. Грубо говоря, только безумный способен по-настоящему поверить, что, будучи в одной точке, он уже находится в другой.

 

- Но как же возможно набрать такую энергию?

 

- Набрать-то – ерунда, – заявил инопланетянин. – Для этого у меня есть специальная приспособа.

 

Тут он вынул из кармана и предъявил прибор, похожий на пружинный безмен с делениями по всему продолговатому корпусу, но с антенной вместо привычного крюка. Стрелка прибора указывала на зеленую точку.

- Но вот, где взять? – задумался Ковеспуль. – Обычно, на вашей планете ее навалом. А вот, когда нужно… Стоп. Тут, на кладбище, есть один покойник. Давай, попробуем добыть энергию из него.

 

- Из покойника? Если имеется в виду Рябчик, то я против его кримации.

 

- Сжигать совсем не обязательно, - заверил Ковеспуль. – Наоборот, нам необходимо вдохнуть в него новую жизнь. Вся его проблема в том, что у него не хватает положительной энергии. А отрицательной без положительной, как ты понимаешь, не бывает. Я же говорил, что нам пригодится мозольная жидкость. Давай быстренько раздевайся и намажься этой зеленкой.

 

- Это еще зачем?

 

- Во-первых, в целях безопасности. Если Федулыч нас обнаружит, он подумает, что ты – зеленый фантом из его призмы и будет гоняться за мной. А ты под шумок удерешь. А во-вторых, стать зеленым – это единственный способ убедить Рябчика, что ты инопланетянин.

Процедура превращения в инопланетянина заняла пару минут. Одежду пришлось оставить под кустом. И уже на кладбище с приближением к костру, свет которого тревожно ворочался в физиономии будущего донора отрицательной энергии, Ковеспуль вдруг вновь заговорил:

 

- Вот что, Улейкин. Пожалуй, не стоит ему показываться вдвоем. А то, спугнем. Я лучше включу лептоновую защиту. Это сделает меня невидимым. Зато я смогу говорить вместо тебя. Ты же ведь не знаешь, что надо говорить. Но ты делай вид, что говоришь сам.

 

С этими словами Ковеспуль, действительно, сделался невидимым. И оставался незримым даже вблизи костра. Рябчик его тоже не замечал. О том свидетельствовала направленность недоумения в его лице. Возникшее чувство неловкости за такой оптический обман, побуждало извиниться перед покойником. Но тут раздался кострюльный голос Ковеспуля, и пришлось позаботиться о совпадении смысла сказанного с артикуляцией и жестами.

 

- Приветствую тебя, о, землянин!

 

- Угу, - неуверенно проронил покойник.

 

- Я прибыл на Землю с зеленой планеты Сонпуат, – соврал астронавт. – Меня зовут Пулькавес.

 

Мимика и жесты получались невпопад изречениям Ковеспуля. И, наверное, выглядели не менее странно, чем сам вид зеленого голыша. Но, похоже, именно эти неземные странности более всего убеждали покойника в подлинности пришельца.

- Мир тебе, добрый инопланетянин, - произнес мертвец, приходя в прежнее состояние обреченности. – Присаживайтесь. Какими судьбами?

- Да вот, изучаем помаленьку вас, землян, - сообщил Ковеспуль, пока отыскивалось место потеплее. – Кстати, мы тут на досуге прочитали вашу психоматрицу, - продолжал врать Ковеспуль, нисколько не заботясь о готовности к этому своего сурдопереводчика. – И знаете, батенька, получается интересный случай. Вы думаете, что вы как бы расстались с жизнью. Не так ли?

 

- Совершенно верно, - кисло подтвердил покойник.

 

- И знаете, вы правы. Вы, действительно, расстались с жизнью, но лишь с прежней. И расстались только за тем, чтобы жить в новой жизни. Потому что вы, на самом деле, обрели качества человека грядущей вечности. Вы бесстрастны, ничто вас по-настоящему не волнует, а значит, не отвлекает. Ваш интеллект работает четко, как механизм часов. Вы сами – воплощенный интеллект. И это – нормально. Потому что эмоции и чувства – удел дикарей и глупцов. У людей будущего сознание вытеснит бессознательное, а интуиция уступит место рассудку. Так что, вас остается поздравить, как первую ласточку торжества человека над животным началом в нем.

 

- Не уверен, что с этим можно поздравить, - ответствовал мертвец с видом скалы, о которую разбилась морская волна.

 

- Это потому, что вы плохо представляете будущее, которое принадлежит вам и таким, как вы. Поверьте, оно чудесно! Вам откроются космические просторы. Вы ступите на поверхность других планет, увидите иные миры, необычайные формы жизни. А какие возможности для свершений! При желании вы, например, можете заниматься разведением садов на Марсе, как в ваших песнях. Пожалуйста, никто не запрещает.

- Может, оно и неплохо, - скучно рассудил покойник. – Но вот проблема. Меня интересует всего одна форма жизни. Моя собственная. А что касается яблок. Мне неохота выращивать их даже на Земле. Что же я за этим попрусь на Марс?

- Черт, не заводится, - послышался шепот Ковеспуля у самого уха.

- Э-э, не скажите, - продолжил он в полный голос, вынуждая вновь приняться за изображение его слов. – На земле – это не то. Слишком мал элемент преодоления.

 

- А зачем мне этот элемент?

 

- Как зачем? – пришлось разыгрывать немалое удивление Ковеспуля. – Да в преодолении вся фишка, вся красота. Кто бы полетел в космос, если бы это было также легко, как зайти за угол.

 

- Но вы то вот летаете? А для вас это, наверное, еще проще, чем зайти за угол.

 

- Ну, у нас свои трудности, – заверил астронавт. - Мы тоже кое-что преодолеваем.

 

- Ну, а мне, знаете ли, не до трудностей. Мне бы, вот, преодолеть собственную смерть.

 

- Тоже мне, трудность, - заявил Ковеспуль. – Да с вашими-то способностями.

 

- Что вы предлагаете? – поинтересовался покойник, выдавая в тоне, что не готовится услышать ничего полезного.

- В первую очередь, поменьше слушать Федулыча.

 

- А вы знаете Федулыча?

 

- Еще бы. Мы давно к нему присматриваемся. Очень вредный старикашка. А его деятельность просто неприемлема.

 

- Да что вы? А я его послушал с интересом. Вот, что значит плохое знание местного языка.

 

- Кто-кто, а мы-то уж хорошо знакомы с его языком. Кстати, ничего нового он и не говорит. Зато хорошо умеет извращать известное. Например, из его учения получается, что разум – это просто какой-то фокус природных сил в человеке, и что человеку для привлечения к себе благосклонности Творца необходимо буквально лезть вон из кожи. То есть, сопереживать всему и всяко, наращивая через то некую гармонию с окружающей средой. И выходит, что Творец озабочен нормальным человеком менее, чем любым червяком. То есть, Творец не собирается наказывать человека, работать над его воспитанием, бороться за его душу с дьяволом. Вообщем, Творец, получается, - такой добренький дядя в комнатных тапочках, который, знай себе, созидает, избегая лишних хлопот и неприятностей.

 

- Ну и что здесь такого? – совсем не огорчился мертвец. - Я, например, понимаю такого Творца. Кому нужны лишние хлопоты, да еще и неприятности. Если вам они нравятся, то вы ими и занимайтесь. А если Творец любит созидать, то зачем ему бороться за кого-то или даже вместо кого-то? Не лучше ли при нужде начать все сначала? Времени у него навалом. Твори себе и твори. Может, Творец специально задумал человека несовершенным, чтобы не остаться без любимого занятия.

 

- Да? А как же ответственность? А как же любовь? Ведь у Федулыча даже сам Творец – продукт всеобщей любви, и, между прочим, он же ее автор.

- Да, тут как-то непонятно, - согласился покойник.

 

- Еще как, непонятно! – подхватил Ковеспуль. - Вот вы, как нормальный человек говорите: «Творец задумал». А у Федулыча Творец даже не может ничего задумать, потому что лишен мышления. Федулыч вообще противопоставляет разум мышлению. Но что такое разум без мышления? Это полное стирание личности, возврат к обезьянам. По одному этому мышление – это лучшее, что есть в человеке. Да, оно немного эгоистично, оно заявляет о себе, восстает против разума. Оно утверждает себя в рукотворных чудесах, создает себе памятники, возводит города, перелицовывает планету. Оно взирает на нас из древних пирамид, циклопических строений и великолепных дворцов. Мышление сделало человека выше природы, дало ему в руки власть над материей, открыло ему все мыслимые чудеса, обеспечило комфорт и проложило дорогу в космос. Мышление позволило обессмертить личность средствами культуры и техники. И если угодно, даже сексуальные удовольствия без мышления – всего лишь случка. Наконец, взаимопонимание людей – это тоже заслуга мышления.

- Но и взаимонепонимание его же работа, - без заметного воодушевления возразил покойник. - Да, конечно, мышление глазеет на нас из всех пирамид, руин, могил, окопов, из рукотворных пустынь, отравленных ландшафтов и даже из космоса посредством спутников и ракет. Но как раз в связи с таким заботливым его вниманием, у меня есть чувство, что главная заслуга мышления не столько в сексуальных удовольствиях, сколько в напоминании о смерти.

- У кого, что болит, – шепнул Ковеспуль. – Вот, гад.

 

- Вас послушать, так мышление – орудие дьявола.

 

- А почему бы и нет, если дьявол существует?

 

- А вот дьявола-то как раз Федулыч принижает. Из его учения следует, что дьявол у Творца на черных работах, которые сам Творец гнушается выполнять. Эдакий мусорщик, завидующий положению хозяина жизни и пытающийся насолить своему работодателю. То есть, если верить Федулычу, то все представления о том, что дьявол – Князь Мира сего, вездесущий дух, Мировое Зло, оказывается, не верны и раздуты самим дьяволом. А, мол, в действительности дьявол всего лишь плод ошибок, нездорового ума, и существует в человеке на правах паразита, как какая-нибудь палочка Коха.

- В виде беса, - поправил астронавта покойник. - Только я не понимаю, что здесь спорного. У нас на Земле это давно известно. Может быть, у вас какой-нибудь другой дьявол? И потом, ведь как ни унизительно положение палочки Коха, во время эпидемии ее вполне можно считать Мировым Злом.

- Да? Палочка Коха? – Ковеспуль так разгорячился, что для выражения его эмоций приходилось изо всех сил размахивать руками. – Давайте тогда вспомним, кто разрушил Вавилон, Содом и Гомору? Это приписали Творцу, но вы же сами согласились, что он не способен на негативные деяния. А кто наполнил историю кровопролитными войнами, кто уничтожал целые цивилизации, кто миллионами перемалывал людей в молохе прогресса? Кто этот гигант? Уж не равен ли он Творцу? А может, он превосходит Творца? И уж неизвестно, кто тут выглядит палочкой Коха.

 

- То есть, вы за старые представления. Дьявол у вас такая же духовная сущность, как и Творец, даже, возможно, белее могущественная в силу своих способностей на большие гадости. Впрочем, и Творец у вас не лыком шит. Ведь по-вашему, он не должен уступать дьяволу пальму первенства в наказании грешников. И человеку с помощью мышления остается определить, в какую сторону ему податься. Но если мышление является орудием дьявола…

 

- Да почему, орудием дьявола. Если даже слушать Федулыча, то эрозия разума возможна и без всякого мышления. Тут достаточно условий нарушения гармонии. А если еще принять на веру, что разум - продукт любви, то ведь и сама любовь предполагает познание и ошибку. Так что, где, как ни в самой любви завестись Федулычевому бесу. Например, любовный треугольник – это модель заведомого огреха в любви. Возьмем хотя бы библейские события в раю. Адам любит Еву. Это возможно. Тут срабатывает закон единства противоположностей, который Федулыч подменяет принципом дополнительности. Но, как раз, в силу своей полной противоположности Ева любит не Адама, а Хозяина рая. Не зря же она заставила Адама принять предложение Змея Искусителя. Ее соблазнило обещание Змея сделать Адама подобным Творцу.

 

- Значит, вы все-таки признаете роль дьявола в обретении человечеством мышления?

 

- Я же сказал, что Создатель сам виноват. Он сам сотворил такой ущербный разум. А может, сам все и подстроил. Разве не он создал Еву? И что, разве Змей Искуситель вырастил в райском саду древо познания? В конце концов, мог же Творец что-нибудь придумать для предотвращения первородного греха. И почему он не мог предвидеть то, что произойдет?

 

- Выходит, не мог, - рассудил покойник. – Вот и получается, что Федулыч прав, считая Творца добрым дядей в тапочках.

- Вот пусть Творец на себя и пеняет, - сказал Ковеспуль. – А дьявол молодец. Показал, кто в доме хозяин.

- Что-то уж больно вы дьявола превозносите. Вы, случайно, ему не поклоняетесь?

 

- Конечно, поклоняемся, - признался Ковеспуль. - И у вас на Земле ему всегда поклонялись. Язычники это делали на протяжении многих веков. Они хорошо понимали, от кого зависят. Кстати, на вашем языке слово «язычники» происходит от слова «язык», то есть, мышление. И вы, как ни старались, очень мало преуспели в преодолении язычества. Например, ваши индусы из трех своих богов более всего поклоняются богу разрушения Шиве и его женушке Кали. Кали они изображают соблазнительно танцующей и со многими руками, которыми она творит справедливость, земные блага и красоту. И это правильно. Потому что зло занимает в человеке место свободное от добра. А значит, по своей сути зло справедливо и, соответственно, созидательно. Правда, вы, христиане, еще в средневековье так зашугали своего дьявола, что он предпочитает не высовываться, а действовать испоттишка, извращая ваши религиозные представления. Мы же в отличие от вас, даже не пытались бороться с дьяволом. Мы сразу поняли, что ничего не добьемся с помощью доброго дяди в комнатных тапочках. Зато под руководством исчадия ада мы достигли всего и, в частности, бессмертия.

 

- Бессмертия? – заинтересовался покойник. – А в условиях Земли это возможно?

 

- Кажется, клюнул, - прошипел энлонавт и продолжил уже для Рябчика. – Не только возможно, но и необходимо.

 

- Ну, и с чего следует начать?

 

- Я уже говорил. Сначала надо отбросить все ложные учения и представления. Потом необходимо осознать, что от дьявола тебе никуда не деться, ты от него полностью зависим, и он твой единственный господин. А дальше следует вспомнить опыт язычников по обращению с дьяволом.

- Да откуда же мне известен опыт язычников?

 

- Известен-известен, - заверил Ковеспуль. – Переводи ты. Не стой, как истукан, - зашипел он, заметив отсутствие сурдоперевода. – Да тут и никакого опыта не надо. Главное уметь подкармливать дьявола, давать ему силу.

 

- А где ж взять такую силу, если ее нет.

 

- Там же, где и все берут. И в себе и извне.

 

- Ну, это какая-то демагогия, - обиделся покойник. – Нельзя ли поконкретнее?

 

- Можно, - ответил Ковеспуль, но таким медовым голоском, что захотелось немедленно провалиться сквозь землю. – Очень хороший результат дает любовь. Надо влюбиться.

- Это в каком же смысле? – нахмурился покойник.

 

- В том самом, - подтвердил подлый астронавт взятыми нотами.

Разумеется, это никак не было переведено. Напротив, появилась потребность немедленно броситься наутек. Тем более, что Рябчик даже не попытался скрыть, как потянулся за большим колом.

 

И неизвестно чем бы разрядилось эта напряженная сцена, если бы ее не озвучило хрюканье. А вслед за тем появился и сам поросенок.

Выйдя на свет, Горби, ибо это был он, стал внимательно вглядываться в лица присутствующих у костра, словно так же, как и они, силясь понять, что происходит.

 

- Так, так, так, - зашептал Ковеспуль. – Вот, что нас спасет.

- А вы, однако, пошляк, - сказал он, но уже своим обычным кастрюльным голосом.

 

- Я? – все еще недоумевал покойник.

 

- Ну, не я же, - настаивал Ковеспуль. – Впрочем, у вас на Земле о любви самые превратные представления. Вот, например, что вы скажете о предложении возлюбить этого поросенка?

- Да отстаньте вы, – возмутился покойник. – Возлюбите сами, если вам надо.

 

- Это надо не мне, а вам, - ответил Ковеспуль. – Вы сначала должны его возлюбить, а потом принести в жертву. После этого можете его даже съесть. Это уже не имеет значения.

- Честно говоря, есть хочется, – признался Рябчик. – У меня тут был с собой кусок хлеба. Но разве это еда?

 

- В чем же дело? Мы его зажарим, а кости закопаем. Никто и не узнает. Сократиха, небось, уже давно спит.

 

- А, да это же поросенок Сократихи. Убежал. А она его наверное ищет. Пока не найдет, спать не ляжет.

 

Тут Рябчик поднялся и взял поросенка на руки.

 

- Вот сейчас будет хохма, - прошептал астронавт.

 

И вдруг поросенок, доселе спокойный, начал истошно визжать и вырываться из рук покойника. Рябчик пытался его гладить и уговаривать, но поросенок никак не унимался и голосил так, что можно было подумать, будто его уже жарят на костре. При этом у него как-то странно дергался хвост, словно за него тянула какая-то невидимая рука. Наконец, поросенок как-то вывернулся, упал, бросился, было, наутек. Но Рябчик, очевидно, был полон решимости его возлюбить и, навалившись на поросенка, прижал его к земле. От их возни над костром образовалась туча пыли. А когда покойник поднялся, то уже держал беглеца за заднюю ногу.

Со стороны эта сцена выглядела довольно жестокой.

 

- Ложись, - послышался вдруг в самом ухе голос Ковеспуля.

И очень вовремя, поскольку уже из-за бугра, куда случилось упасть от толчка астронавта, было хорошо слышно, как к визгу поросенка присоединился другой вопль, а затем в свет костра выпорхнула старуха с колом наперевес. В несколько упругих скачков она оказалась за спиной у Рябчика и с криком: «Ах, ты вражина!» нанесла ему сокрушительный укол. Неожиданность и сила укола исторгла из покойника ноту протеста. Поросенок вывалился из его рук. И все последующие тумаки Рябчик получал уже находу, улепетывая со всех ног от не менее проворной ведьмы.

 

- Полна коробочка, - похвастался Ковеспуль, поднимаясь из укрытия и показывая свой прибор.

 

Очевидно, впопыхах он обранил свою лептоновую защиту и теперь был видим, как и его безмен. Стрелка на приборе показывала красную точку. Однако ниоткуда не следовало, что прибор напитался энергией Рябчика, а не чьей-либо еще.

- Бежим, - скомандовал Ковеспуль. – Нельзя терять ни секунды. А то, они сейчас разберутся « ху есть ху», и тогда нам хана.

 

32. НАПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНОГО УДАРА

 

Несмотря на крепость самогонки, Едаков хорошо понимал меру ответственности и степень риска своего заявления о посвященности в тайну местанахождения плавок. Но он предпочел пролить свет истины, позволявший ему блеснуть пред Рыбовым знаниями и тем затмить физика со всеми его никчемными сведениями. К тому же открывалась возможность отомстить Улейкину за строптивость и одновременно расправиться с нахалом Федулычем, обрушив на них всю мощь гнева туалетного короля. Едаков нутром догадывался о причастности деда к преступлению в бане. Но даже если это было не так, то покуда выяснится истина, дед должен был почувствовать, на кого он пушил хвост, препятствуя работе «Ковчега».

В отношении же принадлежности плавок, обнаруженных в квартире Улейкина, Едаков не сомневался. Он хорошо ознакомился с этим предметом туалета Рыбова, когда, пытаясь навести контакт с будущим патроном, подстерегал его в бане.

 

Поэтому Едаков без утайки изложил все подробности появления Федулыча в «Ковчеге», а также о странностях в поведении Улейкина, посланного на разведку, и найденных у него плавках.

- Теперь я понимаю, почему он так испугался оказаться без простыни, - заключил Едаков свое повествование.

 

- То есть, на нем оставались следы зеленой краски, - прищурился Рыбов.

 

- Да, - подтвердил Едаков. – Причем, повторяю, - он точно знает, что никакого зеленого пришельца не было. А знать он это может только в одном случае. – Если пришельцем был он сам.

 

- Вот, что значит неумело руководить людьми, - сказал на это Рыбов.

 

- Причем тут руководство? – смутился Едаков под влиянием такой черной неблагодарности. – Думаю, тут дело в другом. Скорее всего, Федулычу удалось перевербовать Улейкина и сделать его исполнителем своих интересов.

 

- Только непонятно, каким образом я вхожу в сферу интересов какого-то деревенского деда с его способностями наводить понос, - возразил Рыбов. – Если уж кого-то убивать, то, исключительно, тебя. Это ведь ты притащил Хоперского, устроил эти идиотские концерты и выставку, а потом подослал к деду шпиона.

 

- Не скажите, - защищался Едаков. – Главная фигура – это вы. Вы – направляющая и организующая сила всего «Галеона». Но в данном случае речь вряд ли идет об убийстве. Зачем бы убийце краситься в зеленый цвет и раздеваться догола?

 

- Как зачем? – удивился Рыбов. - Чтобы потом все свалить на инопланетян. Кстати, лучшей рекламы для твоего «Ковчега» трудно придумать. А заработок Улейкина, как я понимаю, зависит от количества посетителей выставки.

- Но для чего тогда он снял с вас плавки? - уводя взгляд от колющего прищура Рыбова, возразил Едаков. - Плавки – не то, что кольчуга. Они не помешали бы вас убить. И потом, зачем он их украл? Убийца не стал бы запасаться такими вещдоками. И далее, после убийства Улейкин не смог бы улететь на НЛО, и маскировка под инопланетянина только помогла бы взять его след. И еще, Улейкин все же не способен на убийство. Я его давно знаю. Он - размазня.

 

- Хорош размазня, - сказал Рыбов, с неудовольствием ощупывая затылок. – Ну, а в чем же тогда мотив преступления?

- Я думаю, задачей Федулыча была попытка напугать вас. Сломить. Заставить вас свернуть все программы развития и тем уничтожить и «Ковчег», и Хоперского, и все остальное, что ему не нравится в вашей фирме.

 

Слова Едакова достигли нужного эффекта, ибо в лице Рыбова образовалось суровое затвердение.

 

- Я и говорю, не умеешь работать с кадрами, - нашел Рыбов выражение, происходящим в нем, процессам. – Какому-то деду удалось в два счета сагитировать нашего работника на преступление. Вот, кого надо ставить директором

«Ковчега».

Такой вывод Едакова не устраивал.

 

- Да, вы правы, - ответил он, подумавши. – Так запросто уговорить Улейкина на преступление вряд ли возможно. Тогда остается предположить, что Федулыч его зомбировал.

 

- Зомбировал? Как это?

 

- Ну, это, когда человеку под гипнозом навязывается чужая воля или сознание другой личности.

 

- Чушь, - отмахнулся Рыбов.

 

- Нет, не чушь, - возразил Едаков. – Вон, спросите у него, - указал он на физика.

 

- Да, - охотно подтвердил Лалыко. - Обычно, зомбирование связывают с практической магией в религии Вуду, но по сути это обычный элемент сатанизма всех времен и народов.

 

- Сатанизм? – нахмурился Рыбов.

 

- Не исключено, - кивнул Едаков. – Возможно, Федулыч как раз занимается сатанизмом. Это объясняет, почему его не устраивает целительство Хоперского. Он выводит Хоперского из строя и, чтобы окончательно уничтожить провинившуюся фирму, заманивает к себе слабовольного Улейкина. Когда же тот попадает в его паутину, как муха… Именно, как муха, потому что Федулыч что-то говорил Хоперскому про опарышей… И тогда он зомбирует Улейкина и поручает ему до смерти напугать вас, главу фирмы.

 

- Нет, тут что-то не так, - усомнился Рыбов. – Ведь он сначала бьет меня тазом, а потом пугает. Так не делается. Делается наоборот. Сначала пугают, а уж потом – шайкой по голове. Тогда испуг закрепляется.

 

- Ну, может, это он по неопытности, - нашелся Едаков. – Может, он все спутал из-за появления Шплинта.

 

- Опять же, это не объясняет, почему он снял с меня плавки. Разве от этого он стал бы страшнее?

 

- А что, если он готовился совершить какой-нибудь сатанинский ритуал, - осторожно намекнул Едаков и посмотрел на физика, как бы призывая его разделить свои опасения.

- Ритуал? – выкатил глаза Рыбов. – Что ты имеешь в виду?

Едакову вдруг показалось, что на самом деле Рыбов не хочет услышать, что имелось в виду, и потому сказал:

 

- Быть может, он хотел порвать ваши плавки… - Едаков намеревался сказать «для устрашения», но тут ему пришла в голову новая мысль.

- Стоп! Кажется, я понял, - заявил он. – Именно ваши плавки изначально были целью его нападения. Они являются главной частью сатанинского ритуала, затеянного Федулычем. С их помощью он надеялся управлять вами и вашим здоровьем.

- Что это еще за новости? – растерялся Рыбов.

 

- Это не новости, - заверил Едаков. – Это, наоборот, очень древний магический прием. Иногда колдуну достаточно одного следа от ноги человека, чтобы навязать ему свою волю. А плавки – это не просто след, а целый слепок. Притом, самая близкая вам вещь, с которой вы сроднились.

 

- Да бред это сивой кобылы! – воскликнул Рыбов. – Лалыко, ты же физик, скажи этому мистику.

 

- Ну, что тут скажешь? – вступил Лалыко с присущей ему неколебимой рассудительностью. – К сожалению, современная физика всерьез уже ничего не может отрицать. Зато многое может обосновать.

- Ну, тогда обоснуй, черт побери, каким образом Федулыч может подействовать на меня через плавки? – горячо потребовал Рыбов.

- В этом случае, очевидно, следует говорить об эффекте телепатического дальнодействия, - обстоятельно начал физик. - То есть, о передаче вам некой информации на расстоянии. К настоящему времени накоплено огромное количество фактов такого дальнодействия, но его природа не изучена.

- Спасибо, просветил, - язвительно ухмыльнулся Рыбов. - Хрен делать такой физикой, которая ничего толком не знает.

- Не изучено, вовсе не означает, что физика ничего не знает об этом, – возразил Лалыко. – Наоборот, есть целый ряд гипотез, объясняющих эффект дальнодействия. Например, можно вспомнить о холодной плазме. Такая плазма содержится во всех веществах и, циркулируя под воздействием геомагнитных сил может являться носителем информации.

Кроме того, существует теория Охатрина о биофизических структурах экстериаризирующихся за пределы живого организма в виде частиц сверхмикромира – аксинный газ.

 

А в тысяча девятьсот тридцать пятом году был открыт эффект мгновенного дальнодействия в виде знаменитого парадокса Энштейна-Подольского-Розена. Этот парадокс подтвержден опытом Ву, где два фотона гамма-кванта при аннигиляции электрона с позитроном разлетались в стороны. Но стоило повернуть плоскость поляризации одного фатона, как немедленно и синхронно поворачивалась плоскость другого. Опыт показал, что, воздействуя на одну волну-частицу, мы можем мгновенно и на любое расстояние передать сигналы другой, не обмениваясь при этом энергией. Такое дальнодействие – есть особенность квантовой механики, вытекающая из ее математического аппарата, когда частица ведет себя как пакет волн, который размазывается и заполняет собой весь мир. То есть, если волна-частица не привязана полями к другим материальным объектам, то находится всюду, но конкретно нигде. Когда же она сталкивается с преградой, то мгновенно стягивается в точку.

- Ты что-нибудь понял? – раздраженно спросил Рыбов у Едакова.

- А что тут понимать? – пожал плечами Едаков. – Это же элементарно. Тут получается такой эффект дольнодействия, что, если Федулыч, например, воткнет в ваши плавки спицу…

Но вдруг Едакову показалось более корректным делегировать физику возможность изложения последствий такого магического действа Федулыча, и потому обратил немой вопрос к Лалыко.

- Да, - недопонимая, что от него требуется, подтвердил Лалыко. – Пусть будет, например, спица.

 

- Ну, хватит! – рявкнул Рыбов, гневно вперившись в Едакова. – Никаких спиц! Я не позволю, чтобы по твоей милости всякий Федулыч тыкал мне в задницу спицей, да еще «например». Предупреждаю, если этот квантовый механик доберется до моих плавок, я самолично сделаю из твоего хитроумного седалища дуршлаг!

 

Неожиданность, с которой Едаков превратился в носителя заготовки для дуршлага, мигом размазала его мысли, подобно упомянутому пакету волн, и они тотчас стянулись в точку сентенции о наказуемости добра.

- Короче, так! – распорядился Рыбов. – Срочно найди мне Шплинта. Хоть из-под земли. И крой с ним сюда. На все у тебя меньше часа…

Единственное, о чем думал Едаков, выбегая из туалета, – где он будет искать Шплинта, если не знает ни места жительства бандита, ни его места преступления на данный момент.

 

33. ПЛОДЫ ПРИЧУДЛИВЫХ КОРНЕЙ

 

В свое время у Шплинта тоже была любящая бабушка. Особенно она любила его пужать. Бывало, подкрадется, эдак, незаметно к маленькому Сереже, да как сунется к нему со скорченной физиономией. И при этом рычит либо шипит, а пальцами изображает когти дракона. Чем больший испуг случался у Сережи, тем довольнее им оставалась бабушка. А по вечерам она стращала внучка историями про нечистую силу и божью кару как результат непослушания.

 

В память о столь тревожном детстве у Шплинта так и не рассосался взгляд, какой бывает у людей, угодивших в ледяную прорубь. Зато поведения маленький Сережа был настолько отменного, что если отмерять его от уровня травы и воды, то оно находилось где-то на глубине корнеплодов, таких, как редька или даже хрен.

 

И в школе Шплинт поначалу учился прилежно, ибо до липкого пота убаивался божьей кары и козней дьявола. Но один учитель химии, заметив, как Сережа украдкой крестит тетрадь, усмотрел изьян в его идеологическом воспитании. С помощью занимательных бесед и химических опытов он доказал Сереже отсутствие в природе чего-либо сверхъестественного.

 

С утратой идеалов, привитых мудрой бабушкой, уровень заметности Сережи стал стремительно нарастать, обнаруживая неровный рельеф его характера. Притом, главным хребтом упомянутого рельефа явилась изумительная твердолобость. Зачастую, самый простейший материал школьной программы вгонял его в «столбняк», доводящий педагогов до истерики и актов самоистязания. Учителя, просто, отказывались верить в искренность его тупоумия, поскольку в области шалопайства Шплинт проявлял чрезвычайную смекалку. При этом, познавши на себе великую силу испуга, свои хулиганские действия он выражал в формах, которые позволяли напугать, нашорохать, нагнать страху. Он имитировал звуки выстрелов в гулких подъездах, плюща молотком капсули патронов, инсценировал пожары с помощью дымовых шашек, сбрасывал на прохожих куски велокамер, надутые водой, писал соседям по дому анонимки угрожающего содержания…

Словом, в искусстве пугания он быстро превзошел свою бабушку и неумолимо продолжал развиваться в заданном направлении. А с возрастом достиг такого мастерства, при котором бескорыстное любительство необходимо перерастает в профессионализм. Тогда он стал появляться на колхозном рынке, где успешно запугивал торгующих сельчан, вынуждая их делиться с ним выручкой.

 

Со временем вся страна стала входить в рынок. Множились и укрупнялись спекулянты, цеховики, кооператоры, а вместе с тем расширялись и возможности для применения таланта Шплинта. Кстати, выяснилось, что его занятие имеет заграничное название «рекет». Причем, как оказалось, он был не единственный рекетир в городе. Их вдруг объявилось множество, целые банды, готовые вступить в жестокую борьбу за место преступления.

 

Однако Шплинт, будучи рекетиром от природы, можно сказать, самородком стараниями бабушки, приноровился и к этим издержкам зачатия капитализма. Ему даже удобнее было произростать во внутриутробном сумраке «перестройки», где вполне годился его опыт поведения корнеплода. К примеру, ему уже не требовалось изобретать специальные запугивания. Люди и без того были так запуганы бандами, что оставалось лишь появиться перед намеченной жертвой с требованием отчета о наличии у нее криминальной крыши и в случае ее отсутствия немедленно заполнить пустующую нишу.

 

Впрочем, подлинный талант всегда бывает унижен всякими ничтожествами. И вот однажды, на рынке Южный, где обычно промышлял Шплинт, к нему подошли три коротко стриженных «мордоворота» и стали расспрашивать о делах и о том, по какому праву он работает на их территории. Разумеется, для такого случая у Шплинта имелась домашняя заготовка. И он не замедлил пояснить, что уполномочен чеченской мафией, а в доказательство предъявил искусно сделанный муляж пистолета «ТТ». Все это в сопровождении специальных выражений и жестов должно было выглядеть достаточно убедительно для людей с «понятиями». Но эти парни, то ли являлись полными отморозками, то ли шестерили слишком серьезным людям, которых на мякине не проведешь. Во всяком случае, тем же вечером у ресторана «Восток», куда Шплинт захаживал для улучшения сна, он внезапно потерял сознание от удара по голове.

 

Очнулся наш герой в каком-то темном сарае, после чего его побили. Сильно и практически по-английски, то есть, не вдаваясь в объяснения, лишь приговаривая: «Ну, давай, стрельни из своего пистолетика». Потом его спустили в погреб и закрыли крышкой, бросив на прощание: «Молись тут своему ахбару. Может, возьмет тебя хотя бы в ад».

 

В силу особенностей своего воспитания, Шплинт по-настоящему так и не научился побеждать страх. Отчасти это ему было даже полезно, так как позволяло изведать все тонкости главного инструмента в его деле, а также обостряло его чувство осторожности. Благодаря этому чувству Шплинт, например, ни разу не угодил за решетку. Так что всю «феню» вместе с блатными понятиями он освоил заочно. Но зато уж и трусить он мог так, что, как говорится, «чертям становилось тошно».

 

И когда он оказался запертым в погребе, да еще перед лицом смертельной опасности, его спеленал ужас, приведший его почти в коматозное состояние. Не имея ни сил, ни желания пошевелиться, он пролежал целую вечность, прислушиваясь и мертвея от малейшего звука.

Общеизвестно, что и для отважных космонавтов изоляция от объектов сопереживания является тяжелым испытанием, доводящим их до галлюцинаций. Что же говорить о нашем герое, которому пришлось созерцать космос погреба полный отражений игры его страхов. Естественно, ему кое-что вспомнилось, и особенно покойная бабушка с ее дьявольскими гримасами и ужастиками про божью кару. Это и привело его к мысли, будто все произошедшее с ним является прямым воздаянием за греховное поведение, и будто Бог принуждает его, таким образом, обратиться к нему за помощью.

 

Едва такое пришло Шплинту в голову, как тотчас, обуявшая его, жуть еще больше затянула пиленки, ибо он ясно почувствовал приближение самого Бога. Правда, никогда прежде Шплинту не доводилось встречаться с Богом. А учитывая личные заслуги перед Всевышним, Шплинт, вообще, мог быть поскромнее в своих ожиданиях. Но надвижение визитера источало такое грозное могущество, которое прессуя Шплинта, уже не оставляло ему возможности усомниться в неотвратимости всречи. И Шплинт в покорном ожидании только мелко трепетал, подобно крылу испуганной мухи.

Такие вибрации, быть может, способны изменять обычные секунды до размеров биологических часов или даже лет. Так что совершенно неизвестно, через какое время после первых симптомов Бог появился в погребе.

 

Впрочем, из-за плохой видимости различить совершенно внешний вид гостя Шплинту никак не удавалось. Сколь ни таращился наш герой, он видел всего лишь огромную тень, подсвеченную синим пламенем, какое образует газовая горелка.

- Ну что, попался, сын мой?! – грубым голосом пророкотал Бог. – Допрыгался?!

 

И тут в атмосферу помраченного сознания Шплинта, словно влетела комета надежды.

 

- Как вы сказали? Я ваш сын? – спросил он, вмиг перестав трястись.

 

- Ну, не в прямом смысле, конечно, - несколько смутился Бог. – А так, примерно, да, сын. Заочный, так сказать. Во всяком случае, привет тебе от твоей бабушки. Я ее в рай пристроил.

 

- И как она там? – поинтересовался Шплинт.

 

- Нормально, - ответил Бог. – А что ей? Прогулки, отдых, настольные игры, факультативы. Вообщем, все на уровне. Старуха довольна.

 

- Так вы что, христианский Бог? - вдруг спохватился Шплинт, вновь холодея. На этот раз от пронзившей его мысли о возможных последствиях своего заочного усыновления. Притом ему показалось, что для воплощения библейского ремейка с распятием, в погребе были созданы все удобства.

- Не христианский, не боись, - заверил Бог. – Между прочим, такого Бога вообще не существует. Просто, это был мой эксперимент. В ходе его я зондировал уровень человеческой глупости. И оказывается, до сих пор находятся люди, которые поклоняются слабовольному Богу, неудачнику, который не смог защитить даже собственное чадо. Эти люди молятся, совершают бессмысленные ритуалы и геройства. И все только за тем, чтобы при удобном случае позволить надавать себе по щекам.

- Вот именно, - подхватил Шплинт. – И я за то же. Какой понт тогда молиться? В натуре, если уж Бог, так Бог. И нечего тут гнилить. По-моему, настоящий Бог своих не сдает, а наоборот крышует. А неверным – секир бошка. Правильно? Вы, я вижу, как раз из таких.

 

- Я-то? – словно бы усмехнулся Бог. – Да уж, пожалуй. Во всяком случае, я, как видишь, явился к тебе в трудную минуту, чтобы по-возможности, значит, помочь.

 

- Святое дело, - одобрил Шплинт, поспешив встать на ноги.

- Ну что ж, - сказал Бог, как бы собираясь с духом. – На-чи-най! – скомандовал он тоном массовика-затейника.

 

- Что начинать? – растерялся Шплинт.

 

- Побег, конечно, - пояснил Бог. – Открывай люк, и прочее.

- Вот оно что? - разочаровано протянул Шплинт. – А что, разве нельзя слинять отсюда по-другому?

 

- Как это, по-другому?

 

- Ну, чудом каким-нибудь. Чудом.

 

- Ага, значит ты тоже считаешь, что Бог должен проделывать всякие чудеса и знамения?

 

- А как же? – горячился Шплинт. – На то он и Бог.

- Правильно. И я так считаю. А то я тут с одним спорил. Он говорит, знамения, мол, Богу делать неприлично, потому что он сам – автор законов природы и, мол, должен подавать пример их выполнения. Вроде как, доказывать их совершенство.

- Какие глупости, - возмутился Шплинт. – Богу можно все.

- Мало того, - подхватил Бог, - и всем другим все позволено, если есть я.

- Чего? – изумился Шплинт.

 

- Это из Достоевского, - пояснил Бог. – Ведь у меня все под контролем. Так что, если я допускаю чего-либо, значит это можно.

- Эге,- сказал Шплинт озадаченно. - Тогда выходит, что я никакой не грешник.

 

- Грешник, конечно, - вздохнул Бог. – Но тут уж ничего не поделаешь. У тебя такая программа. Судьба.

 

- А кто ж меня писанул на такую судьбу?

 

- Я. Кто же еще?

 

- Значит, если что, карать меня вы не будете?

 

- Еще как буду. По всей строгости, – сообщил Бог.

 

- Подождите. Как же так? Вы же меня подставляете. На самом деле я ведь не виноват в своей судьбе.

 

- Ну и что? Я же ведь Бог. Ты же сам говорил, что мне все можно. Но зато у тебя есть один выход. Ты переходишь в мою команду. И тогда мы говорим о реструктуризации твоих грешков.

- В команду? – подозрительно спросил Шплинт.

 

- Угу, - подтвердил Бог. – Я, кстати, сейчас новую команду набираю, пророков там всяких, святых и прочее. Ты, может, слышал, настает время нового мессии.

 

«Ну вот, начинается, - подумал Шплинт. – Так я и знал. Втягивает в мученики».

 

- Да нет. Это совершенно новый проект, - заверил Бог, очевидно подслушав мысли Шплинта. – Честно говоря, я даже сам еще не знаю, как все будет выглядеть. Например, в каком облике должен явиться новый спаситель? В человеческом? Но это уже было. Да и чем он теперь может удивить народ? А может, через телевидение нагрянуть? Есть даже вариант предложить новую веру. А ты как думаешь?

 

- Я-то? – напыжился Шплинт. – Прямо не знаю, что посоветовать.

- То-то, - вздохнул Бог. - Ладно, разберемся. Ну, ты давай, открывай люк-то.

 

Забравшись по лестнице, Шплинт попробовал приподнять люк, но тот был привален чем-то сверху.

 

- Не получается, - объявил Шплинт.

 

- И не получится, - заверил Бог. – Потому что на крышке стоит сундук. Ты разве не заметил его, когда тебя тащили? Значит, надо что?

 

- Значит…- напрягся Шплинт.

 

- Надо открыть крышку наоборот, внутрь. Тогда сундук упадет вниз. Понял? Пошарь в углу. Там есть какая-то железка.

- Да, точно, - вспомнил Шплинт. – Я еще на нее наткнулся.

Железка оказалась куском арматуры.

 

После того, как Шплинту удалось оторвать деревянную планку под крышкой, сундук в полном соответствии с прогнозом Бога рухнул вниз, едва не прибив рекетира.

 

В сарае над погребом было не менее темно, чем в подземелье, но с помощью перста Всевышнего Шплинт быстро обнаружил дверь. Незапертая, она со скрипом отварилась в теплую летнюю ночь какого-то дачного местечка. При этом ночь Шплинту показалась ослепительно светлой, как, наверное, представлялась какой-нибудь сове. Все различало обостренное зрение беглеца, любую мелочь, а сами звезды и луна сочились такой ясностью, что, казалось, были способны высекать слюну, подобно лимону.

 

Положившись на интуицию Бога, Шплинт поспешил по выбранной создателем тропе.

 

Все, как будто, складывалось удачно. Но почему-то у Шплинта не возникало чувства ликования или хотя бы счастья. Он попробовал понять, отчего так происходит. И вдруг заметил, что лес вокруг какой-то необычный. Ничто не шевелилось в нем, не издавало ни малейшего звука, и даже листва вела себя так пришибленно, словно произрастала не на деревьях, а на кладбищенских венках.

 

- Что здесь случилось? - встревожено спросил Шплинт у Бога, готовый услышать что-нибудь об экологической катастрофе.

- Ничего. Все в норме, - отозвался Бог.

 

- А почему так тихо?

 

- Как это, почему? – ответил Бог. – Ты, приятель, все же не забывай, кто с тобой рядом. Вот, смотри.

 

С этими словами Бог раздвинул ветви ближайшего куста и указал на небольшую птичку. Это был соловей. Он сидел на ветке неподвижно, словно представлял собой чучело. И только бусинки его глаз, остекленевших от страха, выдавали в нем ту остроту обеспокоенности, которую невозможно придать неживому.

 

- И так все они, - заверил Бог.

 

- Уважают, - восхитился Шплинт.

 

- Но знаешь, - озабоченно добавил Бог. - Стоит только отвернуться, так сразу такое начинается, - не приведи черт. Особенно у людей.

- А вы не отворачивайтесь, - предложил Шплинт. – Пусть все время боятся. Моя бабушка любила говорить: «Страх обуздывает в человеке дьявола».

 

- Молодец твоя бабушка, - одобрил Бог. – За эти свои убеждения она как раз и попала в теплое местечко. Но мало того, страх – есть главная движущая сила эволюции. Без него нет ни инстинкта самосохранения, ни борьбы за выживание, ни естественного отбора. Да и мне без него никакого почета. Как говорится: «Гром не грянет – мужик не перекрестится». Впрочем, если и перекрестится толку мало. Меня этим не проймешь.

 

- А что надо делать, чтобы получить вашу поддержку? – заинтересовался Шплинт.

 

- Надо уметь молится мне, ублажать меня, – пояснил Бог.

- А как? - допытывался Шплинт, в который раз пытаясь рассмотреть собеседника, и вновь видя перед собой лишь могучую тень в обрамлении синей подсветки.

 

- Ну, этого сразу не расскажешь, - пояснил Бог. – Это надо нутром чуять. Вот, например, в какое время лучше молиться? Днем, когда приходится отвлекаться на всякую ерунду? Когда всякая паршивая муха претендует на господство в мире? Или вот, перед тобой царство космоса. Все в нем является образцом порядка и дисциплины. Начало здесь объединяется с концом и уходит в вечность. И никаких мух. В общем, если правильно будешь делать религиозные отправления, автоматически получишь часть моей силы.

 

Часть силы, способной вогнать в смертельный испуг целый лес, показалась Шплинту весьма не лишней на рынке, особенно в свете последних событий.

- Так с чего же мне все-таки начать? – решительно приступил он к Богу.

И тут вдруг все осветилось ярким светом автомобильных фар. Шплинт огляделся и обнаружил себя стоящим на шоссе, куда, очевидно, его вывела лесная тропа. Свет фар быстро приближался, ослепляя и отнимая возможность видеть что-либо кроме них. Резко замедлив скорость, автомобиль замер в метре от Шплинта. Дверь машины энергично отварилась.

 

- Эй, придурок! - услышал Шплинт. – Поездка в морг у меня не запланирована!

 

- Не расстраивайся. Мы это легко поправим, - ответил Шплинт, демонстративно засовывая руку в карман. – Вообщем, выбирай: или поездка в морг или до моего дома?

 

Несколько минут водитель благоразумно помалкивал, и, как видно, взвесив все «за» и «против» отозвался с тоскою:

- Чего ни сделаешь для хорошего человека.