Александр Миронов.

Вечерняя дойка.

Рассказ. (12.9тзн)

Бердникову Ю.

 

Вечерело. Юрка включил свет. Людмилка, погрустневшая, сидела у окна. Ему показалось, что она плачет. Но девочка не плакала. И все же, стараясь ее хоть как-то развеселить, стал придумывать разные затеи.

 

Вначале они играли в больничку, где Людмилкины тряпичные куклы были больными, и они их лечили.

Потом играли в школу. И эти же куклы у них были учениками.

 

Но часа через два-три все игры наскучили, дети устали, и Людмилка вновь, усевшись на широкую лавку возле окна, притихла.

В стену били тугие порывы ветра. Правда, сейчас они были слабее и реже. За окном скрипели ставни, и где-то у соседей выла собака. А во дворе протяжно мычала корова Ласка. Мычала она и в обед и вечером. Юрка выходил, давал ей сено.

 

Вечером она к нему не притронулась вовсе.

- И что их так долго нет? - всхлипнула девочка.

- Приедут, - отвечал сдержанно мальчик. - Погода-то, ишь, какая. Все дороги позамело. Теперь их только завтра жди.

 

Слова братца Людмилку ничуть не обрадовали. Ночевать дома одним, без родителей! - страшнехонько.

 

Юрке десять, Людмилке шесть лет. И сколько она себя помнит, ей никогда не было так одиноко, всегда были рядом мама, папа. И зачем они поехали из Зимы* в Шубу*? Без них там свадьба не состоится, что ли?..

 

- Давай-ка ложиться спать, - предложил Юрка.

Людмилка согласилась и покорно полезла на русскую печь.

- Ты тоже ложись, - плаксиво позвала она.

- Счас.

- И свет не выключай, а то страшно.

- Ну, нашла чего бояться, - с достоинством мужчины ответил он, но свет выключать не стал - в десять сам погаснет

.

Ветер почти стих. Стал прослушиваться далекий гул дизеля на подстанции. Собака умолкла, лишь по-прежнему тянула унылую песню Ласка.

"И что с коровой делать? - думал озабоченно Юрка. - Доить ведь надо".

Повернулся на бок. Попытался забыться, но не смог.

 

На полатях, где лежал лук, шебуршали тараканы. Мерно постукивали настенные часы, и слышно было, если хорошо прислушаться, как тихо сползает цепочка с гирькой. И еще слышно, как во дворе тяжело постанывала Ласка.

Мальчик выдержал полчаса, лежа без сна, потом сел, опустив ноги с печи.

 

Глянул на ходики - шел десятый час. Скоро погасят свет. "Надо посмотреть фонарь, есть ли в нем керосин?" - подумал он.

Осторожно, чтоб не разбудить сестру, стал спускаться на пол.

- Ты куда? - испуганно спросила Людмилка, выставив голову с печи - глаза большие, светятся.

- Ласку пойду доить, - решительно заявил он.

- Ой! А ты разве умеешь?

- Как-нибудь справлюсь. Смотри-ка, хитрая наука...

- Тогда и я с тобой.

- Да спала бы...

- Нет!

- Ну, как хочешь, - пожал он плечами, надевая валенки. Оно и верно - вдвоём веселее.

 

Девочка мигом сползла с печи, вскочила в валенки на босу ногу, накинула шубёнку, шалёнку и была готова.

Юрке её сборы не понравились. Он достал с припечка шерстяные носки.

- Надевай!

 

Людмилка начала было упрямиться - ей и так будет тепло, - но стоило брату только привстать, что означало: тогда сиди дома! - она тут же согласилась. Он помог ей одеться, повязал голову шалью и сказал:

- Побудь-ка, я из сенок* фонарь принесу.

 

Холодный воздух барашками выкатился из-за порога. Людмилке захотелось погладить их, и она провела рукой, как будто погладила по их прохладным спинкам, но как только захлопнулась дверь, барашки исчезли.

 

Юрка принёс и поставил на лавку фонарь "летучая мышь". Снял стекло, вывернул фитиль и ощипал его. Потом выкрутил крышку и глянул в отверстие ёмкости - керосина было много. Зажег фонарь и восстановил стекло на место.

- Нa, держи, - подал он фонарь сестре. - Будешь светить.

 

Людмилка приняла его вначале одной рукой, но он оказался для неё тяжеловатым, подхватила другой.

Юрка вытащил из-под лавки подойник, плеснул в него из кадки два ковша воды, снял с гвоздя полотенце, которое мать обычно брала с собой, когда шла доить корову, и направился к двери.

 

К ночи метель прекратилась. Мороз покрепчал, просушил воздух, и он стал резким, колючим. На минутку дети приостановились на крылечке, чтобы попривыкнуть к холоду. Прислушались. Вокруг было тихо. Луна и звёзды ярко горели на чёрном небе. Из деревни доносился монотонный гул дизеля.

 

Несмотря на тишину, страх стал наползать на Людмилку изо всех углов двора. И даже там, где стояла конура Пирата, который не отозвался и не вышел к ним из нагретой лежанки, было что-то не привычное, пугающее.

 

Дети, оглядываясь, пошли по двору. Над дверями стайки, как табачный дымок, курился парок. Он выходил из щели и поднимался кверху, обтекая куржак*, похожий на заиндевелые усы. Казалось, что это была не стайка, а чья-то большая голова и что, как только они подойдут ближе, голова оживёт...

- Му-у-ух! - услышала Людмилка и от страха невольно вздрогнула.

 

Ласка, заслышав скрип душки подойника, заволновалась и, как только к ней вошли дети, она подалась к ним, стала обнюхивать, тяжело дыша.

- Постой-ка, - сказал Юрка сестренке, а сам пошёл за треножкой, лежащей в яслях*.

 

Усевшись поудобнее под коровой, мальчик обмыл водой, обтёр полотенцем вымя и, захватив пятерней сосок, с силой потянул его вниз, но знакомой звонкой струйки не послышалось. Повторил другой рукой, на что Ласка резко дернула ногой.

- Стой, чудо! - буркнул Юрка.

 

Корова не доилась уже сутки, вымя нагрубло, отяжелело, и молоко запеклось. А от Юркиных неумелых рук ей стало ещё больнее.

Она начала протяжно мычать и отходить. Юрка передвигался за ней, перетаскивал ведро и стульчик, но Ласку как подменили. На неё не действовали ни уговоры, ни ворчание дояра.

 

Вконец рассерженный мальчик плюнул с досады: неблагодарная! - и отстал от коровы.

- Ну и холера с тобой! Хоть лопни, не подойду, - проговорил он и направился с полотенцем и подойником к двери.

- Юра! Юр... - воскликнула Людмилка.

- Че тебе?

- Дай я попробую? Я маленько доила. Мамка давала.

 

Юрка остановился, держась за дверную ручку.

- А если она тебя ушибёт? - спросил он.

- Не-а, не ушибет. Это ты не умеешь, вот она и бегает от тебя.

- Гляди-ка, умеха, - усмехнулся он. И согласился: - Ну, нa, попробуй, - подал подойник.

 

Девочка поддела его на руку, повернулась к окошечку, взяла с подоконника баночку с вазелином, кусочек соли и запела:

- Ласка, Ластенушка, милая коровушка, я к тебе пришла, кусочек сольки принесла...

Корова подняла на неё большие блестящие на свету глаза и, как показалось Юрке, присмирела.

- ...Сольку нa тебе, а молочко дай мне, - Людмилка подошла к Ласке, погладила ей лыску*,

 

- Нa, милая, ешь, а я тебя подою. Ладно? Стой, стой, моя хорошая, - легонько похлопала по скуле коровы, и та потянулась к её ручке. Слизнула кусочек соли.

 

Девочка подставила треножку, присела под корову и, прежде чем приступить к дойке, смазала вазелином руки. Потом сделала два-три примерочных движения - вымя было высоко. Ласка недоуменно оборачивалась на необычную доярку, но стояла смирно.

 

Девочка долго раздаивала соски. Уговаривала корову не жадничать и не капризничать, даже пообещала ей во-о-от такой кусок соли завтра принести. Но, однако же, молоко от её "завтраков" не сдаивалось. Пальчики уставали, но она все же силилась, тянула соски, а голос уже срывался на плач.

- Ластёнушка, ну что же ты?..

 

Юрка подошёл к ней.

- Не реви. Передохни маленько, - участливо сказал он. - Она, ишь, долго не доилась, вот ей и трудно. У неё молоко жирное, маслистое, не то, что у других. Вовремя не подои, спекается. Ты как, не замерзла?

- Не-а, - мотнула она головёнкой и, тряся пальчиками, опустила руки вниз.

 

Корова, обеспокоенная бездействием доярки, повернула голову и уставилась на девочку черными, как мрак, глазами, как будто бы хотела спросить: ну, что ты, доярка?..

Людмилка поднесла кулачки ко рту, подышала на них, поразминала и, придвинув стульчик, потянулась к вымени.

Первая струйка ударилась о подойник чуть слышным звоном. Девочка несказанно обрадовалась ей и еще усерднее стала тянуть поддавшийся сосок.

 

Вторую и третью струйки услышал и Юрка.

- Ай да Людмилка! - воскликнул он и тут же прикусил язык, корова повела на него настороженным взглядом, а сестрёнка приложила пальчик к губам.

 

Раздоенный сосок продолжал выдаивать Юрка - пальчики у Людмилки очень устали. Но теперь он доил осторожно, предварительно смазав руки вазелином, и корова от него не уходила.

 

Передохнув, девочка села раздаивать второй сосок. Ласке становилось легче. Она уже дышала без подстанывания. Челюстями работала оживлённее, гоняя во рту жвачку, и время от времени всё норовила лизнуть маленькую доярку.

 

Людмилка недовольно ворчала:

- Да стой ты, не вертись!

Ласка затихала. Но потом вновь тянулась к ней, высовывая розовый язык.

- Да стой же ты, чудушко!

 

Но корова - её не зря называли Лаской - на доброту и ласку людскую тоже отвечала лаской. А маленькая девочка сейчас такая добрая, такая ласковая... Мотнула Ласка головой, шлепнула языком по шубке девочки...

- Ой! - вскрикнула доярка и разом оказалась на полу. Опрокинула подойник и, испуганная, заревела.

 

Юрка, наблюдавший за ними, рассмеялся:

- Во, как она тебя приласкала!

Ласка, напуганная звоном ведра и вскриком девочки, отступила в сторону и уставилась на Людмилку в недоумении. Потом вздохнула, словно усмехнулась, и потянулась к ней. Девочка попятилась.

- Да не бойся, это она ластится к тебе.

 

Людмилка подняла подойник и сокрушенно покачала головой:

- Надо же, молока сколь вылила и меня вымочила.

- Мамке расскажешь, как в молочной речке купалась.

 

Юрка сам сел доить. Но корова отчего-то вновь стала дергать ногой и отходить от него. Мальчик на нее заругался.

- Ладно, Юра, я сама, - подрагивая, сказала Людмилка. Она стала зябнуть. Разлившееся молоко вымочило ей ногу и закатилось в левый рукав. Пока оно было парным, ей не было холодно, остынув, начало холодить.

 

Девочка с уговорами, с прибаутками, какие слышала от мамки и какие могла придумать сама, продолжила дойку.

Ласка слушала её, стояла тихо, пожевывая жвачку. Но как только девочка раздоила очередной сосок, корова, облегченно вздохнув, мотнула головой - шлеп! - и доярки на стульчике, как не бывало.

 

Тут уж не выдержал Юрка.

- Но ты у меня дождёшься со своей телячьей нежностью! - выругался он и намахнулся. Корова отшатнулась.

- Не надо Юра! - заступилась девочка, поднимаясь. - Она ведь не со зла. - И, подойдя к корове, стала сердито выговаривать ей. - Ты, Ластёнка, не шали. Зачем меня лижешь? Я же не твой телёнок, так и нечего меня лизать. - Разъясняла она, поглаживая ей скулы, лыску, и, прижимаясь щекой к голове коровы, обиженно добавила: - Ты меня уже два раза со стульчика слизнула, молоко на меня пролила и мне теперь холодно. Ты разве этого не понимаешь? Вот как я тебя теперь буду додаивать, а?

 

Корова слушала, хлопала глазами.

- Ладно, Людмилка, раздои последний. Я их потом все разом выдою, - участливо сказал Юрка, чувствуя, что сестрёнка стала зябнуть по-настоящему.

 

Девочка взяла треножку и вновь уселась доить. Она опять что-то приговаривала, но слов её уже нельзя было разобрать. Слышалась сплошная дробь: д-д-д-д-д. Но Ласке, похоже, такая песня тоже нравилась. Она слушала ее с закрытыми глазами. И, как только послышались звонкие струйки, оживилась.

 

Юрка был на чеку. И поэтому он опередил её намерение. Встал перед Людмилкой. Корова обнюхала его шубёнку, тяжело, как будто бы с обидой, вздохнула и отвернулась.

Юрка надергал из ясель сено, усадил в него сестру и вернулся к корове.

 

В деревне заглох дизель, стало совсем тихо, и Юрка с грустью подумал: свет погас…

Долго ли коротко ли он доил, Людмилка не помнила. Она, уставшая, пригрелась в сене и уснула. Очнулась от неожиданного звона подойника.

- Ой! И тебя слизнула? - изумилась девочка.

 

- Вот скотинка, а? - возмущался мальчик, поднимаясь. - Ты посмотри что творит, последнее молоко вылила. Ух! - намахнулся на неё стульчиком, но не ударил, а забросил его в ясли. Поднял ведро и сказал: - Пошли домой, ну её...

 

Людмилка, подрагивая, подошла к Ласке, похлопала её по ноге, шее, погладила по голове и сказала совсем по-взрослому:

- Глупая ты ещё, Ластёнка. Совсем ничегошеньки не понимаешь.

 

Корова облизала холодные пальчики девочки и тяжело вздохнула: может быть, она соглашалась с нею, мол, твоя правда, крошка, глупа я еще, глупа... При этом прядала ушами.

 

Дети ушли.

Брат помог сестрёнке раздеться, подсадил её на печь. Потом разделся сам, повесил одежду, свой и сестрёнки зипунишки, выкрутил в фонаре фитиль до самого маленького огонька и залез к Людмилке. Она уже спала, подсунув натруженные кулачки под подбородок. Было тепло. Но он все же получше укутал её одеялом. Спи, умеха. Прижался к ней и вскоре забылся добрым и крепким сном.

 

Ласка тоже спала хорошо. Она не стонала.

-----------

*Сени – холодный коридор или помещение при входе в избу.

*Зима, Шуба – населенные пункты в Иркутской области.

*Куржак - намерзший от пара снег.

*Ясли - кормушка.

*Лыска - передняя часть головы, лоб.