22. ДЬЯВОЛ РАССТРИГА

Подробности, сообщенные Рябчиком о своей кончине, позволяли усомниться в его смерти. Но если он притворялся мертвецом лишь с целью принудить случайного человека к беседе на кладбище, то это выглядело не менее странным, чем если бы он и в самом деле был покойником.

- Выходит, вы умерли не по-настоящему? А реально вы живы.

- Послушайте, молодой человек, я мертвый, но не сумасшедший, - возразил покойник. – Я умер, и притом более реально, чем многие из усопших.

- Как же это возможно – умереть более реально?

- Очень даже возможно, - заверил Рябчик. – Жаль, что у вас в университете нет курса танатологии. Но о модусах бессмертия вы хоть слышали?

- Ну так, кое-что. Творческое бессмертие, теологическое…

- Вот, вот. Очень многие умерли только условно. Для этого есть достаточно средств духовной культуры. Так что прекращение биологического существования человека вовсе не означает его полного исчезновения. По-настоящему, умирает только эго человека. Поэтому-то оно так стремится себя обессмертить. А истинной смертью следует считать исчезновение души.

- Ну, это все умствования. А вот как вы отреагируете, если я вас, допустим, ущипну?

- Да пожалуйста, щипайте на здоровье. Только это ничего не доказывает. Запросто может случиться так, что реально вы ущипнете уже не меня, а другого.

- То есть, кого же еще другого?

- Пока это неизвестно.

- Да ведь тут нет никого другого.

Впрочем, поручиться, что во мраке погоста не поджидает своей очереди следующий любитель исповедоваться, было невозможно.

- Дело в том, что реальности, которую вы хотели бы проверить ущиплением меня, на самом деле нет, - пояснил покойник. – Истинно реальны только вселенский хаос равный пустоте и душа как часть мирового духа. Все остальное, что между ними, только события, временное течение реалий. И какой-нибудь набор значков-литеров в исполнении, например, Пушкина оказывается более прочным, чем весь Космос с его мнимо незыблемыми планетами и звездами.

Нечто подобное проповедовала ведьма Сократиха. Только она говорила о сомнительности личности, а этот замахнулся уже на всю реальность, вселенную и даже смерть. Очевидно, течение реалий на кладбище приносило свои плоды.

- Вы рассуждаете как-то не совсем по марксистски. Кто вас так обработал?

- Это я сам так обработал услышанное от Федулыча и Сократихи. Нравится?

Теперь, по крайней мере, было ясно, откуда дует ветер подобных знаний.

- Но если душа более долговечна, чем всякая реальность, то получается, что вы тем более живы.

- Не получается. Души-то у меня как раз и нет. Есть течение реалий психофизического состояния моего тела, а души – увы.

- Куда же она делась при живом-то теле?

- Федулыч говорит, что ее выел бес. Это примерно, как червяк выедает яблоко. Ничто, которое ничтожит. Понятно?

- Да, интересный диагноз. А кто он такой этот Федулыч?

- Федулыч-то? Вы знаете, что означает расстрига?

- Хотите сказать, что он бывший служитель культа или монах?

- Нет, скорее наоборот.

- Куда же наоборот?

- Он бывший дьявол. Дьявол ренегат, вероотступник, так сказать.

- Дьявол расстрига? – это хоть и звучало забавно, но настораживало. Одно дело доктор, пусть даже психопат и колдун. И совсем другое, сам дьявол, хоть и бывший. Однако как можно верить словам столь сомнительного покойника. Ведь воображая себя в ином мире, он и должен бы иметь дело с дьяволом. Между тем, в современном мире, где конечно существует множество малопонятных явлений, в том числе и экстрасенсорика, образ дьявола все же неубедителен. О нем, например, известно, что он «дух зла», «ничто, которое ничтожит», «страшный лжец и отец лжи», «извращенец», «насмешник»… но все это скорее пища для кино, книг и верований, откуда собственно и взято. К тому же внешне Федулыч вовсе не выглядел князем мира сего, и даже отставным. И уж никак не может представлять собой «ничто», если его тут все знают, даже поросенок. – Ну вот, мне как раз к нему и надо.

- Да-да, – засуетился Рябчик. – Вы уж извините, что я вас задержал. Сейчас я укажу вам дорогу. Вон видите самое высокое дерево? Это у его дома такая большая груша выросла. Вот под ней он и живет.

В направлении, куда указывал псевдопокойник, на фоне темного неба нерастворимо чернело высоченное дерево. Но хоть оно и не было похоже на куст, а скорее на какую-то древнюю башню, в душе шевельнулась обеспокоенность таким ориентиром. В связи с этим возникла потребность в дополнительном вопросе.

- А чем он там занимается?

- Вообще-то он здесь главный. Что-то, вроде профессора. Кстати, напомните ему обо мне. А то, может, он уже забыл о моем существовании. Точнее, о моем несуществовании.

 

Курс на высокую грушу привел в огороженный плетнем сад с тропинкой к деревянному домику. Наличие крыльца облегчило поиск входной двери. Она оказалась незапертой. Кромешная темень сеней, куда она открылась, была так плотно насыщена запахами трав, что чудилось, будто сверху наваливается целый стог сена. Другая дверная ручка в потемках обнаружилась почти случайно. Впрочем, в этой деревне уже ни в чем не было уверенности. И дверная ручка запросто могла быть прибита прямо к стенке.

Однако нажим на ручку образовал вертикальную щель из света. А дальнейшее ее расширение открыло комнату с бревенчатыми стенами и широким письменным столом, за которым сидело чудовище.

Подсознательная готовность встретить в лице бывшего дьявола нечто ужасное, видимо, накапливалась всем ходом предварительных событий. Поэтому, едва лишь удалось узреть в свете настольной лампы физиономию, сплошь заросшую волосами по всему ее периметру, да к тому же, напрочь лишенную выражения и даже малейшего носа и хоть каких-нибудь глаз, все легкомысленные надежды на перестройку личности Федулыча мгновенно исчезли. Их разнесло ворвавшимся в голову обликом чудища, будто ядром из пушки. А взрывная волна адреналина, грянувшая в мышцы, придала им прыть, способную тотчас догнать и перегнать утраченные иллюзии.

Но как раз в самый миг отрыва ног от земли и едва ли ни им вслед, вдруг удалось разглядеть, что глазам видна была вовсе не физиономия Федулыча, а только его плешь. Таково было положение головы деда, склоненной над листом бумаги, где он что-то разглядывал через лупу.

Из того же, подлинно необычного, что достойно могло отвечать помыслам о впечатлениях гостя дьявольского чертога, следовало признать количество оптических приборов. Среди них на многочисленных полках были узнаваемы бинокли, подзорные трубы, фотоаппарат, микроскоп, зеркала, светофильтры, линзы. А еще здесь были призмы различных геометрических форм, которые, всяк по-своему, отражали и преломляли свет, насыщая комнату радужными аспектами. Столь заметная страсть Федулыча к вооружению своего глаза служила лучшим доказательством того, что старику приходилось иметь дело с представителями незримых сил. Возможно, как раз благодаря своему техническому оснащению, Федулычу удалось разглядеть такого представителя в самом себе. И в этой связи показалось уже неудивительным, что, еще не подняв головы, Федулыч произнес.

- Что стал в дверях? Коль пришел, так проходи.

- Как-то ты, мил человек, припозднился, - продолжил Федулыч, теперь уже наблюдая, как понят его жест в сторону лавки перед столом.

Жест потревожил комара, который на бумаге был единственным объектом, пригодным для распознания через лупу. Впрочем, комар не улетел, а лишь совершил небольшой круг, как бы в исполнение формальности, и вновь занял свое место. Делать из этого выводы о необычайных способностях Федулыча было, конечно, наивно, но в сочетании с известными мнениями о старике поведение комара выглядело показательным.

- Да вот, встретил на кладбище одного вашего пациента. Может, помните? Передает вам привет.

- А, Рябчик что ль? – догадался дед. – Трудный случай. Его демон сейчас на диете. Нечем поживиться.

- Демон? А откуда он у него?

- От папаши ему достался. Папаша его заразил.

- Как вирусом, что ли?

- Правильно, вирусом. Есть такой вирус, невидимый даже в микроскопе.

- Вообще-то я в бесах и дьяволах не разбираюсь.

- А пора бы, - вздохнул дед. – Двадцать первый век на носу. Время Армогедона. Слыхал про такой? Вон уже демонократию разжигают.

- Вы хотите сказать демократические преобразования?

- Не смеши, - хмыкнул Федулыч. – Это такие, как наш Рябчик, к власти лезут. Дьяволу, вишь, власть необходима. А Рябчики ему служат. Вон они взяли, да и прикончили веру в праведную жизнь, а теперь волокут страну в болото. Но спроси их – так, они знать не знают никакого дьявола и знать не хотят. А вот это как раз–первый показатель бесноватых. Таких бы сразу под суд инквизиции. Я ему тут задачку задал элементарную. Проще некуда. Думаешь, осилит? Куда там! Бес ему не позволит.

Степень недовольства деда пособниками дьявола, не желающих знать своего патрона, наводила на догадку, что симуляция смерти являлась для Рябчика единственным способом избежать суда святой инквизиции в лице отставного дьявола. Возможно, и Хоперский в свое время был подвергнут каким-нибудь экзаменам, но, очевидно, не выдержав испытаний кладбищенскими мухами, сбежал, чем и навлек на себя гнев Федулыча. Между тем, Рябчик теперь был не единственным, у кого не хватило ума разрешить элементарную задачку. И от этого хотелось возражать самозванному доктору.

- А мне показалось, что Рябчик рассуждает довольно связно. Просто у него какое-то расстройство сознания.

- Сознание? – это слово, похоже, как-то озадачило деда и притом вызвало зуд у него за ухом, где он тотчас молодцевато почесал, но добавил. – А что это, по-твоему?

- Как, вы не знаете? Сознание, самосознание… Это, конечно, объяснить не просто. Лучше всего это понятие разработано в марксистско-ленинской философии. Вот я даже наизусть помню. Сознание – функция человеческого мозга, сущность которой заключается в активном целенаправленном отражении действительности.

Судя по недоумению, застрявшему в лице Федулыча, в его сознании не происходило никаких отражений сказанного. Но, не смотря на это, он вдруг потянулся к полке и снял оттуда зеркало.

- Как, как, ты говоришь? Отражение? Активное и целенаправленное? В этом, значит, суть? А-ну…

И он принялся вертеть зеркалом, пуская зайчики.

- Как у меня получается? Активно? Целенаправленно? Надо же, как все наизнанку перевернули.

Тут он обратил зеркало к себе и стал в него смотреться, корча при этом рожи.

- Вот теперь правильно, - заключил он самодовольно.

Подобное извращение понятий диамата в свое время могло бы послужить основанием для признания Федулыча исчадием ада.

- Нет, такая модель показывает, что сознание это отражение вашего собственного образа.

- Да кто тебе сказал? - удивился дед, продолжая беззаботно корчить рожи зеркалу. – Вон смотри у меня шелуха от семечки в зубах. Теперь я знаю, что у меня там. Для этого мне заркало надо. Понял?

- Ну, зеркало – это ведь только образное представление о механизме сознания. На самом деле, исходным элементом сознания в диамате признается ощущение, которое Ленин характеризовал как превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания. То есть, вы сопереживаете какой-то объект и его энергия становится фактом вашего сознания.

- Кто это сказал, Ленин? – насторожился дед, обнаруживая сталинскую закалку. - А вот это правильно. Молодец Ленин! Энергия внешнего раздражения, – пригрозил он указательным пальцем. – Вот и я семечку пережевал, а потом глянул в зеркало и увидел, что осталось.

Настырность деда, очевидно выкованная в горниле сталинского режима, обезоруживала. Вдруг он отвлекся от созерцания очередной рожи и указал на комара.

- А вот у комара есть сознание?

Комар сидел на прежнем месте, как околдованный.

- Конечно, нет. Видите ли, сознание формируется с помощью неких знаний.

- Думаешь, у него нет знаний? – подмигнул дед. – Попробуй его поймать. Или, вон, свет погаси. И посмотрим, чего он такого не знает из того, что ему нужно.

- Но это не те знания.

- Почему это не те? – повернул голову дед, как бы навостряя ухо.

- Еще древние греки указывали на существование двух видов знаний. Одни знания мы получаем с помощью чувств и интуиции. Они есть даже у этого комара. Но эти знания считались низменными и несовершенными. А другие знания являются результатом мышления. Содержанием этих знаний, например, может быть математика. Такие знания грекам представлялись возвышенными, вечными, идеальными. По мнению греков, этим видом знаний пользуется Бог, а значит, и самого Бога, казалось возможным познать только с помощью таких, красивых, знаний.

- Эка, - подивился дед, но обратив к зеркалу очередные мимические упражнения, и с тем будто войдя во вкус интеллектуальных знаний, вдруг спросил. – А интересно, как древние греки определяли, какие знания красивые? С помощью математики или с помощью низменных чувств?

Впрочем, необычный нарциссизм деда, как видно, не позволял ему надолго сохранять интерес к проблемам. И уже в следующую минуту он добавил, тыкая в зеркало пальцем:

- Вот на эту же блесну папался и твой Рябчик. А теперь комар и то умнее его. Что, разве нет?

- Комар умнее работника обкома? Хотя, если взять чувства… Действительно, в философии все не так однозначно. По крайней мере Сократ, Диаген, Эпикур попытались вернуть уважение чувствам как достаточным средствам познания. А Плотин вообще провозгласил царство души и нуса.

- Нуса? - насторожился Федулыч.

- Нус в понимании Плотина – образ Первоединого. Иначе говоря, это разум, или дух. Но о нусе еще на шесть веков раньше говорил Анаксагор из Ионии. Он учил, что нус содержится во всем, часть всего, имеет власть над всеми вещами, бесконечен, управляет сам собой и смешан с небытием.

- Нус так нус, - пожал плечами эксдьявол с таким видом, будто знал о нусе раньше Анаксагора. – Значит, по твоему, и у камня есть разум?

Тут дед снял с полки одну из стеклянных призм, очевидно, с намерением использовать ее в качестве камня. На вид призма была тяжелая, ибо еле умещалась на ладони отставного дьявола, а глядя на ее углы и грани, захотелось немедленно уточнить, на какую все же блесну попался Рябчик, чтобы стать глупее комара?

 

23 ЧЕЛЮСТИ

Подношения, подарки и взятки, которые начал брать Рыбов, знаменуя свой новый этап жизни, выводили его на должный уровень, давали ему ощущение значимости, фактуру достоинства. Словом, происходила некая актуализация его личности. И он даже сам удивлялся, что главный вопрос: «Быть или не быть?» когда-то разрешался им в пользу «не быть». Теперь же к нему искали подходы, с ним заводили знакомства, дружбу, блат. Ему доставали, позволяли, делали. И с тем он видел себя не просто в гармонии с окружающей средой, а даже на гребне волны гармонических колебаний всего сущего. Тут и конфета из кокашки куда-то подевалась, и как-будто уже не влияла на судьбу Рыбова. А на диссертацию свою он просто плюнул. Он взял, да и купил другую.

Но, как известно, полноте счастья всегда недостает какого-нибудь пустячка. И самым маленьким из пустячков следует признать время. Оно настолько же малозаметно, насколько краток миг счастья. Со временем слухи о нечистоплотности кандидата наук Б.Б.Рыбова дошли до райкома партии. Рыбова вызвали на ковер, и в доверительной беседе предложили ему очистить место в Университете и больше не соваться в преподавательскую деятельность. Так произошел фарс повторения истории, описанный в конце знаменитого романа Толстого, в результате чего Борис Борисович Рыбов оказался раздавленным верхним эшелоном власти и отброшенным на обочину жизни.

Понятное дело, после такой обиды Рыбов резко пересмотрел свои убеждения. Эту задачу ему сильно облегчила ползучая перестройка, организованная Горбачевым. Ее извивы меняли объективную реальность на глазах. Прежде Рыбов кое-что слышал о телекенезе и, разумеется, как атеист не допускал возможность изменения положения предметов под воздействием одной только мысли. Но тут он оказался свидетелем этого загадочного явления, да притом в грандиозных масштабах, когда посредством нового мышления огромное количество вещей стало низвергаться, меняться местами, кантоваться. Кантовались даже исторические лица вместе с самой историей. Да что там история? Большинство граждан начали кантоваться и перекантовываться. В результате дело дошло до громящего кулака партии, который стал катастрофически быстро терять пальцы, словно в намерении как можно более соответствовать социализму с человеческим лицом.

Конечно, Рыбов оказался в первых рядах тех, кто перестал платить партвзносы и, как истинный ренегат, явился ярым сторонником новых веяний. В свете своих свежих ариентиров Рыбов пришел к выводу, что человек – суть не то, что он ест, как полагали древние, а то, что получается в итоге перестройки всего отжившего. И быть может, оттого-то всякий человек способен обходиться без пищи целый месяц, но зато вряд ли выдюжит хотя бы сутки, чтобы не обнаружить потребность для него более естественную. Это и натолкнуло Рыбова на мысль заняться таким делом, над которым ничто не властно, пока жив человек.

Укреплял его в этом намерении и тот факт, что при социализме публичные туалеты были очень популярны. Зачастую они становились центром общественной жизни. Спекулянты устраивали в них торговые залы с примерочными в кабинках. Алкоголикам туалеты заменяли недостающие пивные, закусочные и бистро. А люди с более интеллигентными, художественными, замашками, нередко черпали здесь такое вдохновение, перед которым уже не могли устоять. Благо, что здесь всегда имелась возможность реализовать крик души. То есть, в то время туалетное дело представлялось наиболее востребованным, простым и доходным. Поэтому многие из тех, кто не мог найти применений своим способностям в иных сферах человеческой деятельности, часто находили их в туалетах.

Так Рыбов стал туалетным дедьцом. Быстрому продвижению в этой области ему помогли многочисленные знакомства и связи, обретенные им на последнем этапе служения науке, а также острая нужда города в такого рода предприятиях. Разбуженный успехами бизнеса, аппетит Рыбова быстро нарастал. Используя любые средства и возможности, Борис Борисович захватывал в собственность наиболее лакомые государственные туалеты. Затем переоборудовал их и делал платными. Так что, вскоре о нем заговорили как о туалетном короле, магнате и даже монстре. Это наполняло его гордостью, приносило дополнительные дивиденды и вдохновляло на новые завоевания.

Лучшим из последних таких завоеваний он считал уже почти готовый к эксплуатации свой элитарный туалет. Это был его козырный туз, коронный номер. Рыбов многое ждал от этого своего детища. Но вот после встречи с «зеленым» Борис Борисович чувствовал себя надломленным. Ему как будто было не до туалета. Вдобавок, к нему вдруг стали подступаться воспоминания о свидании с феей и ее палкой. Ему даже казалось, будто в их словах таится некий пророческий смысл. Ведь у него и в самом деле ничего не вышло с написанием диссертации. И он, действительно, оказался очень далеко от науки, просто, на другом полюсе. А что касается судна, которое он возглавил, тут прогноз имел стопроцентное попадание. Даже название фирмы, «Галеон», придуманное Рыбовым без всякого умысла, с помощью случайной страницы в словаре, совершенно соответствовало предсказанию палки. Оставалось только появиться Нептуну. Но кто такой Нептун? Царь морей и водных пространств. И лучшим местом для его появления в условиях города, конечно, является баня. А если еще вспомнить, что в воде все обрастает водорослями, то самый естественный цвет Нептуна – зеленый.

Измученный сомнениями и опасениями, Рыбов лишь к полднику освободился от неотложных дел и сразу поспешил в элитарный туалет, где намечал отвести душу в разговоре со слесарем Прокопычем.

 

24. ДЕЯНИЯ МЫШИНОГО ХВОСТИКА.

Использование призмы в качестве модели камня было еще как-нибудь допустимо, если вспомнить, что камень состоит из кристаллов, хоть и меньших размеров. Но сам вопрос о его разумности мог быть вызван как недостатком нуса в голове у самого Федулыча, так и его намерением прощупать нус оппонента. Последнее ставило разведчика перед дилеммой: либо прикинуться недоумком, что может вызвать подозрение с неизвестными последствиями, либо блеснуть интеллектом, обнаружив свою способность быть разведчиком, и, возможно, в последний раз.

- То есть, вы спрашиваете, разумен ли камень?

- Да, - простодушно подтвердил Федулыч.

- Пожалуй, я думаю, что камень не разумен.

В ответ дед подстерегающе ухмыльнулся, но поставил призму на стол и вновь спросил:

- А что по этому поводу думал Гераклит?

Философские познания деда могли бы сделать ему честь, если бы было кому-то известно, что Гераклит думал о камне.

- Гераклиту обычно приписывают мысль о том, что «все течет, все изменяется».

- И все? Что-то больно мало, - прищурился дед, обнаруживая свои подозрения в намеренном сокрытии всей правды.

- Ну почему, все? Он много чего думал. Он, например, учил, что огонь является началом всего, или вот, «из всего - одно, из одного – все».

- Вот оно, - обрадовался дед. – Я знал, что старина Гераклит не подкачает.

- Если вас интересует его мнение о единстве мира, то оно достаточно расхожее. Об этом говорится и в буддизме и в джайнизме. Парменид утверждал, что истинное бытие – бесконечное, неделимое и единое. У Зенона Бог- это пламенный разум мира, который в виде общего закона заполняет все, и сам есть Вселенная. А по Марку Аврелию Вселенная – живое существо с единой субстанцией и душой. О том же говорили и Гегель, и Вернадский, и вообще, многие.

- И после этого ты будешь говорить, что камень неразумный? – с укоризной спросил дед, но видя нерешительность аппонента, вдруг схватил призму и, пронеся ее в опасной близости от головы несговорчивого собеседника, установил перед лампой. Притом так, что свет прошел через толщу стекла и образовал на столе радужный спектр.

- Как, красиво? – поинтересовался он, явно радуясь своей находчивости.

- Ну, красиво. Только что это доказывает?

- Как? – встрепенулся дед, видимо, полагавший, будто приведенные доказательства не нуждаются в пояснении. – Вот есть камень, а вокруг все, что не камень, как говорил Ленин - энергия раздражения. «Он» и все, что «не он». Он всю красоту в себя берет и дает свою. Если кругом разум, то он показывает свой. Если кругом Бог, то вот его Бог.

И он опять указал на картинку спектра.

- С красотой еще ладно, куда ни шло. Но вот насчет того, что у него два Бога, это вы загнули. Бог должен быть какой-нибудь один. Либо общий, либо его личный в виде вот этой радуги. Если, конечно, камень ваш не язычник.

- Нет, он не язычник, - заверил дед. – Поэтому и тот Бог, и другой - это один и тот же. Альфа и Омега, понимаешь?

- Но ведь так не может быть. Пусть уж лучше будет два, и Альфа, и Омега, чем два в одном.

- Почему же не может быть? – упрямился дед. – Очень даже может. Ты знаешь, что открыл Нильс Бор?

Ссылка на Нильса Бора сразу напомнила о ведьме и ее измышлениях. Как видно, у этой сладкой парочки общий бзик, основанный на принципе дополнительности. Между тем, наличие сверхидеи является важным показателем шизофрении, если, конечно, не есть продукт заинтересованности в ложных представлениях собеседника. Так что с дедом, прослывшим в этих местах дьяволом, благоразумней было соглашаться.

- Пожалуй, вы меня убедили. Этот камень, как мы с вами – мыслящее существо.

Такой ответ, будто ввел Федулыча в состояние гроги, но ненадолго.

- Для того чтобы быть мыслящим, ему не хватает вот этого, - и он указал на зеркало, уже известное заслугами перед его сознанием. Но добавил. - Мышления.

- Ну, почему же? Если у него есть разум и собственный Бог в виде радуги, то вполне может быть и мышление.

- Во, бес тебя крутит, - восхитился дед. – Во, крутит. Где ты видишь здесь процесс? Где зеркало для сознания. Нету здесь мышления. Зато есть разум. Разум, он всегда проявляется, а не суетиться в процессе, как, вон, твое мышление. Тебе ж, небось, сказки русские читали в детстве? Про мышку помнишь? Мышка и мышление. Улавливаешь сходство?

- Ну, если с помощью Нильса Бора, то это пустяковое дело. Только, причем тут мышка?

Впрочем, еще одним важным признаком шизофреника является его способность обнаруживать невероятные взаимосвязи.

- Мышка-то? Да это ж из сказки про курочку Рябу. Мышка бежала, хвостиком вильнула, яичко упало и разбилось. А яичко там, какое было? Не простое…

- А золотое.

Да, возражать и становиться в позу представлялось не только бессмысленным, но и опасным делом. Напротив, надо было придумать, как лучше угодить деду, чтобы безболезненно покинуть обитель спятившего расстриги.

- Золотое, - передразнил дед. – Это яичко и было - разум. А мышление все испортило. Мышление, оно ведь суетится, вот и вильнуло хвостиком. Нечаянно или целенаправленно – неизвестно. Но что сказала курочка Ряба?

Хорошо еще, что вопросы были легкие и задавались в тепле, а не на кладбище.

- Курочка Ряба сказала: «Не плачь баба, не плачь дед. Я снесу вам новое яичко…»

- Не простое, - подхватил дед, явно польщенный достижениями ученика. – Правильно. А что это значит? Это значит, что разум и любовь всегда рождается. Каждую новую минуту.

И дед опять указал на результат преломления света в стекле призмы, как на неоспоримое доказательство правоты курочки Рябы.

- То есть, в этом спектре мы имеем концентрацию всеобщего Бога, разума, да еще и любви. Не слишком ли много?

- Да это же все одно, - возмутился дед. – Это только для мышления непонятно. Потому что оно все разъединяет. А разум наоборот. Даже в камне в этом все соединяется, а потом проявляется, и получается Бог. Потому что Бог – это любовь, которая все объединяет.

- Все это, конечно, может выглядеть логичным. Тем более, что до вас был еще Эмпедокл, который считал, что в мире все соединяется любовью и разделяется враждой. Но под этим предлогом вы все соединяете в одну кучу – и любовь, и разум, и яйцо, и самого Бога, притом сразу двух в одном флаконе. Мне кажется, Богу это может не понравиться.

- Да как ты думаешь о Боге? Ты, может, и впрямь считаешь, что Бог решает математические задачки?

- Да вы-то откуда знаете, какой он, Бог?

- Знаю, - с уверенностью заявил Федулыч. – И все это знают. И знали еще тысячи лет назад. Потому что есть такие знания, природные.

- Это вы, наверное, про интуитивные знания говорите? Но если все знают, то почему же нет единства мнений?

- Потому что есть мышка и есть бесы.

- Бесы?

- Да, бесы, бесы. Что впервые слышишь, что ли? Те самые, которые все путают.

- То есть, они делают это умышленно?

- Да, активно и целенаправленно, - подтвердил Федулыч, не подозревая ловушки.

- Но тогда получается, что бесы, не только машут хвостиками, но и разумны, то есть, обладают всем тем, что есть в яйце от курочки Рябы.

- Обладают, обладают, - не смущаясь противоречием, подтвердил дед. – Так же как червяк обладает яблоком. А думаешь, откуда взялся Падший Ангел?

- Но тогда может быть они способны на любовь?

- Но тут нет, – почуял подвох дед, - Одно дело обладать, а совсем другое стать. Что из двух-то любовь?

Вопрос был достаточной трудности, чтобы стать поводом для командировки на кладбище.

- Тут я как раз бы выбрал и то и другое. Но вообще-то считается, что это такое чувство достаточно сложной природы…

- Ну, не так уж и сложной, - возразил дед. – Ты ж сам говорил про образ и сопереживание. Вот и любовь - это такое сопереживание образа, когда хочется стать его частью. Если я тебе не авторитет, можешь почитать у Шопенгауэра.

Ссылка на Шопенгауэра лишний раз выказывала авантюрность учения Федулыча. Очевидно, он приводил звучные имена наугад и, возможно, с единственной целью, казаться умнее. Впрочем, для шизофреника это вполне нормально. Зато на человека недостаточно просвещенного образованность Федулыча могла подействовать неотразимо и через то сделать его легкой добычей идеологических сетей эксдьявола.

- Шопенгауэр, как хорошо всем известно, меньше всего был озабочен проблемами любви. Наоборот, он говорил о враждебности мира, которому противопоставляется воля.

- Эк, он тебя морочит,- возразил дед сочувственно. – Так и шепчет: «Федулыч неграмотный, чекнутый». Ну, ничего, я до него доберусь.

Проницательность Федулыча, возможно, была интуитивной природы, но все же настораживала. Особенно в связи с репутацией старца. И хоть прочитанные им мысли на самом деле никто не нашептывал, и они появлялись сами собой, однако, даже такие неточные извлечения из происходящего в мозгу разведчика, представлялись опасными, ибо могли привести к провалу.

На этом месте Улейкину пришлось прервать воспоминания, поскольку в дверь его квартиры позвонили.