1. Производят ревизию солнце и ветер, исчезает зверьё и становится суше, наступил, наконец замечаешь, на свете твой черёд чтоб таскали за голую душу. И годами бегут, оставляя проплешины, разбросав в перелесках лесное убранство, вековые деревья и даже орешины, постепенно меняя пейзаж на пространство. Все края отодвинулись. Левый и правый - отступают, чтоб не создавать напряжённости, ведь высокие зрелые летние травы совершенно не склонны к весенней покорности. Иногда ещё лес разбежится берёзами и замрёт бесшабашной зелёной гурьбой, обнаружив ободранной кожею розовой под коленями жёсткий упрямый прибой. И ночами гуськом, в своё детское тайное, наклоняясь от ветра почти до травы, отступает. Мелькают, прощаясь отчаянно, в лунном свете сухие ладошки листвы.

 

2. Во мне отец и тысяча ошибок инстинктов и замедленных мозгов, графинчик слёз и кладбище улыбок набитых беззаботных дураков, живущих в этом неуёмном теле - они кричат оттуда целый день и вертятся, пока я сплю в постели, и маются, пока ночная тень. И я засяду, словно корень, в детях, и буду торопливо бормотать, почувствовав опущенные плети, и соки вверх из перегноя гнать. Так в будущее лес уносит семя. Росток, впиваясь в почву там где проще, ещё не понимает, чьё он племя, что он всё та ж берёзовая роща, что повернувшись, взрослые и дети, к восходу солнца утром на восток, в его пронзительном холодном свете мы вместе на ветру. К листу листок.