Говорят, жизнь сверхновой звезды коротка. Она вспыхивает ярким, ослепительным светом, лишь на мгновение вечности озарив чёрную мглу Вселенной, раскрашивая всем спектром своего излучения серую, повседневную сущность человеческого бытия, но быстро гаснет, растратив энергию и исчерпав внутренние ресурсы.

 

11 ноября 1860 года над миром зажглась такая звезда – в лице нашей соотечественницы Марии Константиновны Башкирцевой, русской аристократки, посвятившей, всю без остатка, свою более чем короткую жизнь служению искусству и… ведению дневника.

 

Её жизнь – молния! В которой было заключено столько энергии, столько испепеляющего желания жить, что с лихвой хватило бы на сотню незаурядных жизней…

 

Это была натура с сильным характером, богатая по своему внутреннему содержанию и прекрасная в своём женском облике. Тонкий художественный вкус и блистательный ум, целеустремлённость и жажда знаний, неисчерпаемая потребность в самовыражении, любовь к искусствам, всесильная тяга к Прекрасному, врождённая внешняя и внутренняя красота, неописуемый темперамент, талант…

 

Не слишком ли много для одной, чтобы быть однозначно понятой и любимой всеми?..

 

«Мне часто говорят, что я – хорошенькая, но я считаю себя всего лишь миловидной… мне хотелось бы стать Личностью. Такой, чтобы после моей смерти мой дневник был интересен всем».

(30 декабря 1873 г., 13 лет)

 

Каково?..

 

Но в этом по-детски наивном и смелом признании показателен не сам факт постановки перед собой столь грандиозной задачи – стать Личностью, - что вообще-то характерно для этого возраста (самоутверждение), а то, с каким упорством и последовательностью она осуществляла задуманное, ни на секунду не сомневаясь в себе, какую жертву принесла на алтарь однажды избранных ценностей…

 

Богатство, блеск и признание в свете, гламур, как сейчас говорят…

 

Но у неё уже всё это было!

 

Неужели же этого было мало?

 

О чём ещё может мечтать девушка из высшего общества, когда жизнь только начинается?

 

«Этот бедный дневник, содержащий в себе все эти порывы к свету – порывы, к которым отнесутся с уважением, как к порывам гения, если конец будет увенчан успехом, и которые назовут тщеславным бредом заурядного существа, если я буду вечно коснеть.

Выйти замуж и иметь детей? Но это может сделать каждая прачка!

Но чего же я хочу? О! Вы отлично знаете. Я хочу славы!».

(3 июля 1876 г.)

 

«Уже два часа. Новый год уже наступил, и ровно в полночь, с часами в руках, я произношу своё пожелание, заключённое в одном единственном слове – слове прекрасном, звучном, великолепном, опьянительном: Славы!»

(31 декабря 1883 г.)

 

Личность Марии Башкирцевой – явление феноменальное, из ряда вон выходящее, не поддающееся объяснению с помощью простой логики. Какие предпосылки социального или наследственного характера заложили основу этого Феномена? Какие научно обоснованные концепции могли бы дать ответ на этот вопрос? Кто она, интеллектуальный вундеркинд из благородного семейства, несостоявшаяся богиня, или никчемный уродец с наполеоновскими амбициями?

 

Мы можем частично объяснить лишь эволюцию, развитие тех редких дарований, которые были отпущены ей, вероятно, свыше. Эта эволюция в немалой степени обязана её личному дневнику, где зарождался и бурно кипел процесс духовного и умственного развития. Элитные семена гениальности попали в плодородную, активно культивируемую почву. Причём очевидно, что эта почва культивировалась не столько извне, сколько изнутри. И это лишний раз подтверждает, что человек не является пассивным носителем каких бы то ни было качеств, доставшихся ему по наследству или по воле Божьей, а способен их изменять, улучшать, развивать или утрачивать.

 

«Мне тринадцать лет; если я буду терять время, что же из меня выйдет!»

(6 мая 1873 г.)

 

Что это, если не установка, решительная и безапелляционная, на Культ Личности, в хорошем, правильном смысле этого слова (в случае с известным диктатором происходил, на самом деле, не Культ Личности, с лёгкой руки Н. С. Хрущёва, а, выражаясь современным языком, её пиар и искусственное обожествление)? Что это, если не самопрограммирование?

 

«Я презираю людей, которые не представляют из себя ничего»

(20 августа 1879 г.)

 

Безусловно, личность М. Башкирцевой глубоко противоречива и неоднозначна с нравственной точки зрения, обывательской психологии и социального восприятия.

 

На бытовом уровне более чем легко показать, насколько она была горда, честолюбива, тщеславна, высокомерна. Характерно, что она сама прямым текстом говорит об этом, не пытаясь ни смягчить, ни оправдать свои недостатки. И это только располагает к доверию, добавляет уверенности в её искренности, правдивости, достоверности дневника.

 

«Я буду наказана за мою гордость и за мою глупую надменность. Читайте, добрые люди, и поучайтесь! Этот дневник – самое полезное и самое поучительное из всего, что было, есть и будет написано! Тут вся женщина, со всеми своими мыслями и надеждами, разочарованиями, со всеми своими скверными и хорошими сторонами, с горестями и радостями. Я ещё не вполне женщина, но я буду ею. Можно будет проследить за мной с детства до самой смерти. А жизнь человека, вся жизнь, как она есть, без всякой замаскировки и прикрас, - всегда великая и интересная вещь».

(14 июля 1874 г., 14 лет)

 

И если мы не нуждаемся в большем, чем покопаться в грязном белье, то нет ничего проще: в дневнике Маши достаточно много такого, что может затронуть самолюбие или обидеть до глубины души критиканствующего простолюдина, ревнивого за свою честь и достоинство, равно как и всякого пламенного борца за всеобщее равенство и социальную справедливость.

 

Богатство, слава, сильные мира сего – были предметом её трепетного поклонения и восторга. Далеко не все её интеллектуальные изыскания и психологические выкладки бесспорны, и, «не мудрствуя лукаво», вырванные из контекста данной конкретной жизни, легко могут стать предметом ханжеского осуждения и порицания, дескать, вот, какая сволочь – то, чего все мы, ведущие дневники, боимся пуще огня, предпочитая подчас предать свои творения забвению, чем сделать их достоянием многоликой общественности.

 

«Никогда не понравится мне человек ниже меня по положению; все банальные люди мне противны, раздражают меня. Человек бедный теряет половину своего достоинства; он кажется маленьким, жалким, имеет вид какой-то пешки. Тогда как человек богатый, независимый полон гордого покоя. Уверенность всегда имеет в себе нечто победоносное…»

(28 октября 1873 г., 13 лет)

 

Или вот ещё, полюбуйтесь:

 

«Стендаль имел по крайней мере двух-трёх людей, способных понимать его, а у меня… это просто ужасно: все так плоски, и даже люди, которых прежде находила умными, кажутся мне теперь просто глупыми. Уж не выйдет ли из меня в конце концов так называемая непонятая личность?»

(28 ноября 1883 г.)

 

А может, вам больше понравится это:

 

«Может ли быть что-нибудь более плоское, более подлое, более презренное, чем род людской? Ничего! Ничего! Род человеческий был создан к погибели… ну, да, я хотела сказать – к погибели рода человеческого».

(27 декабря 1875 г.)

 

Узнаём ли мы при этом себя, любимых, в прошлом жестокосердных недорослей, озлоблённых на всех и вся в своём несовершенстве и неотесанности, в извечном конфликте отцов и детей? Или ханжески забываем, что в своём самоутверждении, бескомпромиссно низвергая в хлам любые авторитеты, и даже своих близких - сами были такими?

 

«…мама всегда говорит о Боге: если Бог захочет, с Божьей помощью. Бога призывают так часто только для того, чтобы избавиться от разных мелких обязанностей.

Это не вера, даже не набожность: это какая-то мания, слабость, подлость ленивых, неспособных, беспечных! Что может быть грубее, как прикрывать все свои слабости именем Бога? Это грубо; это даже более – это преступно, если действительно веришь в Бога. Если чему-либо суждено быть, то это будет, - говорит она, чтобы избежать труда двинуться с места и упрёков совести».

(22 августа 1880 г.)

 

Но ведь это не крик души и отчаяния бьющейся в сетях нищего рыбака золотой рыбки, не исполненная ненависти агония умирающей злой Горгоны – это всего лишь эмоции живого, чувствующего существа, с его детской категоричностью, наивностью и целомудрием, в стремительном, взрывоподобном росте своём не успевающего раздвигать границы жизненного пространства и времени.

 

Этот юношеский максимализм, свойственный всем и каждому, простителен, если только он преходящ и со временем переходит в терпимость, благоразумие и любовь. Вся разница лишь в темпераменте, да ещё в том, насколько тот или иной формирующийся характер способен управлять своими эмоциями. Здесь же мы видим сильный, ярко выраженный характер, не дающий пощады в своём эмоциональном всплеске никому, и, прежде всего, себе:

 

«Глубокое отвращение к самой себе. Я ненавижу всё, что я делаю, говорю и пишу. Я ненавижу себя, потому что не оправдала ни одной из своих надежд. Я обманулась.

Я глупа, у меня нет такта, и никогда не было. Укажите мне хоть на одно моё умное слово или разумный поступок. Ничего, кроме глупостей! Я считала себя умной, а я нелепа. Я считала себя смелой, а я боязлива. Я думала, что у меня талант, и не знаю, куда я его дела. И при всём этом претензия писать прелестные вещи! Вы, может быть, сочтёте умным то, что я только что высказала; это только так кажется, но на самом деле не умно. У меня не достаёт ловкости судить о себе верно, что заставляет предполагать скромность и массу других качеств. Я ненавижу себя!»

(20/21 сентября 1877 г.)

 

Бескомпромиссность в самооценке, умение видеть себя таким, какой есть на самом деле или свои отрицательные качества – достоинство далеко не каждого мужчины, не говоря уже о женщинах.

 

«Я представляю из себя характер в высшей степени сложный…»

(3 мая 1878 г.)

 

Сложный, и столь же ранимый…

 

«Найду ли я когда-нибудь какую-нибудь собачонку на улице, голодную и избитую уличными мальчишками, какую-нибудь лошадь, которая с утра до вечера возит невероятные тяжести, какого-нибудь осла на мельнице, какую-нибудь церковную крысу, учителя математики без уроков, расстриженного священника, какого-нибудь дьявола, достаточно раздавленного, жадного, грустного, униженного, забитого, - чтобы сравнить его с собой?

Что ужасно во мне, так это то, что пережитые унижения не скользят по моему сердцу, но оставляют в нём свой мерзкий след!»

(28 декабря 1875 г.)

 

И я хочу повториться, что столь эмоциональное изложение своих мыслей и чувств лишь признак правдивости и неподдельной искренности автора дневника, с его необузданным темпераментом и самобытным духовным миром.

 

Где ты ещё видел, мой благосклонный читатель, столь же красноречивое, многократно повторяющееся, как заклинание, Уникальное авторское Уведомление (один из признаков Реального Личного Дневника)?

 

К примеру, вот это:

 

«Не ищите ничего такого, что не находилось бы в этом дневнике, я добросовестна и никогда не прохожу молчанием ни мысли, ни сомнения. Я воспроизвожу себя так точно, как только позволяет мне мой бедный ум. А если мне не верят, если ищут чего-нибудь сверх того или под тем, что я говорю, тем хуже! Ничего не увидят, потому что ничего и нет».

(1 октября 1875 г.)

 

Или вот это:

 

«…я писала и пишу безусловно искренно именно потому, что надеюсь быть изданной и прочитанной. Если бы эта книга не представляла точной, абсолютной, строгой правды, она не имела бы никакого смысла. И я не только всё время говорю то, что думаю, но могу сказать, что никогда, ни на одну минуту не хотела смягчать того, что могло бы выставить меня в смешном или невыгодном свете. Да и, наконец, я для этого слишком высоко ставлю себя».

(1 мая 1884 г.)

 

Оно, это Уникальное авторское Уведомление, уникально и бесподобно как по своему содержанию, так и по эмоциональной окраске, и не оставляет ни тени сомнения в том, что этот документ жизни достоверно, по-настоящему идентифицирует Личность автора.

 

И если быть равнодушным ко всем достоинствам этой девушки, вместе взятым, если даже никак не воспринимать, чисто по человечески, весь драматизм её творческой и личной жизни, то нельзя не отдать должное Главному, что наиболее ярко характеризует эту значимую фигуру: её беспредельное, неисчерпаемое желание жить достойно, дышать полной грудью, впитать в себя всю красоту Мира и выложиться сполна в своём творческом и интеллектуальном самовыражении, максимально правдивом и честном.

 

«Чем бы я ни сделалась, я завещаю свой дневник публике...

... Моя величайшая забота состоит только в том, чтобы выражаться как можно точнее».

(19 апреля 1876 г.)

 

… И в этом испытывать самое сильное чувство удовлетворения и органическую потребность. Ведь только услышанное, только прочитанное кем-то написанное тобой, только пережитое вновь, пусть чужой, но родственной тебе душой, имеет Смысл.

 

Так что нам, если только мы не исполнены зависти, все её порочные амбиции, скверный характер, что нам её надменность и высокомерие?.. Это ли главное в образе молодой девушки, аристократки, когда она была так прекрасна в своих грехах, так женственна и желанна, как Аэлита, так искренна и чиста, как святая дева Мария… Она верила, и эта благородная, всепобеждающая Вера привела её на Олимп художественного мастерства, эта Вера окрыляла её бессонными ночами в написании неподражаемых дневников, занявших достойное место в Золотом Фонде интеллектуального чтива, эта Вера придавала ей силы и желание жить. Ибо эта хрупкая, подверженная смертельной болезни девушка, помнила и хорошо усвоила для себя библейский сюжет, который приводит в своём дневнике 4 июня 1876 года:

 

«Когда Христос исцелил бесноватого, ученики спросили его, почему те, которые пробовали исцелить его, не могли этого сделать? Христос отвечал им: это из-за вашего неверия, потому что, истинно говорю вам, если бы вы имели веру с горчичное зерно и сказали бы этой горе: «перейди сюда», она – перешла бы, и ничего бы не было невозможного для вас».

 

Нам бы с вами, друзья, такой Веры и столько энергии – какие горы можно было бы свернуть!

 

Но возлюбленные богов, говорили римляне, умирают молодыми.

 

Маша не просто чувствовала – она хорошо знала, что скоро умрёт. Неизбежность трагического конца проступала всё явственнее и чётче.

 

И, не смотря ни на что:

 

"Я чувствую в себе такой подъём духа, такие порывы к великому, что ноги мои уже не касаются земли. Что меня постоянно преследует, так это боязнь, что я не успею выполнить всего задуманного. Это состояние утомительное, хотя чувствуешь себя счастливой… Ведь я не проживу долго… Мне кажется, что свеча разбита на четыре части и горит со всех концов…»

(28 ноября 1883 г.)

 

Так зачем, на пороге смерти, все эти страсти, накал борьбы, превозмогающее боль самолюбие амазонки? Зачем, когда вечная тьма и забвение уравняет величие гордой царицы с примитивной простотой той же никчемной прачки? Почему бы не предаться апатии и безразличию ко всему происходящему, к этой странной бессмысленной жизни, к этому Миру, где все мы гости? Чего ради противостоять неизбежному, неотвратимому?

 

«Если я умру вдруг, внезапно захваченная какой-нибудь болезнью!.. Быть может, я даже не буду знать, что нахожусь в опасности, - от меня скроют это. А после моей смерти перероют мои ящики, найдут этот дневник, семья моя прочтёт и потом уничтожит его, и скоро от меня ничего больше не останется, ничего, ничего, ничего! Вот что всегда ужасало меня! Жить, обладать таким честолюбием, страдать, плакать, бороться и в конце концов – забвение… забвение, как будто бы никогда и не существовала...»

(1 мая 1884 г.)

 

Но за этими грустными, полными горького сожаления словами, чувствуется Протест, несмирение, отчаянное желание успеть заявить о Себе, сказать Миру о том, что ты жил, и что эта до обидного скоротечная жизнь была, тем не менее, исполнена Смысла и высокого нравственного Содержания.

 

«К чему лгать и рисоваться! Да, несомненно, что моё желание, хотя и не надежда, - остаться на земле во что бы то ни стало. Если я не умру молодой, я надеюсь остаться в памяти людей как великая художница, но если я умру молодой, я хотела бы издать свой дневник, который не может не быть интересным»

(1 мая 1884 г.)

 

Талантливая художница, достигшая вершин творческого мастерства и всеобщего Признания, своё Главное и самое яркое полотно написала не кистью, а пером… И если мы не умеем мечтать, сопереживать, верить, нам никогда не постигнуть Прекрасного, Великого и божественной, чистой Любви. Нам никогда не понять и не увидеть, в этом случае, настоящий образ Марии.

 

«Разве вам никогда не случалось остаться вечером одному в деревне, под совершенно ясным небом, и почувствовать себя взволнованным, охваченным каким-то таинственным чувством, стремлением к бесконечному, почувствовать себя как бы в ожидании какого-то великого события, чего-то сверхъестественного? И разве вы никогда не испытывали, что такое грёзы, уносящие в какие-то неведомые миры?.. Если нет, вы никогда не поймёте меня…».

(16 января 1884 г.)

 

Величие Личности, как мы видим, выражается, прежде всего, в её Духовности, которая не материальна, а потому нетленна и бессмертна. И Душа человека, исполненная такого Величия, покидая свою плотскую колыбель, отправляется в вечное плавание к звёздам, являясь нам, живущим, носителем света и неисчерпаемой духовной энергии. Эта странствующая Душа остаётся с нами, живёт в нас и вдохновляет своей такой естественной, простой, чистой и искренней Любовью к Жизни.

 

«Мне кажется, что никто не любит всего так, как я люблю: искусство, музыку, живопись; книги, свет; платья, роскошь, шум, тишину, смех, грусть, тоску, шутки, любовь, холод, солнце, все времена года, всякую погоду, спокойные равнины России и горы вокруг Неаполя, снег зимою, дождь осенью, весну с её тревогой, спокойные летние дни и прекрасные ночи со сверкающими звёздами… я всё люблю до обожания. Всё представляется мне со своих интересных и прекрасных сторон: я хотела бы всё видеть, всё иметь, всё обнять, слиться со всем и умереть, если надо, через два года или в 30 лет, умереть с экстазом, чтобы изведать эту последнюю тайну, этот конец всего или божественное начало…

Моё тело плачет и кричит, но что-то, что выше меня, радуется жизни, несмотря ни на что!»

(11 марта 1884 г.)

 

О, прекрасная, вдохновляющая Мария! Да пребудут в наших сердцах эти замечательные слова и твоя удивительная непосредственность! И в бескрайних просторах Вселенной человеческих Душ лучиком света, как чистейшей воды бриллиант, будет всегда с нами яркий пример достойной, замечательной жизни…

 

«Когда я умру, прочтут мою жизнь, которую я нахожу очень замечательной».