Город был до невозможности провинциален. Не то, чтобы совсем, но столичной атмосферы ему недоставало, и центр был невероятно скучен. К половине одиннадцатого вечера центральная площадь пустела, и ветер, от нечего делать, пинал разбросанные бумажки и прочую продукцию торговой марки Y.

Стоял апрель, и ветер был в плохом настроении. Он злился. Он даже сатанел немного и желал пошалить. Дело в том, что температура воздуха не превышала десяти градусов (по Цельсию). И ветру это не нравилось. Стоял апрель, была пора весеннего брожения и всеобщей сумятицы. Но погода была холодна. Она не отвечала ветру взаимностью и оставляла без внимания его весенние порывы.

И ветер серчал. Он желал пошалить, и под вечер начинал приставать к одиноким девушкам, отчего-то оказавшимся в этот промозглый час на улице без теплых и комфортных спутников под боком. К девушкам, пригревшимся под боком у своих провожатых, он тоже приставал, но тем все было нипочем. И ветер завывал от обиды на весь мир, устроившийся так несправедливо. Потому что взаимность была отдана в пользование одним только людям, а ему приходилось довольствоваться одиночеством. А одиночество - это вещица не из приятных. Особенно, когда ты - ветер. И на улице вечер. И погода к тебе холодна.

И появилась девушка. Сперва одна. Затем другая. И обе быстро и скоротечно прыгнули в маршрутку прежде, чем ветер успел подлететь к ним вплотную. И появилась третья. Она вышла откуда-то - а откуда, ветер не успел заметить - и пошла навстречу ветру, ускоряя шаг. Ветер остановился и замер - он вдруг захотел получше рассмотреть ее лицо. Но девушка шла, слегка наклонив голову вниз. Очевидно, она о чем-то думала. Наверное, о том, как хорошо, что нет ветра - подумал ветер, и ему стало горько. Он, было, захотел забраться к девушке под кофточку, но передумал и решил просто предложить ей руку и галантным кавалером проводить до пункта, ей необходимого. И он сорвался с места, и подлетел к ней залихватски, как молодой гусар - ангажируя не на мазурку, а просто проводить, ведь девушка была одна.

Но девушка не оценила его благих намерений. Она встрепенулась, отвлекшись от своих мыслей, и отвела лицо в сторону. Этот порыв ветра, внезапный и необдуманный, был ей явно не по душе. Тогда ветер решил подойти с другой стороны, но и здесь потерпел неудачу. Девушка вздрогнула и ускорила и без того неслабый шаг. Ветер озадаченно постоял и пустился за девушкой по пятам. Он не вытерпел и попытался объяснить, что не причинит ей зла. Что он хотел всего лишь проводить ее домой, и если она приняла его за хулигана или – упаси Бог! - маньяка, то это совсем не так. Этот чертов город - с холодной погодой и пустыми площадями - он так безлюден, так невыносимо безлюден... Неужели она этого не понимает? Но девушка уходила прочь. Красивая и неприступная, высокая и гордая, она шла вперед, шла быстро, и ветер гнался за ней, выбиваясь из сил. А девушка шла, она спешила в тепло, ей надоел докучливый пронизывающий ветер. Она чувствовала себя несчастной и понимала, что все, что она делает - это совсем не то. Что нет у нее комфортного спутника, что рядом вообще никого нет - и пустота залитых жидкой фонарной ржавчиной улиц казалась злорадным символом, смеявшимся ей в лицо: ты одинока и несчастна, ты сомневаешься в себе, ты никому не нужна, все бросили тебя, все от тебя отступились. А ветер спешил за ней, и говорил, кричал, доказывал, надсаживая связки, что он есть – есть! - рядом. Что он желает предложить ей руку. Что он так жутко одинок. Неужели она не понимает?!

Но вдруг откуда-то мелькнули фары, и девушка, махнув водителю красиво вытянутой рукой, исчезла в остановившейся со скрипом маршрутке. Ветер рванулся, и, споткнувшись о бордюр, упал навзничь. Прямо на брусчатку, покрывавшую холмистость вздыбленного проспекта. Маршрутка, лениво поведя жирными боками, извернулась и пропала за поворотом. Красивая и гордая, высокая и неприступная, одинокая и несчастная девушка ушла в тепло…

Мимо кто-то проехал. Показались еще девушки. Раздался чей-то глупый смех. Кому-то посигналили, и светофор желтел, зацикленно мигая растерянным и круглым глазом. Жизнь продолжалась, но ветер как-то вдруг оглох. Он присел на край бордюра и, почувствовав предательский ком в груди, сжал зубы, но не удержался и, поднявшись, взлетел куда-то высоко над крышами многоэтажек, выложенных мозаикой светящихся окон. Оттуда - с самой высоты - виднелся весь город, в отливающей золотом сбруе проспектов и улиц, парков и мостов. Маршрутка, в которой уехала девушка, была как на ладони и походила на божью коровку, ползущую среди мельтешащих светляков; но ветер не хотел снова спускаться на землю, снова искать, догонять... Он выбрал первую попавшуюся подушку и, судорожно ткнувшись в нее, беззвучно заплакал…

А девушка ехала в маршрутке и смотрела на косые полоски, линующие черное стекло. Она была довольна, что села в маршрутку вовремя, и дождь не намочил ее, и без того продрогшую.