«Понедельник – день тяжёлый», - нередко слышим мы от тех, кто привык к рутинной работе по восемь часов в день, кто ждёт – не дождётся выходных, которые всё чаще стали называть чужим иностранным словом «уик-энд».

Мне кажется, тем не менее, что раньше, когда выходным было лишь воскресенье, этот маленький однодневный отпуск в конце недели был более долгожданным, радостным, а главное, полновесным. Мы успевали погулять с детьми в парке, сходить с ними в театр или в цирк, на дневное представление, вечером умудрялись попасть на концерт или в кинотеатр на вечерний сеанс. Редкий выходной мы не навещали родственников или друзей. Сейчас, по прошествии лет, это кажется неправдоподобным. Всё дело в том, что стирку, уборку и прочие дела по дому старались делать вечерами в будние дни, чтобы не омрачать ими праздничного воскресного настроения. С другой стороны, один единственный выходной день, столь отличный от серых будней, не успевал расхолаживать и расслаблять, выбивая из привычного трудового ритма жизни. Поэтому и понедельник был, мне кажется, менее тяжёл. Возможно, кто-то со мной не согласится, сочтя меня старой брюзгой, ностальгически приукрашивающей время, давно канувшее в прошлое, став историей. Но вы попробуйте проанализировать свои нынешние выходные. Может, тогда вы увидите, что я в чём-то права и передумаете вновь и вновь набирать телефонный номер своих друзей, а соберётесь и пойдете к ним, чтобы скоротать время вместе, глядя друг другу в глаза, обмениваясь новостями или обсуждая наболевшее.

 

* * *

 

Нет ещё и шести утра, а на «пятачке», откуда отправляется колонна машин, увозящая людей на службу, уже полно народа. Группами стоят офицеры и прапорщики, обильно засыпая тротуар окурками, словно не замечая рядом стоящих урн. Кто-то держится особняком и прохаживается поодаль. Издали все они кажутся удивительно одинаковыми, так как на всех камуфляж, а под козырьком головного убора трудно разглядеть лицо. Лишь приблизившись на расстояние рукопожатия, узнаёшь знакомых. Редкие в толпе женщины в такой же форме. Это начисто лишает их индивидуальности, да и от мужчин их отличает лишь то, что у какой-то из них выбилась из-под кепки длинная прядь волос, а у тех, что ещё совсем молоды, униформа так плотно облегает изящную фигурку, что под ней сразу же угадываются женские прелести.

Наконец, подъезжает колонна, чем-то напоминающая эшелон, - и толпа медленно растворяется, исчезая в утробе крытых кузовов мощных автомобилей, специально оборудованных для перевозки людей. Слышится дружное рычание двигателей, колонна по команде отходит от «пятачка», и улица тут же пустеет. Ещё немного, и появится дворник, чтобы подмести окурки, обертки от конфет и жвачек и разбросанную повсюду шелуху от семечек. И как бы он ни ворчал, но завтра всё повторится сначала.

Часть машин отправилась к мотовозу, остальные поехали дальше, к ближайшим «площадкам» – именно так, со дня основания полигона, здесь принято называть войсковые части, отстоящие друг от друга порой на десятки километров.

Проехав КПП, заметно поредевшая колонна через полчаса свернула с бетонки налево, и живые зелёные человеческие ручейки потекли каждый в своё здание, ставшее за годы службы вторым домом.

Внушительная группа сослуживцев, ехавшая в одном автомобиле, на протяжении всей дороги что-то живо обсуждала. Они ни на минуту не умолкали, перебивая друг друга, что-то выкрикивая, даже тогда, когда перешли на территорию части. Перешагнув порог своего здания, они продолжали что-то бурно обсуждать. Собственно, в этом не было ничего удивительного – всё-таки целых два дня не виделись, так что было, наверное, чем поделиться с товарищами по службе. А тут ещё вдруг все разом громко захохотали – видимо, всеобщий любимец Дмитрий Шацких рассказал свой очередной анекдот из свеженьких, что называется.

- Здравия желаю!- строго поприветствовал всех неожиданно появившийся у караульного помещения полковник Буганов, приглашая подчинённых занять свои рабочие места и приступить к выполнению служебных обязанностей. – А праздные разговорчики до перекура подождут, ясно? Кстати,- уже без металла в голосе продолжил полковник,- что это вы разгоготались, словно гуси, а? Небось, опять старший лейтенант Шацких расстарался. Вот и ладно. Вот и добро. Поднял вам настроение – самое время к делу приступить. Неужели от одного анекдота такой хохот стоял, что на плацу слышно было?

Полковник Буганов был сам охоч до хороших анекдотов. Офицеры поговаривали, что он держит во внутреннем кармане кителя специальный блокнот, куда записывает чуть ли не каждый услышанный или прочитанный анекдот.

- Да так, ничего особенного, только один и успел рассказать,- смущаясь, не то отрапортовал, не то оправдался молодой офицер.

- Ну-ну, не скромничай, старлей, опять что-нибудь остренькое припас?- всё-таки не смог не полюбопытствовать полковник.

-Димыч, ну, чо ты, правда, ведь хороший и безобидный анекдот, что, трудно повторить?- поторопился выслужиться перед начальством Иван Капитонов, которого сослуживцы в отделе почему-то недолюбливали, догадываясь, видимо, что это с его подачи отцы-командиры узнают обо всём, что обсуждается в коллективе или случается то, что совсем не обязательно знать начальникам.

- Ну, значит, это, - Дмитрий покраснел, как мальчишка,- к нам вчера племянник погостить приехал, вот он детский анекдот и привёз. В общем, так, Мария Ивановна спрашивает Вовочку, что тот знает о первобытно-общинном строе, а Вовочка ей отвечает: «Он был лучше нашего». А та, значит, наводящий вопрос задаёт: «Чем же это лучше?» Вовочка в ответ: «Тогда дураков вождями не выбирали». Мария Ивановна как закричит: «Садись, два! И чтобы завтра в школу без отца не появлялся. Он у тебя депутат, кажется?!»

На сей раз уже никто не смеялся, по крайней мере, громко. Перед лицом командира, а может быть, просто при повторе, анекдот уже смешным не получился и оказался каким-то длинным, одним словом, не в стиле жанра.

- Это что, на наши выборы, что ли, намёк? Я правильно понял? Ну-ну, товарищ старший лейтенант, - неодобрительно прокомментировал услышанное Николай Иванович и поспешил к себе в кабинет, бросив напоследок:

- Шацких! Зайдёшь ко мне через полчасика.

- Ну, всё, влип летёха, и надо же, - из-за такой ерунды,- прошептал кто-то в толпе.

- Ничего не влип, скажешь, тоже,- поспешил успокоить товарища Александр Колобов,- не боись, время не то, чтобы из-за всяких пустяков взыскания давали. Помнишь, Димыч, как тебе в училище за твои стрёмные байки доставалось, но ведь обходилось же всё. Не дрейфь – и здесь обойдется, а потом, что ты такого сказал? Правда, у нас в училище замполит был мужик, что надо – не дурак, и в юморе толк знал. Но ведь и Батя у нас с юмором дружит.

Саша с Димой были друзьями ещё со школы. Они даже какое-то время сидели за одной партой, потом вместе в одно училище решили поступать, и там опять попали в одну роту. А теперь служат вместе на полигоне, причём в одной части, куда получили распределение не без помощи упомянутого Колобовым замполита, замолвившего на распределении словечко за друзей. У каждого из них уже были семьи, правда, дружбы между семьями не получилось, хотя друг с другом они продолжали поддерживать, насколько это было возможно, дружеские отношения. Так вышло, что их жёны не сумели найти общего языка, что осложняло дружбу однокашников. Дима привёз жену из Питера. Лена была почти на три года старше него, и к моменту вступления в брак была уже дипломированным врачом-педиатром.

Колобов же после училища целых два года холостяковал. В эти годы он был частым гостем у женатого друга – то поужинать его пригласят, то, бывало, и ночевать оставляли, когда засиживались допоздна, и добираться до общежития, находившегося на площадке, было нечем. Даже выходные они проводили вместе. У них ещё по Питеру имелось много общих друзей, так что было что вспомнить, да и вообще, ребят многое роднило и объединяло. Некоторым из сослуживцев даже казалось, что они состояли в родстве. Впрочем, они и сами нередко обращались друг к другу – «брат».

Однажды, когда Елена с Дмитрием вернулись из очередного отпуска, Сашка встретил их неожиданной новостью, сообщив, что он скоропалительно женился. Его женой стала совсем молоденькая девчушка из соседнего села, только что закончившая школу. Как оказалось, выйти замуж за офицера было для неё пределом мечтаний. И вот сейчас, когда эта мечта сбылась, она, сразу повзрослев, обнаружила и свой сварливый нрав, и хватку львицы, нередко подключая для решения проблем, возникающих в становлении молодой семьи, свою мать, очень властную женщину, привыкшую командовать и дома, и на работе. Обе женщины не одобряли дружбу мужа и зятя с семьей одноклассника, считая её не только бесполезной, но, почему-то, даже вредной для семейного счастья Колобовых. Так что теперь друзья встречались в основном на службе, реже - на репетициях коллектива художественной самодеятельности, в который влились сразу же, прибыв после училища в часть, так как без этого себя просто не мыслили. Порой их отношения охладевали, а недавно они чуть было вообще не рассорились окончательно, когда Димка, в сердцах, назвал друга подкаблучником. Потом, правда, долго и упорно просил у него прощения, понимая, в глубине души, что Сашка попал в серьёзный капкан, из которого очень трудно выбраться.

 

На самом деле, полковник Буганов пригласил старшего лейтенанта вовсе не для проработки, а совсем по другому поводу. Приближался юбилей части. Вот командир и попросил, чтобы военнослужащие из отдела, возглавляемого Николаем Ивановичем, подготовили для концерта несколько специальных номеров, тем более что те были мастерами на разного рода интермедии, смешные сценки и пародии. Полковник тайком гордился своими хлопцами. Они не единожды побеждали в КВНах, отличались на традиционных весенних конкурсах «Юморина», проводимых 1 апреля, были неизменными участниками и лауреатами конкурсов художественной самодеятельности, о чём красноречиво свидетельствовали заключённые в рамочки под стеклом две грамоты коллективу – одна – гарнизонная, другая - от командующего округом. Собственно, об этом начальник и собирался поговорить с Шацких, серьезно озадачив его, так как времени на подготовку оставалось мало.

Вернувшись от полковника, Дмитрий довёл до сослуживцев просьбу командира, которую нужно было понимать как приказ, и предложил всем собраться во время обеденного перерыва в классе, где предстояло договориться о том, что они будут готовить к концерту.

Назвать коллектив отдела группой единомышленников можно было с большой натяжкой хотя бы потому, что в нём служили люди разных возрастов и положений. Тем не менее, находясь на службе, они поддерживали между собой почти приятельские отношения. А вот после службы, как и положено, разделялись на группы, как раньше говорилось, «по интересам». Молодые – тех, конечно же, больше привлекали вечеринки в тёплой компании, совместные семейные посиделки за праздничным столом, с танцами и ночной гульбой до утра. По субботам молодые не прочь были собраться мужской компанией, чтобы поиграть в преферанс или сходить в бильярдную. Летом они частенько выезжали гурьбой на пикники с обязательным шашлыком, бадминтоном или пляжным волейболом. Причём никогда не собирались на даче, несмотря на то, что многие, даже будучи совсем молодыми, приобрели дачные участки. Мало того, они не ездили на природу на машинах, предпочитая всей шумной компанией ходить пешком. Для отдыха они, как правило, выбирали, какие-нибудь дикие места – поближе к Ахтубе и к лесопосадке, где было бы хорошо и раздольно всем: и детям, и взрослым.

Остальные же, те, кто уже вдоволь наслужился, жили совершенно иной жизнью, не приемля для себя весёлой молодёжной тусовки. Несколько коллективных вылазок убедили их в том, что для большинства старших офицеров и прапорщиков, отслуживших не менее двадцати лет, подобные мероприятия весьма утомительны. Их раздражал излишний шум, бесцельное времяпровождение, когда даже мало-мальски нормальной рыбалки и то организовать не удаётся, так как место, выбранное для совместного отдыха, к этому не располагает, да и потом, целый день в полном бездействии – это далеко не всякому понравится. Вот почему, когда планировалась очередная коллективная вылазка, они чаще всего отказывались, ссылаясь на самые различные уважительные, с их точки зрения, причины.

На самом деле они просто дослуживали, ожидая скорой и неизбежной отставки и грядущих в связи с этим перемен, находя отдохновение в тихих домашних вечерах в семейном кругу, в охоте или рыбалке, в бесконечной возне с дряхлеющим автомобилем или в ковырянии в грядках на дачном участке.

Как правило, к сорока пяти военные чаще остепеняются, чем гражданские лица. Возможно, это вызвано тем, что они значительно раньше уходят на пенсию. Вот тогда и происходит некий дисбаланс в системе всего человеческого организма: казалось бы, в тебе ещё так много не растраченных сил, а ты оказываешься за чертой. Ну, ладно, если дослужился до высших чинов – тем дозволено служить чуть дольше. А если ты в сорок два все ещё майор, а впереди, по разным причинам, - никакой перспективы? Что тогда? Большинству никакие «бесы в ребро» не помогают – и тогда вполне ещё молодой мужчина обрастает множеством комплексов, порой замыкаясь в себе, иногда ударяясь в крайности. Хорошо ещё, если ты лишён амбиций и гордыни, но, увы, это те качества, которые в силу специфики армейских отношений культивируются в характере военнослужащего помимо его воли. И как ты должен себя чувствовать, наконец, когда твой однокашник, оказавшийся в нужное время в нужном месте, дослуживается до высоких чинов, вдруг переставая быть тебе просто другом оттого только, что он становится твоим начальником, приказы которого не обсуждаются?..

 

Время до обеденного перерыва каждый провёл, занимаясь своим привычным делом: кто-то сидел за компьютером, кто-то делал графики и расчёты, которые не успел завершить на прошедшей неделе, кто-то усердно листал техническую документацию. Но были в отделе и такие, кто на коленях держал «Нескучную газету» и разгадывал кроссворды, благо, как правило, на понедельник редко планировались серьёзные коллективные или индивидуальные работы, будь то пуски или подготовка к ним. Понедельник отдавался порой на раскачку, если, конечно не было срочных и неотложных дел.

Наступило время перерыва. Хватило пятнадцати минут, чтобы перекусить принесёнными из дома бутербродами и выпить что-нибудь горяченькое, налитое заботливой женой в термос. Офицеры постарше ничуть не стеснялись приносить из дома котлеты с гарниром и даже борщ, которые разогревались тут же, на калориферах, без которых в зимнее время в кабинетах не обойтись. Сейчас же их включали исключительно в обеденное время.

Перекусив, все дружно перешли в класс, где обычно собирались по торжественным случаям или для «разбора полётов» - так отцы-командиры называли подведение итогов плановых работ. Что касается предстоящего юбилея, его обсудили достаточно быстро, оно и понятно, военные – люди организованные, тем более что Дмитрий накидал примерные задания для тех, кого планировалось занять в подготовке. Так что осталось время ещё и поболтать о прошедших выходных, тем более, что они пришлись на столь редкие в этом году солнечные майские дни.

Петрович, старший прапорщик, служил солдатом срочную службу, когда их сегодняшний начальник пришёл в часть совсем молодым капитаном. Он поведал сослуживцам о своих злоключениях со строительством дачного домика для младшего сына. Прапорщик был мужиком местным – вот и позвал на помощь своих старых приятелей из села, уверенный в том, что сельские мужики больше понимают в строительстве. Кстати, большинство в отделе были людьми приезжими – кто с севера, кто с юга, Крылов, вон, тот – с Чукотки, правда, как уехал в военное училище, так с восемнадцати лет на родине и не был. Всё только собирается, но пока никак не получается родных навестить.

Но вернёмся к рассказу Петровича, который в подробностях доложил, что с ним приключилось:

- Представляете, вместо коллективной стройки получилась у нас коллективная попойка, хорошо ещё, что в субботу начали, а не в воскресенье. А то с таким раскалывающимся кочаном фига с два на службу бы вышел – факт. В общем, мужики, мы в этой самой недостроенной избушке, как бездомные какие, втроём и заночевали. Слава тебе Господи, дождя не было, а то без крыши, каково бы оно было? Не, служивые, башка и по сей час трещит – спасу нет, вот ведь дурак старый!

- Ну, подумаешь, с кем не бывает,- вставил кто-то из молодых,- ну, оторвался мужик. Плохо только то, что голова болит, наверное, многовато хряпнули?

- Ясное дело, немало, если к бабке не три ли раза за самогонкой бегали, это кроме той, что я с собой брал, думал, сделаем всё чин-чинарём – и выпьем, и закусим.

Но самое позорное, братцы мои, в конце было. В домике, понятное дело, двери нараспашку. Мы, значит, с Федькой вдвоём на раскладушке притулились, а Федька, кум мой, ей Богу, ничуть не меньше меня будет. Как уместились?- ума не приложу. А Васька – тот совсем тощий, он на лавчонке клубочком свернулся. Одеяльце нашёл, накинул на себя – его и не видно вовсе, тем более что в домике свету нет.

А перед самым утром бомжиха местная Маруська подошла, видит, дверь настежь, она и зайди внутрь. Летом она только по дачам и живёт, сколько ни гоняли, толку нет. Днём где-нибудь прячется, а как стемнеет, так и ищет, куда бы залезть переночевать. Ну, так вот, стоит она на пороге, сама с бодуна, еле ноги держат, того и гляди – рухнет. Глаза, видно, у неё к темноте привыкли, она нас с Федькой увидела, да как заорёт: «Батюшки, нетрадиционные обнаглели – по дачам шоркаются!» Из домика выскочила, как ошпаренная, бежит прочь и всё орет. Я за ней. Хочу догнать, объяснить, что она, мол, не так всё поняла, что мы просто пьяные. Думаю, неужели не видит, чёрт подери, – сама же не просыхает. Я ведь что подумал: вдруг кто из знакомых на даче ночевать остался или приехали с утряни за снастями, если кто на рыбалку собрался. Тут уж и небо сереть стало – почти всё видно. У Маруськи дыхалка, как у всех алкашек, понятное дело, не ахти, остановилась она, повернулась, видно, думает, почему ж мужика не выслушать, раз он так слёзно просит? А как повернулась, заорала ещё громче, на меня посмотрев.

- Чем же ты её напугал, Петрович? Ты у нас мужчина видный, даже можно сказать, красивый. Что же это бомжиха тебя испугалась?- полюбопытствовал Колобов.

- Не поверите, я на себя глянул, - заорал не хуже Маруськи. И куда, черт возьми, с меня трусы подевались? Стою в стоптанных кроссовках на босу ногу, в майке, выше пупка задранной – и без трусов – во позорище! Я бегом назад, а ведь уже далеконько отбежал. Дверь запер изнутри – и давай мужиков будить, мол, пора домой возвращаться. А они лыка не вяжут. Оделся, обоих взял в охапку и задворками, чтобы не встретить кого-нибудь, чуть ли не на себе потащил дружков по домам. Так что глядите, молодёжь, как пить на дачах – до какого сраму дойти можно! Но что удивительнее всего, трусов-то я так и не нашёл в домике и на следующий день. С ногами, видать, оказались.

После рассказа Петровича о своих злоключениях смех несколько минут стоял гомерический.

А тут майоры Петров и Васечкин, неразлучные ещё со службы в Палласовке, поведали всем о том, как они удачно съездили в Пологое Займище и набродили там линей, карасей и раков. Сослуживцы, особенно те, у кого маленькие дети, нередко спрашивают обоих, уж не их ли сделали прототипами героев популярной детской книжки, хотя наверняка понимают, что такого быть не могло, так как тут явно что-то по времени не срастается.

- Представляете, два таза под пивко съели. А рачки, я вам скажу, как у Карцева, - «те, что вчера по пять».

- Ну-ну, Вальке, тому хорошо – он обжора. Мне кажется, он ещё не один бы таз слопал, а мне эти красные варёные монстры теперь в кошмарных снах сниться будут. Чтоб я ещё когда раков ел! И что хорошего в них люди только находят?! А мусора сколько от них! Да и потом, ели-то у меня, а не у Вальки. Мусор до утра не выбросили – воображаете, какие ароматы стояли? Меня чуть не стошнило.

- Володя, а кто тебе мешал очистки выбросить?

- Да я с пузом, больше похожим на бочку с пивом, дальше койки не дошёл бы.

- Вов, а ты их в другой раз только лови, раз ты такой удачливый, а есть нам приноси – мы не против,- предложил кто-то из офицеров постарше.

Несколько особняком, в стороне от всех сидел подполковник Серов – высокий сухощавый мужчина с копной каштановых волос, в которых всё ещё не было седины. Серые крупные глаза его на удивление редко моргали, и, казалось, были всегда широко раскрыты, благодаря чему на лице его обманчиво вырисовывалась маска удивления и постоянной заинтересованности в предмете разговора. Тонкий, правильной формы нос, ярко очерченные губы и мужественный подбородок с ямочкой, высокий, без поперечных морщин лоб – всё это больше бы, наверное, все же подошло актеру, с амплуа героя-любовника, чем кадровому офицеру. Со спины подполковник выглядел атлетически сложённым юношей, и если бы не две больших звезды на погонах, его запросто можно бы было принять за молодого лейтенанта. Кстати, однажды кто-то из подслеповатых проверяющих из центра так к нему и обратился: «Лейтенант, быстро найди мне полковника Буганова!» Правда, когда тот, отягощённый тучным телом, подошёл чуть ближе, и через толстые линзы очков разглядел-таки погоны, вместо извинения, неожиданно спросил: «Из молодых, да ранних, или просто хорошо сохранился?», Серов спокойно ответил: «Наверное, второе». Кроме всего прочего, подполковника отличала ещё и лёгкая, почти летящая походка. Внешние данные, осанка, в которой не было ничего общего с армейской выправкой, а, главное – его манеры, выдавали в нём человека, не ассимилировавшегося с армейскими манерами и специфическими особенностями поведения, свойственными мужчинам в погонах. Многим из сослуживцев он казался чрезмерно гордым и неприступным.

На самом же деле подполковник Серов был очень скромным и интеллигентным, хотя и несколько нелюдимым человеком. Он происходил из династии кадровых военных - дед в своё время закончил кадетский корпус, отец вышел в отставку с должности командира части. Сам Сергей Павлович до полковника так и не дослужился, несмотря на то, что с отличием закончил военную Академию, и, ещё будучи капитаном, защитил кандидатскую диссертацию, не учась в адъюнктуре и занимаясь своим образованием исключительно во время очередных отпусков. Складывалось впечатление, что он не оказался вовремя в нужном месте, как говорят современные служаки, не попавшие в струю, и таким образом объясняющие свои неудачи в продвижении по служебной лестнице. Однако Серов на судьбу не жаловался, да и некому было: жена Ольга вот уже четыре года, как умерла, не дожив до сорока пяти лет. Яркая, статная, красивая и всегда весёлая женщина, казалось, олицетворявшая собой саму жизнь, она никогда не жаловалась на здоровье. А тут, надо же, такое – обширный инфаркт подстерёг прямо на работе. Даже до госпиталя не успели довезти – скончалась в автомобиле скорой помощи. Единственный сын Серовых давно уже жил своей семьей за Уралом, куда получил назначение после окончания Академии, продолжив династию.

Последние несколько лет Серов служил в секретке – так все называют здесь секретное отделение. И только перед самым увольнением в запас его перевели в отдел с повышением, сразу же присвоив очередное звание подполковника, так что в коллективе юмористов и любителей КВН он был человеком новым. Так и не успев обзавестись приятелями или, тем более, друзьями, кроме того, и в силу своего характера, он не смог коротко сойтись ни с одним из новых сослуживцев.

- А Вы что молчите, товарищ подполковник?- обратился к нему Марк Торчинский, в минувшую пятницу шумно обмывший свою майорскую звезду,- наверняка, тоже на рыбалке были - вы ведь среди нас единственный рыбак-профессионал?- с едва уловимым подтекстом закончил новоиспечённый майор.

Палыч, так почему-то сразу же стали величать в отделе Серова даже старшие офицеры, и это несмотря на его молодцеватость и моложавость, своими рыбацкими удачами не хвастался. Однако скрыть их было попросту невозможно. Частенько на обед он приносил с собой то прожаренных до золотистой корочки ароматных линей, нарезанных толстыми кусками, что выдавало размер выловленной рыбы, то копчёного сома, то вяленого леща. А какие он порой доставал из старого кожаного портфеля балыки – ну, просто пальчики оближешь! Причём, Сергей Павлович никогда не ел в одиночку - он всегда приглашал желающих полакомиться собственноручно выловленными деликатесами. А те, в свою очередь, не только не отказывались, но и порой заворачивали в бумагу кусочек-другой, чтобы угостить своих домашних. Как-то раз, заметив это, Серов решил, что не помешает приносить с собой побольше рыбки. Отпускникам он сам предлагал вязаночки вяленой воблы или чехони. Со временем в отделе так к этому привыкли, что и сами, в другой раз, стали просить Палыча о гостинце для родственников или врачей, а тот и не отказывал, кроме тех редких случаев, когда у него гостил сын с семьёй. Вот уж кого он затаривал, что называется, по полной, зная, что там, где тот служит, даже реки поблизости нет, кроме того, служба у него была таковой, что много по рыбалкам не наездишься.

- Да, майор, был на рыбалке,- ответил Серов, нарочито обратившись к Торчинскому по званию,- пробовал новую блесну в деле. Сам смастерил - вот и ездил на Марьину Яму блёсенку испробовать с лодки.

- А что за блесна такая особая, что её апробировать нужно? – услышал подполковник от кого-то из заинтересовавшихся блесной рыбаков.

- Да я о ней в «Охотнике – рыболове» прочитал. Поскольку она мало на блесну похожа, решил сам её сделать и убедиться в правдивости автора. А то ведь иногда такого насоветуют в журналах рыболовы-любители, что диву даёшься, как такое вообще напечатать могли. А тут вообще что-то необычное – дай, думаю, рискну.

- Она, что же это, совсем не похожа на обычную блесну?- спросил тот же голос.

- Совсем. Это металлический стержень с тройником на одном конце, а на другом у него высверлены две дырочки. По замыслу авторов, при резком поднятии такой блесны со дна вслед за ней должны потянуться пузырьки воздуха. Одним словом, имитируется движение живого малька, на что и должен среагировать хищник. И все же, по-моему, главное - это подходящее место найти для отвесного блеснения. Кто интересуется, я могу и журнал, и смастерённую блесну принести.

- А что значит «место подходящее»?- спросил прапорщик Житников, тоже азартный рыбак, хотя, говорят, он и побраконьерить не прочь.

- Тебе ли не знать, Виктор? Ты же, судя по фамилии, - местный, наверняка знаешь все рыбацкие места в округе.

- Ну, вот, все так считают! Здесь и вправду, Житниковых – пруд пруди. И они, надо сказать, меня тоже за своего принимают. Но, правда, у меня тут даже дальних родственников нет. Сам я из Воронежа, кроме Вас, наверное, все в отделе знают, потому как по молодости я просто устал разъяснять, что я такой же приезжий, как и они.

- Ну, раз не местный, слушай: ищи коряжник на быстром течении. Можно остановиться и на выходе русла Ахтубы из плёса.

- Простите, товарищ подполковник, Вы что-то от темы отвлеклись,- не унимался любопытничать Марк Торчинский, словно пытаясь вывести Палыча на чистую воду. Он почему-то подозревал, что Серов покупает рыбу у артельщиков, которых нынче развелось в соседнем селе немало. Те даже во время нереста тралят – куда только правоохранительные органы смотрят, и где могут выдавать такое количество лицензий?! Собственно, Марк, будучи сам рыбаком, никак не мог поверить в то, что можно постоянно с рыбалки возвращаться домой с уловом, притом, вылавливая такую крупную рыбу, какую каждый раз приносит на обед подполковник. Быть удачливым в течение всего сезона, независимо от погоды, Торчинскому представлялось полнейшим абсурдом.

- Ну, и как «хитрая» блесна сработала? Что же Вы не расскажете?

- Да ничего блесна – не подвела. Пяток жерехов зацепил. Только в облюбованном с берега месте ничего не получилось. Понаблюдал, где они охотятся, подплыл и замер на какое-то время, потом начал блеснить. Поменял не одно место – везде был плохой клёв. Но я на переговоры с сыном торопился – у нас с ним уговор каждую третью субботу по телефону связываться. Сами знаете, теперь не очень-то молодые любят письма писать. Так что я торопился домой и рыбачил совсем недолго – часа два или два с половиной, не больше.

В класс вошёл полковник Буганов. При виде старшего офицера все встали со своих мест.

- Байки травить не устали? Да и вообще, не затянулся ли ваш обед, господа офицеры и прапорщики? – чем-то очень озабоченный и раздражённый, почти выкрикнул он. - Если кому заняться нечем, - прошу ко мне в кабинет. Я найду достойное занятие каждому. И пора запомнить, наконец: «Службу нести – не, сами знаете, чем трясти!»

- Наверняка, генерал за что-нибудь шею намылил, раз на нас так вызверился,- на ухо шепнул Колобов Диме.

- Не дай-то Бог, если очередную комиссию к нам на площадку потянуло, - вмиг заставят и «траву в изумрудно-зелёный цвет красить»,- также шёпотом произнес Шацких, улыбнувшись и вспомнив, как именно такой шуткой отметили его прибытие в часть молодым безусым лейтенантом.

- Точно, и ещё прикажут «мух от штаба веником или метлой отгонять». Ну, ничего, молодняка много прибыло – будет, значит, чем их занять.

Тем временем, полковник продолжал всё так же начальственно и безапелляционно:

- И помните, грядёт аттестация. Многим звание очередное получать, а у некоторых – контракты заканчиваются. Так что думайте своими головами, если они у вас не только для того, чтобы фуражку носить. Не верю, что кому-то на гражданке будет лучше, чем здесь, по крайней мере, в первые годы. Я со многими, кто в отставку ушёл, связь поддерживаю. Не мёд там, не надейтесь!

- Товарищ полковник! – как всегда в подобных ситуациях, бросился на амбразуру любимец командира Юрий Дёмин.

Капитан Дёмин был маленького росточка, и если бы не ранняя седина, вполне, особенно издали, он мог бы показаться подростком. В части у него было прозвище: «Мал золотник, да дорог», которое в полной мере соответствовало его хозяину. Он был мастером на все руки: хорошо рисовал, обладал дизайнерскими способностями, умело работал с пластиком и по дереву, и имел поистине художественный вкус. Оборудованный им класс и коридоры клуба части вызывали у полковника Буганова гордость. Ещё бы – его подчинённый делал. Может быть, поэтому и казалось, что Николай Иванович относился к Юрию не так, как к другим, а как-то по-отечески, что ли.

- Ну, что на сей раз придумал, заступничек?- уже несколько смягчая тон, спросил Буганов.

- Товарищ полковник! Мы же Ваш приказ выполняли: роли распределяли, концерт предстоящий обсуждали, хотите посмотреть?

Дёмин достал из кармана сложенный вчетверо стандартный лист бумаги, надеясь, что командир поверит на слово, что именно здесь записаны фамилии исполнителей и перечень номеров концерта. На самом же деле на бумажке были размеры выдвижной полки для клавиатуры, чтобы было удобно работать за компьютером. Всё дело в том, что стационарно вмонтированная в стол полочка была для Юрия высоковата, и ему приходилось при наборе текста долгое время держать руки на весу, высоко поднимая локти, после чего к вечеру, особенно когда было много работы, руки просто отваливались. Многие догадывались, что Юрка блефует, тем более что никто не видел, чтобы он вообще что-либо записывал при обсуждении программы. Догадывался об этом и Буганов, но, будучи от природы человеком добрейшей души, не зря за глаза его частенько называли «батей», он не подал и виду, а включился в игру:

-Хорошо, что вы так серьезно, а главное – сразу же приступили к выполнению моего приказа. Похвально. А сейчас – все живо за работу!- снова выпалил он на повышенных тонах, и, что-то бурча себе под нос, вышел из класса и смешно зашаркал ногами, словно он был обут не в приличные туфли, подобающие старшему офицеру, а в домашние шлёпанцы. Он медленно продвигался по длинному коридору, продолжая слышать, как вслед ему хихикали его подчиненные, разбредаясь по своим рабочим местам.

- Как малые дети, честное слово! А ведь среди них уже немало и седых, и лысых, и отцов, и дедов, а главное, - они все, как один, с погонами, но всё равно, что мальчишки! - вслух произнес Николай Иванович, переступая порог собственного кабинета.

Ближе к концу рабочего дня к Серову подошёл Торчинский:

- Сергей Иванович, простите за наглость, очень хочу напроситься с Вами на рыбалку. Ну, пожалуйста, не отказывайте мне. Так хочется хоть один раз в жизни что-то стоящее выловить. Вот мы с мужиками, куда только ни мотались, кроме мелочи ни в озёрах, ни в Ахтубе ничего не попадается. Особенно в последнее время. На прошлой неделе, правда, сома зацепил, да и тот, по Вашим меркам, на сома, наверное, не тянет – всего полтора килограмма.

- Почему же не сом, сом, конечно, только маленький, вернее, небольшой,- медленно, словно раздумывая над каждым последующим словом, включился в разговор Серов. Он никак не ожидал, что Торчинский может подойти к нему со столь странной просьбой. - Видишь ли, майор, рыбалка – дело непредсказуемое, особенно если идёшь специально, чтобы выловить сома.

- Зовите меня, пожалуйста, Марк, а не майор, может быть, мы так быстрее подружимся.

Ну, уж такого, если честно, подполковник даже представить себе не мог, поэтому продолжал говорить о рыбалке скорее отвлечённо и по инерции, чтобы хоть как-то поддерживать разговор:

- Понимаете, Марк,- Серов заметил, что, обращаясь к Торчинскому по званию, он разговаривал с ним на «ты», сейчас же, перешёл на «вы», что не осталось не замеченным и майором. - Иной раз вечер и ночь потратишь, хорошую наживку насадишь, а в результате – попадётся два-три сомика, а когда уже начнёшь собираться, вдруг забыв про дальнюю закидную, пойдёшь её вытаскивать, а там такой приличный сом сидит, и, похоже, давно. Так что, ещё раз повторюсь, рыбалка – дело непредсказуемое.

Прямого ответа на вопрос майора так и не последовало, однако вовсе не потому, что Серов его не расслышал. Нет, он просто любил природу один на один, и каждый раз, отправляясь из дому, шёл к ней, как ходят на свидание к любимой. Бессловесное общение с природой, ничуть не меньше, чем рыбалка, отвлекало его от серых будней, давало некое обновление и душе, и телу. За свою к ней любовь он ничего не требовал взамен. Но природа щедро откликалась на его чувства и дарила его бодростью духа, крепким здоровьем, давала ему силы жить, вселяла надежды на благополучное будущее. Кроме того, она словно отодвигала тревоги, вызванные скорой отставкой, сулившей много всяких проблем и перемен, которые наверняка потребуют немало сил.

- Ну, так Вы возьмёте меня с собой, товарищ подполковник?

Настойчивость Торчинского обескураживала Серова, поэтому он так и не торопился с ответом, надеясь втайне, что Марк проявит такт, и сам поймет, что по каким-то причинам его не очень хотят брать в компаньоны. Но тот всё стоял перед Сергеем Павловичем, до блеска начищенный и наглаженный, аккуратно причёсанный, если не сказать,- прилизанный, чем-то напомнивший подполковнику не то лакея, не то официанта.

Пауза затягивалась до неприличия.

« Ну, как ему объяснить, что не хочу я проводить своё свободное время, тем более, на рыбалке, с малознакомым, по сути, чужим мне человеком, который даже по возрасту в приятели мне не годится?»- думал Сергей, стараясь не смотреть майору в глаза.

«Так, раз не хочет меня с собой брать, значит, точно – заливает подпол. Ничего он не ловит, выдумывает всё, а сам рыбу покупает. А то, ишь ты, ни у кого клёва нет, а он всегда с уловом – не может такого быть – факт»,- едва успела эта мысль промелькнуть в голове Марка, как он, неожиданно для себя услышал:

- Что ж, до выходных, как говорится, дожить ещё нужно. Вы давайте-ка, ближе к пятнице мне домой вечерком позвоните, тогда всё и обговорим, а то что сейчас без толку решать - тем более что и погода может измениться.

Между тем, рабочий день закончился, и всё та же длинная вереница зелёных машин, с высоты четвёртого этажа похожая на длинную гусеницу, повезла всех служак назад, в военный городок.

 

* * *

Предвкушая скорое разоблачение подполковника Серова, Торчинский не заметил, как пролетела неделя, хотя на службе была какая-то внеплановая московская проверка, непредвиденные стрельбы и даже зачёты по строевой подготовке, что стало для занимающихся военной наукой настоящей экзотикой. Всё это потребовало от личного состава немалого напряжения сил, и к концу недели каждый почувствовал себя изрядно вымотанным. Скорее всего, столь необычные мероприятия проводились по указке сверху.

В пятницу после обеда «проверяющих товарищей» проводили самолётом восвояси, загрузив салон традиционными астраханскими гостинцами. Ранней осенью, когда подобных комиссий бывает особенно много, их снабжают душистыми, мясистыми местными помидорами, дынями и арбузами. Сейчас же, когда до урожая было ещё достаточно далеко, гости увозили с собой вяленую и копчёную рыбу и балык из осетровых. А ещё в самолёт загрузили свежую осетрину и трёхлитровые банки с чёрной икрой, для которых в салоне был оборудован специальный холодильник. Говорят, лет тридцать тому назад всеми этими деликатесами в здешних местах торговали открыто.

По случаю удачно прошедшей проверки военнослужащих отпустили на целых два часа раньше положенного, так что на площадке остались лишь отцы-командиры для подведения итогов. У штаба сиротливо стояли в ожидании своих хозяев несколько газиков и «Волг».

Серов был сегодня старшим колонны и сидел рядом с водителем. Сначала он услышал, как стучат по крыше, а затем увидел, как стекает по лобовому стеклу дождь. Торопливо заработали резиновые дворники, издавая скрипящие монотонные звуки. Сергей Павлович широко улыбнулся, сверкнув ослепительной белизны крупными зубами, после чего радостно выпалил вслух:

- Слава Богу, проблема решилась сама собой.

- Вы мне что-то сказали, товарищ подполковник?- спросил удивлённый водитель.

-Да, вот, говорю, дождь пошёл. Дорогу развезёт, наверняка.

- Да Вы не переживайте, на нашей машине мы по любой дороге проедем.

«Странный подпол какой-то,- подумал ефрейтор,- что это он так беспокоится, будто мы не по бетонке едем, как её может развезти? И улыбается он как-то странно, как блаженный».

Отправив колонну в автопарк в сопровождении ВАИ, Сергей, не обращая внимания на дождь и лужи, медленно шел по улице, испытывая облегчение от мысли, что никуда не придётся ехать с Торчинским. По пути он зашёл в дежурный магазин, а когда вышел оттуда, ливень уже прекратился, и его сменил частый и мелкий колючий дождь, который в здешних местах, как правило, бывает затяжным. В приподнятом настроении Серов поднялся в квартиру, однако, едва он успел закрыть за собой дверь, пронзительно и настойчиво затрезвонил телефон. «Неужели всё-таки Торчинский?» - мелькнуло у него в голове, пока он поднимал к уху тяжёлую массивную трубку со старого чёрного телефонного аппарата, который стоял в квартире со дня основания полигона.

- Алло,- как можно спокойнее, чтобы не выдать свое недоумение, если вдруг послышится голос назойливого майора, отозвался Сергей.

- Ну, как, едем, Сергей Павлович?

- Послушайте, Марк, неужели Вы не видите, какая разыгралась непогода. Вы представляете, какими станут к утру дороги за городом, и особенно в пойме? Думаю, у нас ничего не получится.

Торчинский же вовсе не воспринимал слова подполковника как отказ и, продолжая быть настойчивым, с оптимизмом в голосе возразил Серову:

- Что Вы! Всё у нас получится! У меня, как-никак, русский внедорожник. Моя «Нива» любую грязь одолеет – мы на ней из таких передряг выбирались! Один раз во время дождя прямо по пойме разрезали, минуя дороги.

Отступать перед таким напором было дальше некуда, и Сергей Павлович сдался, согласившись поехать-таки на рыбалку, хотя и понимал, что это чистой воды авантюра.

- Ну, раз «Нива»…Только давайте трезво смотреть на вещи: если до ночи не распогодится, даже Ваш чудо-автомобиль не спасёт. После сильного, а главное, столь продолжительного дождя, с Роговки и на тракторе бывает не очень-то просто выбраться - поверьте мне на слово.

- Палыч!- радостно выпалил Марк,- ну, что гадать на кофейной гуще? Утро вечера, как говорится, мудренее. Вы лучше скажите, во сколько за Вами заезжать, Вы, кажется на Ниловского живёте?

«Даже это чертяка знает! Может, он и вправду ничего себе парень, и рыбак заядлый, а я напрасно к нему придираюсь?»- подумалось Сергею.

- А можно ещё вопросик? С собой что брать? Воды, еды – понятно, а из снастей что?

- Ну, что Вам ответить, Марик, Вы позволите мне Вас так называть? Просто Вы с моим сыном тёзки. А насчёт еды я Вам не советчик – тут уж Вы сами выбирайте. Что же касается снастей, то там, куда я намеревался поехать, кто на что ловит: кто на спиннинг, кто на закидные, а ближе к берегу, в протоке некоторые рыбаки умудряются крупных лещей и на поплавочную удочку выуживать. А вот подсак там необходим, на что бы вы ни ловили. Что до меня, я предпочитаю короткие спиннинговые удилища – ими удобнее с лодки забрасывать.

- Так мы, что, и лодку, значит, с собой возьмём? Вот здорово! А у Вас какая?

- «Омега». Она уже довольно-таки старенькая – я её ещё на первые лейтенантские отпускные приобрёл. Однако служит мне безотказно – ни разу не подвела.

Серов вдруг почувствовал, что Торчинский хочет ещё о чём-то спросить, по тому, как он засопел и задышал в трубку.

- Простите, Сергей Павлович, а Вы тоже еврей?

- Почему еврей? Ах, это Вы из-за имени моего сына? Нет, не еврей. Мы исконно русские, похоже, даже кровосмешения в роду не было, так как предки наши с Русского Севера, а до тех мест, насколько мне известно, даже татаро-монгольское иго не дошло. А что до имени сына, так это моя покойная жена выбирала. Она зачитывалась Роменом Ролланом, а больше всего любила «Очарованную душу» - там и имя первенцу подыскала. А я не возражал - хорошее имя.

- Вот оно что. А я, было, подумал…жаль, я Роллана не читал, но теперь обязательно почитаю. Вообще-то как-то странно у русских получается. Мы имена новорожденным больше в честь родственников даём, точнее, в память о родных. Вот меня, например, назвали в честь прадеда; моего сына Илью зовут так же, как Сониного папу. Соня – это моя жена. Впрочем, мы от темы ушли, Сергей Павлович. В четыре будет не слишком поздно за Вами заехать?

- Подходящее время.

- Ну, тогда до завтра!

Марк первый повесил трубку, не дождавшись последней реплики Серова, которому подумалось: «И всё-таки он смешной. Похоже, расстроился, что я оказался не евреем, а русским. Чудак человек, честное слово!».

Поужинав, Сергей включил телевизор, который всегда скрашивал его одиночество, разбавляя кромешную тишину в квартире. Потом он погрузился в массивное кожаное кресло - это была единственная крупная покупка, сделанная им после смерти жены. В нём он теперь нередко проводил вечера с книжкой в руках или листая журналы. Последнее время ему всё больше стал нравиться альманах «Охотничьи просторы» за прошлые годы, коих в доме скопилось немало. В них попадались не только советы бывалых рыбаков и охотников, но и прелюбопытнейшие рассказы, читая которые, Серов не только черпал полезную информацию, но и получал эстетическое удовольствие. Многие из печатавшихся в альманахах рассказов были поистине хороши с художественной точки зрения. Порой среди них появлялись отрывки из произведений Тургенева, Пришвина и Солоухина.

Подшивки журналов и альманахов Сергей сам переплетал, оклеивая твердые картонные обложки дерматином или кожей из голенищ старых сапог. Получались очень даже симпатичные книжицы, заполонившие, впрочем, всю квартиру, расположившись на мудрёных полках под потолком, очень напоминавших декоративный объёмный фриз. Интересной формы полки были смонтированы и по углам обеих комнат. В спальне они были застеклены раздвижными черными зеркальными стеклами, когда-то выполненными на заказ на мебельном комбинате в ближайшем областном центре. Из отходов мебельного производства, купленных там же по бросовой цене лет пятнадцать тому назад, Серов смастерил всю жёсткую мебель в квартире. Она была не только красивой, но и самобытной. Но что, пожалуй, было самым главным, так это то, что она была многофункциональной, компактной и мобильной. Именно из-за этого комнаты, коридор, кухня и даже ванная выглядели весьма гармонично. Её же мобильность позволяла периодически, без лишних усилий, делать перестановку, что создавало некоторую иллюзию перемены не только интерьера, но и обновления всей жизни, меняя весь облик квартиры до неузнаваемости.

Иногда по вечерам, не вставая с кресла, хозяин пододвигал маленький столик, больше похожий на аккуратный верстачок с множеством выдвижных шкафчиков, расположенных под столешницей. Столик Сергей Павлович тоже когда-то смастерил своими руками, слегка изменив конструкцию, подсмотренную в журнале «Сделай сам».

В этот тоскливый июльский вечер верстачок оказался весьма кстати, так как надлежало надфилями наточить остриё тройников у блёсен и воблеров, крючки и двойники - у виброхвостов. Именно такая монотонная работа, не требовавшая особых умствований, обычно располагала Серова к раздумьям и воспоминаниям. На нынешние размышления его натолкнул так неожиданно прозвучавший из уст майора вопрос о национальной принадлежности.

Всё-таки удивительные они люди, эти евреи, думал он. Как здорово они отличаются от нас, русских, и не только потому, что среди них крайне редко можно встретить неучей или откровенных дураков от природы. А уж выпивох или горьких пьяниц, и тем более, алкоголиков среди них не сыскать. По крайней мере, таковые Сергею по жизни не встречались. Руки мастера своего дела продолжали колдовать над крючками, а мыслями подполковник был уже совсем далеко. Переворошив в памяти то немногое, что он когда-либо читал о евреях, Сергей сделал для себя вывод, что всё дело в менталитете, и что все особенности еврейского народа сложились исторически, может, ещё со времён Моисея. С другой стороны, с тех давних времён на земле произошло столько перемен! А в них сохранилось так удивительно много с прежних веков: они всё так же объединяются по национальному признаку, так или иначе, поддерживают друг друга в трудных ситуациях, пусть и не всегда бескорыстно. В любом случае, они крайне редко проявляют равнодушие или безразличие, когда беда приходит к «своим». Сегодня, когда практически снивелировались различия между нациями и народностями, достигшими примерно одинакового уровня развития, когда благодаря вульгарному интернационализму и глобализму молодое поколение, представляющее свой народ, забывает или выбрасывает на свалку истории национальные традиции, они, евреи, стараются выстоять, как никто другой. По каким-то, только ими уловимым признакам, в любой толпе, в трудовом или ученическом коллективе, на отдыхе или в поездке – всюду они узнают «своих».

Лет двадцать тому назад в среде офицерства евреи были большой редкостью, правда, и сейчас они чаще попадают на службу не после специальных военных училищ, а по окончании престижных высших учебных заведений, где есть военная кафедра. Кадровые же офицеры всё чаще называют их «двухгодичниками», но, видимо, это прозвище скоро канет в прошлое. Всё дело в том, что многие из них, отслужив положенные два года, всё чаще стали оставаться в армии до выхода на военную пенсию. Благодаря своему природному уму, хорошим знаниям и здоровому природному тщеславию они дослуживаются порой до высших чинов. Однако среди командиров их практически не встретишь. Зато они руководят финансами, иногда кадрами, военной медициной и, конечно же, военной наукой на правах «замов» - при этом евреи никогда не забывают помогать продвигаться по службе «своим», делая это по-еврейски мудро, методично и поступательно, так, чтобы это не бросилось в глаза посторонним, а уж тем более командирам.

«И всё-таки,- вдруг почему-то вслух произнёс Серов, видимо, решив, что иначе вопрос так и повиснет где-то в глубинах сознания, не дождавшись ответа,- странно, почему их не всегда любят, или, по крайней мере, не однозначно к ним относятся все остальные?»

На этом риторическом вопросе подполковник почувствовал, как глаза его стали слипаться. Он взглянул на фамильные напольные часы – они показывали полночь. Он спешно собрал все рыбацкие принадлежности, разложив их по баночкам, коробочкам и пенальчикам, которым нашлось место в рюкзаке, и отправился в спальню, где мгновенно заснул.

 

* * *

 

В полчетвёртого зазвенел будильник. Проснувшись, Сергей первым делом подошёл к окну и отодвинул тяжёлую гобеленовую портьеру. Уже яснело. Чёрными контурами на фоне тёмно-серого неба проступали стройные стволы тополей. Не было видно ни одной звёздочки. Он посмотрел вниз. Большущая лужа, освещённая единственным во дворе фонарём, рябила под дробными ударами мелкого частого дождя. Дул лёгкий ветерок. «Неужели дождь не прекращался всю ночь?- подумал Серов, зевая и потягиваясь. – Как чудненько! Можно нырнуть в ещё не успевшую остыть мягкую постель и снова заснуть». Едва он направился к кровати, как в дверь позвонили.

Сияющий от радости и дождя, в лёгкой ветровке с капюшоном, на пороге стоял Марк с блаженной улыбкой на мокром лице.

- Вот и я! Доброе утро! – улыбка начала медленно сползать с лица, вместе со стекавшими с бровей капельками дождевой воды, по мере того, как он сверху вниз скользил глазами по долговязой фигуре подполковника. – Вы ещё не одеты? Ведь скоро уже рассветёт. Вы сами говорили вчера, что добираться до места больше часа.

- Ну, привет-привет!- только и смог вымолвить удивлённый появлением майора Серов. – Больше часа, говоришь? Да по такой погоде, думаю, и двух часов не хватит. Проходи, садись. Может, кофейку со мной? И давай всё-таки решать, не отменить ли поездку вообще до следующих выходных.

- Палыч, так ведь решили же уже. Ну, давайте поедем!

- Ой, смотри, дружок, как бы нам не застрять. Я, честно, в такую непогодь никогда не рисковал. Были, правда, случаи, когда меня на рыбалке заставал подобный дождь, но добирался я тогда с большим трудом. Помню, как-то раз даже пришлось заночевать на Волге, так что выбрался лишь через сутки, да и то с помощью трактора, который в тот день только тем и занимался, что нас, бедолаг, до понтонного моста довозил. Но, скажу тебе, и от понтона в те поры не очень-то можно было добраться. Это сейчас хорошо – всю дорогу обильно посыпали гравием.

Пытаясь таким образом образумить Марка, Сергей Павлович, тем не менее, занялся приготовлением нехитрого завтрака.

- Да не застрянем, вот увидите,- не сбавляя оборотов, всё столь же оптимистично настроенный, продолжал майор, - я по такому случаю вчера специально болотные сапоги купил, если что, вытолкаем мою ласточку.

- Видишь ли, друг мой,- всё не оставляя надежды отговорить сослуживца, попытался объяснить хозяин квартиры,- сапоги тут вряд ли окажут помощь, скорее, наоборот, - их намного труднее из вязкой грязи вытаскивать, чем босые ноги. Лично я, если и приходилось выталкивать машину из жижи, чаще разувался, чем облачался в тяжёлые сапоги. Видимо, тебе всё-таки не приходилось оказываться в подобных передрягах, раз ты столь радужно настроен.

- Нет, правда, всякое бывало, - уже не столь уверенно прозвучало из уст новоиспечённого майора.- А кофе я пить не буду, спасибо – дома плотно позавтракал, да и потом Соня мне такой крепкий кофе заварила, что я теперь готов несколько суток подряд не спать – у меня на него реакция такая. Видимо, поэтому стараюсь его вообще реже употреблять.

- Вот бы не подумал. Мне казалось, что сегодня даже те из молодых, кто не испытывают особой тяги к этому чудодейственному напитку, всё равно балуются им, из соображений моды, что ли. Ну, а меня к нему моя жена пристрастила – знатоком была настоящего кофе,- выдохнул Серов, задумавшись и взглянув на выгоревший участок стены, где некогда висел портрет жены,- она была большой его почитательницей.

- Палыч, миленький, поторопитесь… Вы тут одевайтесь, а я пойду в машине подожду - я ведь её даже не закрыл. Думал, что Вы уже готовы, и что вообще ждать не придётся ни минуточки, потому что вот-вот солнце взойдёт.

- Какое солнце, Марик? Ты на горизонт смотрел? Всё небо в свинцовых тучах – ни одной прогалины. Ну, ты, честное слово, и настырный парень! А лодку-то брать, раз всё-таки едем?

- Конечно. Обещали ведь! – как капризный ребёнок, выпалил Торчинский.

- Тогда в машину не торопись. Бояться за неё нечего, кто в такой дождь, да ещё в такую рань по улицам бродит? Бомжи, и те наверняка из подвалов носа не кажут. Ты давай-ка полезай на антресоли в коридоре – там и стремянку найдёшь, за дверью в спальню. Ну, нашёл, что ли? Полезай наверх. Лодка в правом углу. Увидел там оранжевый чехол?

- Да, нашёл, – уже из прихожей радостно кричал Марк, - а тут в углу ещё удилища и рюкзак. Их тоже прихватить?- не унимался майор.

- Донесёшь всё – бери.

«Да, шустрый парень, не ждал я такой прыти», - подумал Сергей, допивая кофе, и крикнув вдогонку Марку:

- Ты за меня не переживай! Я быстро оденусь. И всё-таки оставил бы мне что-нибудь, а то, наверное, тяжело столько вещей за раз унести?

- Справлюсь - я молодой и сильный,- выпалил напоследок Торчинский, и, хотя он был прилично нагружен, вниз по лестничному пролёту не пошёл, а побежал.

 

* * *

Пока ехали до понтонного моста, дождь вдруг неожиданно прекратился, и на утреннем светлеющем небе, кое-где среди сизых туч, стали пробиваться робкие лучи поднимавшегося из-за горизонта солнца.

В здешних местах дожди в июле большая редкость, а уж затяжные дожди – тем более. Старожилы, и те вспомнят не больше трёх-четырёх мокрых июлей за последние четверть века.

- Палыч, Палыч, Вы посмотрите, солнышко выглядывает,- как-то по-детски радостно произнёс Марк,- сейчас ветер усилится – тучи все вмиг разгонит, а там, с помощью солнца и ветра, и дороги высохнут – а Вы боялись! Моргнуть не успеем – от дождя и воспоминаний не останется!- торжественно, чуть ли не пафосно, произнёс Торчинский, приосаниваясь в водительском кресле и ещё крепче хватаясь руками за руль.

- Похоже, с небом и впрямь всё в полном порядке, а дорога, что ни говори, никуда не годится. Видишь, как на мосту газик буксует? А эта машинка в распутицу даже твоей - не чета, не говоря уже о «Жигулях».

- Да, ну, наверное, неумёха за рулём сидит, или с бодуна мужик. Вот увидите, как моя красавица мост преодолеет – в один миг на том берегу окажемся!- не переставал хвастаться перед старшим товарищем Торчинский, вовсю расхваливая свою машину, выдавая себя за лихого водилу, хотя Серов слышал от сослуживцев, что за руль автомобиля Марк сел совсем недавно. Поговаривали, что родители помогли ему сделать такое дорогое приобретение года два тому назад – не более, а до этого, якобы, он рассекал пойму на старом мотоцикле с коляской, марки «Иж». Вот тут он от большинства евреев, точно, отличался. Серов, сколько ни пытался, не мог вспомнить никого из знакомых ему евреев, кто бы ездил на мотоциклах, ну, ладно, ещё на «Запорожцах», но чтобы на мотоциклах…

Въехали на понтон легко, так как благодаря дождливому лету вода в Ахтубе стояла высоко, и спуск к первому понтонному пролёту оказался пологим. В середине же моста, устланного толстым листовым железом, подбитым горбылями, образовалось углубление, в котором скопилась густая вязкая грязь, по-видимому, с вечера нападавшая с тракторов, торопившихся вывезти первое сено с пойменных лугов, да первые помидоры молочной спелости, которых уже дожидались у моста фуры, приехавшие из самых северных областей России.

Серов вышел из машины, чтобы выступить в роли лоцмана-проводника. Он обнаружил, что подъем оказался значительно круче, нежели спуск, мало того, он был удивительно скользким, так что даже автомобиль Торчинского начал было елозить на месте, разбрызгивая липкую жижу во все стороны, окатив и подполковника с ног до головы, пока хозяин «Нивы» не перевёл двигатель на пониженную передачу. Грязь даже умудрилась попасть внутрь его сапог с широкими голенищами. Мотор взревел, и внедорожник, словно выныривая из цепко державшего его месива, преодолел крутой подъём, на бревенчатом настиле которого на самом верху грязи не оказалось. Видимо, она стекла вниз вместе с дождевым потоком, заполонив собой всю середину моста. Остановив машину на маленьком твёрдом песчаном пятачке, майор, приоткрыв дверцу, крикнул:

- Палыч! Садитесь, поехали. Голос Марка выдавал в нём человека, гордившегося своей первой победой над бездорожьем.

До развилки грунтовка была относительно сносной. Проблемные места, видимо, ещё с вечера, кто-то тщательно утрамбовал валежником и жгутами из череды, обильно растущей по обочинам. Не приведи Господь, пройтись по этим зарослям ближе к осени – выйдешь из них весь в колючках, которые цепко впиваются двумя маленькими жальцами в одежду, прокалывая даже джинсы.

Наконец-то они добрались до развилки. Правая дорога вела в Грачи, а та, что чуть левее, - на Роговский Затон. Нашим рыбакам следовало сворачивать налево. Дорога там была значительно уже и крайне редко приводилась в порядок местными дорожными службами.

Тут, как назло, сгустился туман, словно молоком заливая всю пойму окрест. Видимость настолько ухудшилась, что не помогали даже противотуманные фары, установленные на автомобиле.

-У меня в боковом кармане рюкзака мощный фонарик есть, надо выйти из машины и поосмотреться,- предложил Серов. Марк, видимо, впервые попавший в подобный туман, возражать не стал, и сразу же доверился опыту старшего товарища. Сначала он передал подполковнику фонарик, после чего взял с заднего сиденья свои новенькие сапоги и переобулся, забыв о предостережениях на этот счёт Серова, который уже стоял перед машиной. Едва Торчинский вылез из автомобиля, его тут же угораздило увязнуть в первой луже, откуда он попытался вытащить хотя бы одну ногу. Впрочем, он её и вытащил, но только без сапога – тот, словно в цемент, прочно всосало в густую кашицу грязи.

Стоя на одной ноге, будто цапля на болоте, Марку, сколько он ни вглядывался в густую пелену тумана, разглядеть подполковника не удалось, поэтому он истошно закричал:

- Палыч! Вытащите меня отсюда!

- Не вопите так громко, дружище, а то барабанные перепонки лопнут,- услышал он голос подполковника.

Серов старался говорить как можно спокойнее, стараясь скрыть своё раздражение тем, что он не настоял на своём, и согласился-таки поехать в пойму в столь неподходящую пору.

- Вот я – рядом. Давайте руку, а второй старайтесь сапог из грязи вытащить. Только сильно не дёргайте, а то обоих засосёт, чего доброго.

- Вытащил, ура, вытащил! Только куда теперь ступать, не знаю. Посветите мне, пожалуйста.

Сергей осветил лучом фонарика кочку на обочине.

- Вставайте сюда, куда попадает пучок света. Там густая трава – не провалитесь, надеюсь. А теперь давайте посветим на дорогу и посмотрим, что нас ждёт впереди.

Серов направил луч туда, где должна была быть дорога. По центру в две широкие полосы, словно выскобленные экскаватором, зияли огромные колеи, заполненные водой. По-видимому, это были следы от гусеничного трактора. Подполковнику, человеку бывалому, стало ясно: путь вперёд заказан. И даже Марик, столь оптимистично настроенный ещё всего несколько минут тому назад, когда он преодолел мост, вынужден был признать свою неправоту, поняв, что возвращение домой неизбежно и делать это следовало незамедлительно.

Неожиданно усилился ветер, в клочья разрывая толщу тумана на куски, поднимая их вверх и в разные стороны, словно заставляя плясать под свою дудку. Благодаря ветру многочисленные тучи, словно тени, разбредшиеся было по небосклону, вдруг снова сомкнулись. Опять стало совсем темно, и через доли мгновения зачастил дождь, хлеща всё, что попадалось ему на пути, своими безжалостными водяными струями, как будто плётками.

- Давай-ка, друг мой, поторапливаться,- услышал Торчинский голос Палыча, - а то мы и отсюда можем не выбраться.

Марк увидел, как осторожно, шаг за шагом, медленно ступает Серов, чтобы не поскользнуться и не упасть, придерживая одной рукой капюшон, буквально срываемый с головы ветром. Он попытался делать то же самое, вторя каждому движению старшего товарища. Казалось, эти три метра, отделявших его от водительской двери, не закончатся никогда. Лишь почувствовав под собой сиденье, и нащупав руками баранку, он немного успокоился и включил заднюю скорость.

Торчинский совсем раскис. Уже проехав понтонный мост, правда, более удачно, чем в первый раз, но чуть ли не плача от досады, признался подполковнику, зачем напросился с ним на рыбалку. Он всё ещё продолжал извиняться перед Серовым, а тот уже хохотал так, что у него даже закололо где-то в области диафрагмы. Смех его был настолько заразителен, что Марку, сильно обескураженному и от своего признания, и от хохота Сергея Павловича, ничего не оставалось, как засмеяться вместе с ним.

- Ну, и дурак же ты, братец, не обижайся, полный дурак, скажу я тебе,- продолжая испытывать ломоту в челюстях и еле сдерживаясь от смеха, обратился Серов к майору,- ну, надо же такое вообразить! Подумал бы своей головой, с какой такой радости мне угощать вас купленной рыбой! А главное, для чего? Или я подпольный миллионер? Ильф и Петров отдыхают, честное слово. А я-то, старый болван – тоже мне! Как же я подвоха не учуял? Хотя нет, что-то в твоей настойчивости мне казалось явно ненормальным. Но я ведь как рассуждал, урезонивая свою подозрительность: мол, парень рыбу любит, и, понятное дело, рыбалку. А он, - Серов снова зашёлся смехом, прежде, чем завершить фразу,- а он, смешной мальчишка, вон что удумал!

Пока подполковник, теперь уже корчась, безудержно хохотал, Марк, казалось, на глазах становился меньше ростом, буквально врастая в сиденье. Он вцепился в руль до боли в суставах и выглядел как нашкодивший школьник перед учителем. Единственное, что удерживало его от дальнейшего самобичевания вслух, так это не прекращавшийся задорный смех подполковника, в котором утонули бы все, даже самые искренние и громкие слова раскаяния.

Едва успокоившись и переведя дух, Сергей Павлович предложил:

-А что, Марик, не перейти ли нам на «ты» - я, вроде бы уже перешёл, а? Теперь твоя очередь. Знаешь, подобные откровения и признания – это что рюмка водки на брудершафт. Ну, как, идёт, майор, что молчишь?

Торчинский буквально опешил – такой развязки он никак не ожидал.

- Правда, на «ты» можно? Здорово! А то и, правда, какой же я дурак, хоть и еврей!

Теперь засмеялись оба разом, но каждый, похоже, над чем-то своим.

- Нет, правда, Вы, то есть ты, не обижайся, Палыч, пожалуйста. Я сам рыбак, знаю, как наш брат любит присочинить насчёт своих уловов, одних анекдотов на эту тему сколько. Вот, думаю, складно подпол сочиняет – глазом не моргнёт – да ещё и доказательства с собой, ко всему прочему, из дома прихватывает. Только Вы не обижайтесь, прошу Вас!

- Не обижайся,- поправил его Сергей. Если честно, я и не обижаюсь. Зрелость на молодость никогда не должна держать обиды, если она, конечно, до старческого маразма не дошла. Вот только я не припомню, чтобы я сильно хвастался. Рыбу приносил – это точно, особенно когда холодильник был заполнен до отказа, а что до рыбацких баек, я как-то до них не охоч – не знаю почему, наверное, потому что мне это неинтересно.

А знаешь, хорошую рыбалку я тебе всё-таки покажу, причём сегодня. Вот только ко мне в гараж за червями заскочим.

- Ах, вот ты какой, значит! - был уверен, что за мостом мы ни на какую рыбалку не попадём, - поэтому даже червей с собой заранее не взял! Решил посмеяться надо мной – это нехорошо, вернее, нечестно.

- Марик, не суди по себе, друг мой. Я не столь коварен. Просто на Роговке я никогда на червя не ловлю. А нужная наживка, кроме мидий и живца, кстати, у меня была вся в рюкзаке. А вот там, куда мы сейчас поедем, без червей делать попросту нечего, так что – вперед, в гаражи!

- И всё-таки, я не понял – а как же бездорожье?

- Не волнуйся, туда, куда мы отправимся, добраться можно в любую погоду и в любое время года.

Было уже совсем светло, когда они проехали КПП и завернули в гаражный бокс. Дождь то начинал накрапывать, то снова прекращался, однако, несмотря на это, было довольно тепло. И даже вновь поднявшийся ветерок не холодил.

- Сергей Павлович, а что там за дорога - асфальт или бетонка? - никак не мог угомониться любопытный Марк.

- Ни то, ни другое. Просто там сплошной песок. А вот клюёт в непогоду в этих местах порой даже лучше, чем в жару – сам увидишь.

Выйдя из гаража с ведёрком червей, Серов предложил:

- Марик, а давай-ка мы на сей раз поменяемся местами. Ты доверишь мне руль, надеюсь?

- Конечно, о чём спрашиваете, тем более что я и дороги-то не знаю.

- Спрашиваешь, а не спрашиваете,- снова поправил его Сергей.

Проехав не больше двух километров, они свернули в старый, заброшенный карьер, спустились по довольно крутой песчаной горе, кое-где размытой дождём. Теперь на ней ещё долго будут не зарубцовываться глубокие трещины-промоины, похожие на небольшие овражки, по дну которых и сейчас бежали ручейки из переполненных водой луж, находившихся наверху. Кроме того, они всё ещё продолжали пополняться, так как дождь, похоже, отступать не собирался. Дальше дорога шла по отлогому песчанику. Через несколько минут рыбаки были на месте. Серов вывернул машину на пригорок, поросший густой травой. В сухое лето он напоминал огромную лысую голову, сверху гладкую, а снизу – опушённую жёлто-серой, опалившейся под солнцем жиденькой травкой, чем-то похожей на седеющие волосы.

- Это и есть твоё хвалёное озеро?- изумился Марк,- болото болотом. Неужели здесь, кроме лягушек, конечно, что-нибудь водится? Всё понятно, всё-таки Вы решили мне отомстить и хорошенько надо мной посмеяться, так?

- Марик, во-первых, мы на «ты», если не запамятовал. Во-вторых, я предупреждал, что коварство – не мой стиль и не мой конёк. Ну, а в-третьих, давай-ка меньше разговоров разговаривай, а доставай быстрее спиннинги. Будем их переоборудовать и превращать в закидные.

- Неужели не разыгрываете? Кругом камыш стеной стоит – к воде не подойти.

- Не рассуждать! Или мы с тобой не мужики? Да и потом, зря, что ли, ты сапоги покупал? Вырежем всё лишнее, рогатинки установим и начнём ловить. Попозже, если захочешь, можно чуть-чуть вброд пройти к протоке и поблеснить. Там подводное течение – ключи бьют. На чистую воду молодь собирается – это для них, что кислородный природный коктейль. Здесь они и становятся лёгкой добычей щуки. А блеснить в том месте очень даже удобно, так как трава только у самого берега, а дальше – чистая вода, поэтому ни виброхвост, ни блесна за траву не цепляются. Я почти всегда отсюда хоть парочку щук да привожу. Меня всё одна старушка – соседка просит щучку для неё поймать, как увидит, что собираюсь с удочками. Говорит, что другой рыбы она не признаёт. А я лично к щуке равнодушен. Люблю только щучью икру, но для этого нужно щуку ловить в предзимье, а сейчас она после нереста не очень-то икру нагуляла, да и вкус у неё сейчас не такой, как, скажем, в декабре.

 

К полудню садки у наших рыбаков были полными. Марик, что ребёнок, шумно радовался каждой пойманной рыбине, а когда попался крупный жирный линь, весивший явно больше килограмма, он, забыв, казалось, всё на свете, начал отплясывать не то «хаву нагилу», не то лезгинку. Его упругие чёрные кудряшки так и вздыбливались при каждом очередном подскоке. Но вот резина сапога скользнула по мокрой траве, и Торчинский рухнул, испачкавшись с головы до ног тиной, которую сам же выуживал огромными пучками, всякий раз, когда вытаскивал закидную, причём, совершенно не важно – с рыбой на крючке или без неё.

- Тьфу ты, чёрт,- выругался он, поднимаясь на ноги и тут же падая опять, не в силах устоять на месте, будто он находился на льду. Не успел он до конца очистить одежду от налипшей на неё тины, как кончик спиннингового удилища снова задрожал, а леска натянулась, что струна – того и гляди, лопнет. Марк рванулся вперёд, к сторожку, опять чуть было не упав, однако успел-таки уцепиться за камыш, рискуя порезаться. Дотянувшись до удилища, он крепко взял его в руки, сразу же почувствовав, что попалась серьёзная рыбина. Он не без усилий наматывал леску на катушку, ощущая при этом яростное сопротивление добычи, но, тем не менее, Торчинский не только справился с этим, он ещё и весьма удачно выводил рыбу между торчавшими из воды камышинками, волоком вытащив её на мокрый вязкий берег, обойдясь без подсака. Это был гибрид. Таких крупных ему и вправду ловить никогда раньше не приходилось – в нём было, пожалуй, ну, никак не меньше двух с половиной килограммов. Памятуя о недавнем своём падении, Марк уже не скакал и не плясал, а степенно зашагал вдоль берега к тому месту, где в неглубокой заводи был опущен его садок. На сей раз, побоявшись, что, сильно махнув хвостом, гибрид может вырваться, почувствуй он воду, Марк вытащил садок на берег, чтобы поместить туда вновь пойманную рыбу, а заодно оценить весь улов.

Сплетенный из прочной кручёной капроновой нити, тем не менее, садок, казалось, вот-вот лопнет под тяжестью пойманной рыбы. Гибрид с трудом уместился в это подобие крупной авоськи – хвост его так и остался торчать наружу.

- Палыч! Рыбу складывать некуда! Может, пойдём поблесним напоследок?- закричал он, надеясь, что Серов где-то рядом и услышит его.

- Ну, и ненасытная ты душа, скажу я тебе. У самого уже рыбу складывать некуда, а он ещё и щуку не прочь зацепить,- отозвался неподалёку рыбачивший Серов, разглядеть которого среди густых зарослей камыша было просто невозможно. - Пошли тогда к машине – опять нужно спиннинги переоборудовать, раз такое дело,- с некоторой иронией закончил свою фразу Сергей, выходя из своего камышового укрытия с садком в руке.

- Ух, ты, Палыч, да у тебя ничуть не меньше рыбы в садке, чем у меня,- услышал подполковник слова Торчинского, в которых можно было уловить почти не скрытое разочарование майора. Тем не менее, он не мог устоять, чтобы не похвастаться перед Сергеем Павловичем. И тогда Марк с усилием приподнял садок, повернув его так, чтобы было видно в нём последнюю из выловленных рыбин, и гордо произнёс:

- А вот такой красавец у тебя есть?- он лукаво улыбнулся и попытался вытащить гибрида за хвост.

- Такого нет, молодец, Марик. Только ты его за хвост вытащить и не пытайся - он ещё, чего доброго, верхним плавником сетку разорвёт, так что неси-ка ты лучше улов ближе к машине, да положи его в тенёк.

Переоснастив удилища, они отправились вброд – к протоке.

На первый же заброс отозвалась щука, однако, промазав, она резко устремилась к противоположному берегу, оставляя за собой бурун. За полчаса блеснения всё-таки удалось вытащить трёх довольно-таки крупных пятнистых хищниц.

- Марик! Не пора ли нам домой, ты как думаешь? Скоро ведь уже четыре часа дня.

- Сколько? – не поверил Марк.

- Четыре. Ну, друг мой, как тебе моё болотце?

- Супер! Точно, пора домой. Только, чур, я за рулём. Я же теперь дорогу знаю.

Марк потянулся, потом поднял голову и посмотрел в небо. И в этот миг ему показалось, что теперь он точно знает, почему бывает так прекрасен мир. Ему верилось, что в его жизни нет и ничего не может быть плохого, а все неприятности – преходящи и недолговечны.

- По-е-ха-ли! – закричал он во всё горло. Ему вторило эхо, приглушённое тёплым мелким дождичком.

Быстро всё упаковали, переодели обувь и отправились домой. Уже сворачивали с бугорка на дорогу, когда Серов предупредил:

- Марк, ты смотри, будь внимателен на подъёме – там всё-таки есть парочка промоин по центру, а они пострашней иной выбоины бывают, так что лучше их объехать пораньше, чтобы не угодить в них вместе с продолжающимся осыпаться на дно песком.

- Не пугай, не первый год за рулём!- по-мальчишески задорно выпалил Торчинский, решивший похвастаться своим мастерством перед старшим товарищем.

До шоссе оставалось не более двадцати метров, когда «Ниву» сначала подбросило, потом резко опустило на бок.

- Ой, что это? – испуганно вскрикнул Марк. Смуглый румянец мгновенно исчез с его лица, и он на глазах побледнел, а над верхней губой выступила испарина.

- Это и есть та самая промоина, о которой я тебя предупреждал. Давай-ка не рассиживаться, нужно аккуратно выбраться из машины, не раскачивая её, и посмотреть, что можно сделать, да и справимся ли сами, без посторонней помощи.

Едва Серов вылез из автомобиля, он сразу же понял, что дело плохо.

- Да, Марик, колесо вывернуло – ты в самую промоину угодил, наверняка цапфа полетела. У меня по молодости был похожий случай, когда я ещё на своём первом «Москвиче-408» ездил.

- Ну, и что теперь делать?

- Я помню, мы тогда с женой вдвоём были. Её в машине оставил, а сам в городок помчался. Правда, сначала мужиков на тракторе тормознул, чтобы помогли нашу бедолагу с середины дороги на обочину перетащить.

- Ну-ну, а потом-то что?- спросил вконец расстроившийся майор,- отремонтировали, или пришлось-таки эвакуировать машину?

- Да не трясись ты – это не смертельно. Я добрался до гаражей и нашёл там умельца. Он, кстати, моим земляком оказался – тоже из Питера. У него и запчастей – прямо как в настоящем автосервисе, да и мастер он, надо сказать, от Бога. По-моему, он до сих пор в гаражах ремонтом занимается – как-то видел его там в воскресенье. Слушай-ка, поищи бумагу и ручку. Я черкну ему от моего имени записку. Если он на месте, думаю, не откажет в помощи. Я многим его координаты давал – все мужики остались довольны. Причём, дело тут не только в том, что тот мастер классный, - но берет за ремонт по-божески, не хапуга какой-нибудь, не то, что эти молодые выскочки, коих в гаражах сейчас пруд пруди. А ведь бывает, после их ремонта и недели не проездишь, снова всё то же из строя выходит. Я даже иногда думаю, не специально ли они так делают, чтобы без работы не остаться. Причём, отговорка у них всегда одинаковая, мол, чего Вы хотите, Вашу машину на утиль пора списывать, а Вы мечтаете, чтобы она, как новенькая, бегала.

- Да, но как же я туда попаду? Это в каких гаражах? У волгоградского КПП, что ли?

-Там же, куда мы за червями заезжали. Не забыл, надеюсь? Бери записку и беги на шоссе ловить попутку. Как на место приедешь, зайди к сторожам – они тебе скажут, где Митрича искать. Его там все знают. Ну, давай, счастливо. Я здесь останусь – машину на дороге никак нельзя оставлять без присмотра – сам понимаешь. Мало ли тут лихачей на тракторах и грузовиках за песком в карьер ездит. Увидят, что машина присмотрена, а не брошена, глядишь – объедут аккуратно. Впрочем, ты всё-таки лучше её закрой. Я всё равно в неё садиться не собираюсь. Вот тебя сейчас до шоссе провожу и пойду вниз по оврагу – поищу шампиньоны, тем более что, похоже, распогоживается.

- Ну, ладно, как скажете,- снова перешёл на «вы» Торчинский, - Сергей Павлович, а рыба в багажнике не испортится, а то и вправду, что-то жарковато стало?

- Молодец. Хорошо, что вспомнил. А возьми-ка ты её, пожалуй с собой. Завезёшь домой – на это много времени не потребуется – будет твоей Соне работка. Хотя,- Серов едва заметно вздохнул,- я своей Олюшке рыбу чистить не доверял. Всегда сам с ней справлялся. Она её только готовила. Кстати, Марик, ты и мою рыбу забирай. Мне всё равно её складывать некуда – оба холодильника забиты. Я думал, честно, всё соседям раздать. Они всегда меня с нетерпением с рыбалки ждут. Насколько я знаю, у них там даже какая-то негласная очередь устанавливается. Смешные старушки, право слово!

Марк едва смог уместить весь улов в большой вещевой мешок, предварительно вытащив из него всё, приготовленное для рыбалки: снасти, сапоги, складные стульчики и прочую мелочь.

Вскоре его подобрала попутная «копейка».

Сергей дошёл до машины, проверил двери и, убедившись, что они заперты, спустился вниз, в ложбину, где сразу же увидел шарики шампиньонов с каплями дождя на сияющих белизной шляпках, столь контрастно смотревшихся на фоне изумрудной травы.