Боец невидимого фронта

 

С тоской смотрю на груду военных билетов валяющихся на столе начальника штаба. Опять их перебирать, в десятый раз. Это, конечно, не в палатке мерзнуть. Хотя какие к черту палатки - они же пока пустые. Глупо все это - романтика Джеймса Бонда. Долговязая Валя с сержантскими погонами и в нестроевой юбке-сарафане что-то карябает в своем журнале. И куда только капитан смотрит - не на ножки же. Ноги у нее обычные - ломовые ноги трудовой бабы, слегка волосатые. Но на вкус и цвет товарища нет.

А вот и сам капитан - молодой, цветущий, слегка пьяный. Его любимая поговорка - "Все рушится по плану". Ну, еще бы - профессия у него военная, да еще начальник штаба разведбата. А в этом разведбате разведку над его солдатами и им самим осуществляю я, офицер запаса КГБ. Как же я дожился до такой жизни? А ведь по началу даже было интересно. Как-то гордость распирала - вот вы букашки-таракашки ничего не знаете, кто рядом с вами. А с вами рядом бдительный Штирлиц, страж советского строя и высочайших идейных принципов, наследник Дзержинского.

Вот кто же все-таки утянул у меня подаренного "Комиссара госбезо¬пасности" Семенова? Даже не успел почитать. Наверное, Витька хапнул, но не признается, мерзавец. Интересно, что он думает обо мне? То, что я сменил стрелковый вус на КГБ, он знает, но почему-то никак на это не прореагировал. Неужели боится? Ну, меня он слишком хорошо знает, чтобы боятся - я друзей не предаю. Но... где-то в подсознании он ассоциирует меня с этой организацией, а с ней шутки плохи. Вот такая получается фиговая история с неизвестным концом.

А начала истории уже не изменить. Хотя, и непонятно где оно было это начало. Где-то в недрах машины КГБ СССР родилась идея создать "римский легион" из запасников на случай развертывания вооруженных сил. Мало показалось иметь особые отделы в полках. Для военного времени наследники железного Феликса решили под¬готовить особистов для каждого батальона. Примерено так нам излагали задачу "наши майоры". Как там поется в детской песенке: " Почетна и завидна наша роль. Не может без охранников король..."

Сначала так вроде бы было и очень даже нудно: анкеты, анкеты, анкеты. Где похоронен ваш дедушка, какая девичья фамилия вашей бабушки? Потом - медосмотр. Водили меня по мукачевскому (Мукачево - районный центр на Западной Украине) военному госпиталю два офицера чуть ли не под ручку. Один из них все переживал: "Что ты так зубы запустил, Володя? Мы бы тебя определили бы намного лучше". Так из-за зубов я и не стал "Штирлицем", а только офицером запаса КГБ. Эх, зубы мои зубы, зубы новые мои. Зубы верхние, нижние, передние, задние, больные и здоровые. Люблю сладкое - грешен. Мама по незнанию процесса кариеса постоянно меня подкармливала конфетами. И не одна она, такая мама. Как мне рассказывал мой приятель, стойкий борец за справедливость, любитель женщин и детей, Иван Петрович Приходько: "Хочется чего-нибудь грызнуть, и просишь у мамы: "Мама, зубы болят, надо полечить. Мама дает кусочек сахара. Приложишь его к зубу, и сразу становится легче".

Вообще, может быть, из-за зубов графа Монте-Кристо из меня не вышло. Зато в Польше контрреволюция не пройдет. И прав вуйко из Межгорщины, который, примеряя кирзовые сапоги, заявил: "Ви що це мені за ганьбу підсунули ? Я з ціма топанками до Польщі не дійду. Давайте мені хромові, або нічого не давайте". ("Что за позорище вы мне подсунули? Я с этими сапогами до Польши не дойду. Давайте мне хромовые, или ничего не давайте" - укр.)

Вообще, многие связывают теперешний призыв с событиями в Польше. Этот профсоюзный деятель, Лех Валенса, ну просто оборзел - прет против Советского Союза. Ну, мы ему рога то и пообломаем, как поется: "Броня крепка и танки наши быстры и наши груди мужеством полны".

Ну, а пока мои груди полны, аж звенят, коньячком, которым меня угостил капитан Левашов. А вот и он, как будто чертик из табакерки, - старший оперуполномоченный особого отдела полка. Пока капитан, но чует мое сердце - "никогда он не будет майором".

- Володя, в шестнадцать ноль-ноль явится в мой кабинет, как штык. Будем беседовать с одним козлом. Пора тебе уже научится чему-нибудь практическому, а то все разной х-ней занимаешься.

- Есть явиться в шестнадцать ноль-ноль, уважаемый Дмитрий Васильевич.

- Ты клоуна из себя не корчи - другие сделают это лучше. Давай, изучай военные билеты, запоминай народ, тренируй память. Бывай здоров.

Левашов гордо удаляется. Даже на сто грамм не позвал, так занят. Это для меня смешки, а для него работы полно. Может, спешит на конспиративную встречу с каким-нибудь доносчиком, тьфу елки, с осведомителем, нет, с доверенным лицом. Пора мне уже выучить эту чертову терминологию: Доверенное лицо - это положительно настроенный к органам человек, который добровольно дает необходимую информацию. Следующая стадия - "агент". Это уже когда "доверенное лицо" получает кличку. Нет, перед этим он пишет заявление о готовности работать с органами вне штата. Вот тогда ему дают кличку, назначают время встреч, места или даже конспиративную квартиру, озадачивают конкретно. Я сначала, когда впервые услышал эти азбучные для КГБ (и, наверное, разведок других стран) истины - как-будто в унитазе искупался. Гадко было на душе ужасно. Да и до сих пор чувствую, будто что-то оборвалось во мне. Вот когда читаешь или слышишь про такое, то как-то не доходит, что разведка, в сущности, мерзкое дело, копание в грязном белье.

А тут нам лекции читали целый месяц. Собрали где-то пятьдесят ребят типа меня, в основном недавно закончивших вузы. Было, правда, два молодых орла из начальства. Один даже главный инженер фабрики. Интересно, а среди нашей группы были стукачи, то бишь доверенные лица? Сто процентов были. Майор рассказывал, что в период культа личности каждый десятый стучал, то есть давал информацию. Ну, тогда, конечно, было много злоупотреблений, невинно репрессированных людей. После смерти Сталина КГБ, конечно, перестроилось. Я помню даже день, когда он умер. Спрашиваю маму: "А почему все плачут? Потому, что день пасмурный?". А мама: "Товарищ Сталин умер. Даже природа плачет, видишь, дождик идет". Ну а потом постепенно мы пришли к разоблачению культа личности. Сначала отец с таинственным видом приходил с партсобраний и под большим секретом рассказывал маме о закрытых письмах ЦК с развенчиванием вождей. Вся страна пела: "Берия, Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков". Потом и до Маленкова Хрущев добрался. Я тогда уже учился в школе и очень любил слушать по радио его доклады. Смешно, но даже влюбился в Никиту. Так мне нравилось, что он говорил живой красочной речью, шуточки у него всегда были такие острые, народные. Но, конечно, с разоблачение культа личности он переборщил. Вот Леонид Ильич все расставил на свои места: Были и у Сталина большие заслуги перед Родиной. Вот если бы не он, кто бы тогда повел советский народ на беспощадную войну с фашистами? Нужен был железный вождь, чтобы выиграть такую жестокую битву.

Но с другой стороны, сколько нужных военных перебили до войны. Ну, хорошо, Сталин обо всем не знал, но если он стоял во главе правительства, партии, то почему все-таки не знал? Или знал? Вот и отец рассказывал, какие у них были чистки в армии до войны. Замели весь руководящий состав, вплоть до ротных командиров. А граж¬данских сколько ни за что упекли? Мама рассказывала, что даже ее дядя, парикмахер, сболтнул сдуру какой-то анекдот, и его забрали за это, исчез дядя. Ну, это они после смерти Сталина уже вспоминали, а при нем мама-папа, наверное, как все требовали смерти "врагам народа". А если многие были такими "врагами", как Иван Денисович из рассказа этого, как его, Солженицына? Короче, после лекций "наших майоров" муторно становилось на душе, скучно как-то. Учили, как вербовать агентов, составлять протоколы, сколько и как платить доверенным лицам и агентам. Особенно интересно было слушать про конкретные случаи, житейские. Курсанты заслали майоров вопросами и те с большой охотой отвечали почти на все. Может, им легче становилось, оттого, что делились с нами? Работа их, конечно, мусорная, ох мусорная. Один майор, помню, рассказывал в деталях про конспиративные встречи с красивой молодой женщиной, агентом. Он, конечно, так все разрисовывал, что будто бы она в него влюбилась и все хотела переспать. А он ни в какую, не поддался на ее чары: "Если работник КГБ переспит с агентом, то он уже на крючке, вся дальнейшая работа с ней может закончиться провалом". Ну, это пусть он свистит своему начальству, что он с ней не переспал. Если женщина захочет, то никакой святой не устоит. Этот майор видимо был специалистом по агентам женского пола и психологию женщин изучил досконально. Самые интересные лекции у него были. Еще приходил к нам несколько раз военный юрист. Тоже доходчиво излагал юриспруденцию. Ребята, в основном, на его лекциях дремали, а для меня так были открытия за открытиями. И не так тягостно после его юридических экскурсов было, как после откровений "знатока женской психологии". Как послушаешь последнего, так во всякой красивой женщине видишь агента или на худой конец "доверенное лицо"... и хочется напиться вдрабодан. Что многие и делали после лекций. Раз мы хорошо врезали и попали в комендатуру. Хотели нам сперва, как обычным "партизанам" сделать профилактический мордобой, но, когда узнали, что имеют дело с резервистами КГБ, отпустили и с удовольствием доложили на курсы. Правда, за пьянку нас начальник курсов, здоровый такой красномордый полковник, только пожурил: "Что же вы братцы пить не умеете? Надо во время останавливаться. Ну, выпил бутылочку водочки и хватит. Ну, ладно, еще грамм триста, но тут уж точно надо остановиться". А мы и выпили то, может быть, всего двести на "личико", а то и меньше.

Вообще раньше пили больше - это точно. Мой отец, например, приходил на обед и без ста граммов московской у него "аппетита не было". А сколько употреблялось самогонки, когда отец встречался с сельскими друзьями, ужас. И, тем не менее, не помню, чтобы отец заметно "вырубался". Все-таки наши предки были ближе к природе, крепче, не то, что мы, городские хлюпики. И мои буровики - хряпнут свою "сливовицю" - ... и жди мордобоя. Ну да это из другой оперы. Они, в принципе, тоже не "бойцы", как старшее поколение.

- Здравия желаю, господин поручик!

- Привет, орлы! Вольно!

А это прибыли мои коллеги по разведбату, но не по особому отделу - переводчики, Гена и Юра. Делать им нечего - "языка" мы пока ни одного не взяли, хоть и разведчики. Болтаются ребята по части, ищут приключений. Вот вчера нашли потерянную кем-то гранату, расскажешь -

- не поверят. Торжественно принесли ее мне. Я от радости обежал три раза вокруг части и столь же торжественно вручил гранату Левашову. И тут началось - сколько бумаги пришлось исписать - целый геологический отчет. Все потели: я, ребята, Левашов. Но откуда эта чертова граната взялась, так и не узнали. Теперь хлопцы говорят, что в следующий раз, если что-нибудь такое увидят, то пройдут мимо. У них здоровые инстинкты - от нашего ведомства желательно держаться подальше. Специалисты они, наверное, неплохие, хотя с моим убогим знанием "английского со словарем" любой учитель кажется гением перевода.

С Левашовым не соскучишься - вечно ищет мне работу. Давай, говорит, раскручивай переводчиков, учись находить компромат. Я, конечно, говорю "яволь", но фигу держу в кармане - пусть сам ищет, ему за это деньги платят. Ну, а вот предложили бы мне быть "доверенным лицом"? Смог бы я в принципе доносить на людей, которые мне доверяют? Левашов говорит, что все черненькие, все бегают, но есть категория людей, которые это делают охотнее других.

Опять же с другой стороны - разведка то нужна, потому, что "кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет" и так далее. Приходим к вечной дилемме - не хочется руки марать и душу, кстати, тоже - а надо как-то же бороться, отстаивать свою жизнь против подонков и элементарных врагов. Последние тоже ведь существуют. Сколько на курсах нам рассказывали об агентах иностранных разведок, самых настоящих агентах, которые собирают, например, информацию о наших ракетных базах. И кто-то из "наших" им помогает. Из идейных соображений? Ой ли! Во всяком случае, их "идейные соображения" подкрепляются хорошими материальными поощрениями. А добровольных помощников шпионов все-таки тоже хватает среди наших граждан. В КГБ уже давно разложены по полочкам все эти категории, хотя в жизни, конечно, все сложнее, в жизни на всех полочек не хватит. Пока вот так рассуждал сам с собой, искал так сказать мировые истины, подошли мы к вокзальной забегаловке. Впереди, естественно, капитан Коля, богатенький Буратино, за ним я, замыкают ряды доблестные переводчики. Буфетчица Ирка наливает по сто "чистой" - другую капитан не пьет. "Все рушится по плану". Идет обсуждение вчерашнего случая с гранатой. Оказывается, есть дырка на складе и прапора уже давно приворовывают защитные комплекты для любителей рыбалки. Так может, они и гранату слямзили на всякий случай, рыбу глушить, на пример. И ведь знает капитан, что Левашов ведет расследование, а я ему помогаю. Выслуживается что ли? С виду неплохой мужик. Неплохой то он неплохой, но в капитанах засиделся. А мне наплевать на этих прапоров, пусть хоть все комплекты стянут, пусть ими милиция зани¬мается. Пока они не угрожают государственной безопасности - это не моя парафия. Вот если они продадут целый склад боеприпасов или попробуют его взорвать - тогда другое дело. Как говорит Жванецкий: "Вот если бы они все на мине подорвались! Но об этом можно только мечтать".

Что-то развезло меня от ста грамм без закуски. Еще коньяк левашовский не выветрился. Ладно, схожу домой - безопасность Родины за время моего отсутствия не пострадает, тем более, если у нее есть такие бравые защитники, как мои капитаны. И Валя - сержант на защиту Отечества грудью встанет, а грудь у нее ого-го-го.

Да уж небо осенью дышало. Сколько грязи на нашей улице имени бедного Достоевского. И тут ему не повезло - такую дырявую улочку назвали его именем. Лучше бы назвали ее Острожной в его честь или Сахалинской, или Преступление и наказание. Нет лучше - Наказание без преступления, потому, что лично я не заслужил столько грязной воды на один квадратный метр. Но есть у нашей улочки одна приятная особенность - проживает здесь моя зазнобушка, красна-девица - Светлана Васильевна у которой вот-вот будет ребеночек от меня. Ничего, что она моя жена - все равно, я ее люблю.

А вот и Светка, мой цветик-семицветик. Где я был? Да где же мне быть как не в армии. Вот напоили слегка и отпустили без права на переписку. И решил я сходить в самоволку, пообедать. Партизан я или не партизан?

Пока Света бегает вокруг плиты и стола, я рассказываю о последних "фронтовых новостях", в том числе о таких, о которых рассказывать нельзя. Но, во-первых, это ведь Светка, во-вторых, она, что проверено годами, никому ничего не расскажет, в-третьих, государственной тайны я в этом не нахожу. Светка подходит ко мне сзади и чуть не сваливает с табуретки своим огромным животом. Известные события будут месяца через два, но уже сейчас животик дай боже. Ну, ты, отрада моя единственная, иди-ка сюда. "Отрада" не возражает, только просит быть очень осторожным. И забыл я всю эту особистскую и про¬чую суету, всех этих "Левашовых" и переводчиков. Зачем мне они, когда рядом моя рыженькая стрекоза, птичка певчая. А за стенами нашей берлоги наконец-то блаженная тишина. Справа пенсионеры, слева пенсионеры, верхние соседи на работе. Хорошо в деревне. Не хочется вылезать на белый свет. Как там поется: "Дверь она для того нужна, чтобы нечто скрывать, чтобы горе впустить нельзя, чтобы счастье узнать". Но, опять же, труба зовет. "Вперед мой друг, покой нам только снится, сквозь кровь и пыль несется вскачь степная кобылица и мнет ковыль" - это опять Светка перевирает классиков. Да, нельзя опаздывать к мероприятию в кабинете Левашова. Остался час, время то быстро бежит, когда дома со Светкой. А в гарнизоне кажется, что время остановилось, точно как на фронте - день за три. Ну, еще вчера с этой гранатой время пролетело незаметно, а так скука страшная, и как ее офицеры выдерживают. Ну, им вообще-то надо все время работать с этими козликами молодыми, которые личным составом называются. С ними не соскучишься.

На всякий случай расцеловался со Светкой - вдруг не скоро увидимся, если полк опять по тревоге на полигон сорвут. А там может и через границу, на Польшу, направят. И с той стороны натовцы что-нибудь придумают. Сколько же меня еще промурыжат на этих сборах? Уже два месяца кантуют. Тогда, в Львове, нас обучали месяц, и срок был четко оговорен, день в день. А теперь неизвестно чем все закончится. Этот Лех Валенса чертов мутит шахтеров, а мы тут из-за него мучаемся. Хотя наши "партизаны" с гор особо не переживают, не просыхают каждый день. Но и им скоро придется несладко в палаточках. На носу заморозки. Опять же дождик этот противный продолжается, мелкий - премелкий, и сыплет же почти целый день.

Мне то еще хорошо, полк под боком. Это спасибо начальству, при распределении по объектам учло, что жена все-таки, как говорится, на сносях. И Левашову спасибо - не в казарме ночую, а в его кабинете. Тут он, конечно, свою выгоду имеет - чтобы самому в части не ночевать - он меня подсунул под телефон. Приезда начальства он не боится, потому, что начальство в КГБ не имеет таких "дурных привычек" застукать своих подчиненных. Боится он того, что в части случится какое-нибудь "ЧП", а он не будет знать. Ну а мимо меня, как представителя органов, никакая нахальная мышь проскочить не должна. Если даже мне, как говорится, "по барабану", то командиры части должны докладывать в особый отдел, если хотят с ним дружить. А кто недочет, то для него есть хорошая поговорка - не писай против ветра.

Вот на такой оптимистической ноте я подхожу к двери Левашова. Между прочим, на двери никакой таблички нет, типа "Особый отдел", или там "Не влезай - убьет", но случайно никто в нее не постучится. Я тоже не стучусь - "мы академиев не кончали", только университеты. Капитан, естественно, на месте и, довольный как слон, показывает мне место на топчане, слева от стола. На этом "ложе" я себе уже все бока пролежал за два "тревожных" месяца. Сто процентов, что Левашов на своей койке спит не чаще одного раза в месяц, когда загуляет с командирами после сауны.

За спиной капитана висит неизменный железный Феликс. Перед столом одинокий стул. Многочисленных; собраний в кабинете не предусмотрено. Левашов вводит меня в оперативную обстановку: "Этот Бейла Ковач - венгерский националист. Патякает много о том, что Береговский район был всегда венгерским, а русские его испортили. В общем, болтает, зараза, много. В том числе о репатриации венгров после войны в Сибирь. Вот это последнее больше всего и настораживает. Отец его "отдыхал" на Севере с сорок пятого по сорок восьмой год. Отсюда и разговоры. Теперь, гад, хочет жениться на мадьярке и переехать в Венгрию, собирает документы. Пусть катится куда хочет, но уж если ему так приспичило жениться и уехать, то постараемся мы его расколоть по полной программе.

А я то думал, что Левашов собирается раскрыть как минимум "заговор послов" - такой он был утром таинственный. Ну, приходится изо всех сил изображать энтузиазм. Да старого чекиста не проведешь: "Ты, Володя, не очень то переживай, что мы пока японскую агентурную сеть не раскрыли. На девяносто процентов из таких вот вопросов, как сегодня, и состоит наша работа. Запомни: статья "Антисоветская агитация и пропаганда" - это наш основной хлеб. Хлеб, так хлеб - нам татарам все равно. Солдат спит, а служба идет.

Тихонько себе умащиваюсь на топчанчике, поближе к обогревателю. Тепло в кабинете, не то, что на улице.

На моих без десяти четыре, но в дверь уже стучаться. "Зайдите" - задушевным голосом произносит мой начальник. Ручка долго дергается, но, наконец, наш подопечный заходит. Высокий, худой, длинноносый, с рыжими патлами почти до плеч - типичный "партизан" и кто его только такого нашел. Наверное, девчонка ночью его увидела, влюбилась, а утром уже поздно было. Руки у него как грабли, до колен - видно, что рабочие руки. Работяга.

- Здравствуйте товарищ капитан.

- Здравствуй, здравствуй Бейла Бейлович. Проходи, садись, поговорим. Знаешь о чем?

- О чем? Мне ротный только сказал, чтобы я к Вам зашел и все.

- Ну, что не догадываешься в чем дело? Мне твой старший лейтенант тебя хвалил. Характеризует тебя как дисциплинированного, грамотного сержанта. Во взводе тебя уважают. Правильно я говорю, уважают?

- Да вроде бы нормальные отношения со всеми, стараюсь.

- Вот и постарайся Бейла, чтобы у нас с тобой отношения тоже были хорошие. Ты вообще как, по-русски хорошо понимаешь?

- Понимаю. Одиннадцать классов кончил русской школы.

- Ну а вообще русский язык любишь? Читал что-нибудь по-русски? Чехова, Толстого?

- В школе проходили, а сейчас некогда читать, работать надо.

Слушая эту беседу у меня понемногу начали увядать уши и на сон потянуло. Я то понимаю, что это только преамбула, но что конкретно Левашов от этого Бейлы хочет? Тот на контакт явно не идет, не рас¬слабляется, ждет подвоха. Я тоже жду. А вот и он главный вопрос, или не главный?

- Что у вас в роте говорят о сборах? Не довольны, конечно, что от дома надолго оторвали. Соскучились по дому-то?

- Я не знаю. Немного соскучились, а так терпимо.

- Ну а гостинцы домой не собираете? Береговские то точно в казармах не ночуют. Много вас таких, что на ночь домой уходят?

- Я таких не знаю. Мне домой далеко. Я из Батради.

- А у вас там озеро хорошее есть. Любишь рыбачить с удочкой, сетью или шашками рыбу глушите?

- Я не рыбачу. Некогда.

- Ну вот. А друг твой, Пишта, говорят хороший рыбак. И лодка у него есть, и сетка. А я давно на рыбалку не ходил. Но люблю это дело. Залезешь по пояс в камышики. Ну да если в хороших сапогах, то и подальше в воду можно зайти. Знаешь, есть такие сапоги-чулки?

- В комплекте химзащиты?

- Верно. А сам то не приобрел здесь такой костюмчик? Мне то недавно ваш замроты принес, прапорщик Мельник. Знаешь такого?

- Знаю.

- Ну!

- Что ну?

- Ты себе костюмчик для рыбалки не достал?

- Да мне не надо.

- А Пишта?

- Что Пишта?

- У Пишты костюм есть?

- Не знаю.

Разговор явно зашел в тупик. Но понятно, что только капитан знает, где тупик, а где и поворот. Шито все белыми нитками и я уже догадался, что будет дальше. До Бейлы еще раньше дошло: сжался он и на стуле заерзал. А капитан, конечно, повернул куда ему надо. Не волнуется, голос не повышает, но говорит уже суховато, без всякого там запанибратства, как вначале:

- А я надеялся, что ты, Бейла Бейлович, сознательный товарищ. Думал, что понимаешь, что сейчас в твоих интересах помочь разобраться, кто у вас в роте рыбацкие костюмчики достал. Знаешь в чем твои интересы?

- Так какие у меня особые интересы. Служить и все.

- А вот и забыл, дорогой, что пока ты еще в Советском Союзе, а не в своей Венгрии. Вот видишь эту муху! Так я тебя прихлопну, как вот ее и только мокрое место останется! Понял!

- За что товарищ капитан?

- А за то, что хочешь испортить себе жизнь. Так это можно просто сделать. И не увидишь ты свою Оранку никогда. И в Венгрию визы тебе никакой не будет. Понял?

- Не имеете права.

- Вот так ты заговорил! Тогда я тебя больше не держу. Только знай, что и Оранка к тебе не приедет. Можете переписываться. Так и быть, мешать не буду.

Круто взял капитан. Когда он линейкой по столу хлопнул, я от неожиданности чуть с кушетки не свалился, а Бейла, по-моему, описался. Ни фига себе история. А ведь действительно как легко парню жизнь повернуть...наоборот. А если бы меня так.

Тут уж не знаешь, как выкрутиться, чтобы все не потерять. Как в сказке: налево пойдешь - под каток попадешь, направо пойдешь - ничего не найдешь. А этому Бейле сейчас не позавидуешь. Видно как мужик усиленно думает - уперся взглядом в пол и лоб в морщины собрал. А ведь он еще совсем молодой. Если после армии прошло два - три года, то ему будет сейчас где-то 25 лет. У капитана то все сведения есть, потом надо будет посмотреть. Жалко парня. Молчим мы уже минут пять. Капитан не спешит, потому, что некуда ему торопиться. В любом случае он сверху. Наконец Бейла все обдумал, решился и от этого даже вроде бы повеселел.

- Я понимаю, товарищ капитан, что ребята неправильно сделали. Но я сам на складе не был и ничего не брал. Видел, что прапорщик хлопцам комплекты приносил: Пиште, Дашкевичу и еще двоим. Там еще какие-то маленькие деревянные ящички были, но я в руки не брал и не знаю, что там было.

- Какого размера? Как эта книга?

- Да, только потолще чуть-чуть.

- Ну, ясно. Видишь, я знал, что ты умный человек и все вспомнишь. Когда там у тебя свадьба, пригласишь?

- Еще точно не знаю, товарищ капитан. Приглашаю, конечно. На бограч (венгерское мясное рагу) хоть завтра можно съездить.

- Спасибо. Бограч я люблю. А вино то отец делает?

- А как же. Для Вас отец специально бочку муската откроет. У него мускат самый лучший в селе.

- Ну-ну, попробуем вашего винца. Спасибо. Так, сейчас напиши подробно, пожалуйста, что видел и слышал про эти костюмчики и ящички. Вот тебе бумага, ручка. Не спеши. Уже никто никуда не спешит. Успеешь к своей Оранке.

- Я...

- Давай, давай. Это все будет между нами. Мы же будем дружить, правда?

- Да, но...

- Ну, вот и хорошо.

Да-а-а. Сказал Бейла "а" и теперь его Левашов проведет по всему алфавиту. Вот пишет уже второй листочек, расписался паразит. Так смотришь, и до агента дорастет, если раньше в свою Венгрию не слиняет. "Скучно на этом свете, господа" а на том еще скучнее, но туда нам еще рано.

Проскучал я еще добрый час, пока Бейла сочинял, а потом еще дописывал. Ушел он. Остаемся мы одни. Капитан доволен. Может еще до майора дорастет. Здорово он этого мудака раскрутил. С удовольствием выпьем господин капитан вашего коньячка. И закусочка есть - лимончики хоть куда. Где он их только берет. Еще с большим удовольствием

прощаюсь я со своим шефом, крепко жму его намозоленную ручкой руку. Завтра будем дожимать солдатиков, а послезавтра - прапора. План у капитана уже вчера, оказывается, был разработан, а ниточку он сегодня потянул.

Остаюсь я один. Остатки коньяка в сейфе, а выпить охота. Схожу-ка я в "Белый камень", надоело на вокзале "белую" пить. Там музыка, девочки – может, развлекусь. Должен же благородный дон развлечься. Правда шинель эта клятая, но сейчас полгорода в "партизанах" ходит.

А дождь все лупит и лупит. Скверно-то как на душе - будто насрали в нее. Впрочем, так оно и есть. Ну, народа не так много. Только у столика в углу стоит кучка "партизан" - пьют горячее вино, и о чем-то громко спорят. Ну да мне до них, как до одного места. И я взял стаканчик горячего вина с перчиком, водки что-то не хочется, а на коньяк не заработал. Так - первый колом, а второй соколом.

Тю, да это же Пишта, друг Бейлы Ковача. Чего это они на меня уставились? Выйдем, поговорим? Конечно, выйдем, поговорим по душам. Идем с Пиштой "покурить", а за нами еще четыре "партизана", вся его компания. Это мне уже не очень нравится. Как назло ни одного знакомого вокруг.

Первый удар в грудь, скорее толчок, через шинель я не очень почувствовал. Успеваю врезать Пиште по зубам, аж щелкнули. И пошло. Помню, еще пробовал отбиваться. Потом меня свалили и метелили ногами. Кто-то, наверное, сапогом, достал висок, хотя я и прикрывался, как мог. Дальше провалился в темноту.

Сколько это продолжается? Холодно то как, зуб на зуб не попадает. Где это я? Вот черт, не разберешь - сплошная темнота. Ага, вот какая-то вода холоднющая. Одна нога оказывается в воде. А где же сапог? Сапог рядом. Как он снялся, не понимаю. Так это же Вирка, речка наша мусорная. Выходит, оттащили меня подальше. Хорошо, что в воду не бросили, пожалели, значит, убогого. А дерьма-то вокруг сколько! Сплошное дерьмо. Как там про жизнь сказано: "От зловонных пеленок

до смердящего савана".

Странно, вроде бы и ничего мне не отбили. К носу прикоснуться невозможно - сплошная бараболя, голова болит, руки ободраны - значит и я кого-то доставал. Хорошо, что они добряче пьяные были, и я тоже. Как же я до дома дойду. Нет, в часть не пойду. Чтобы все смеялись и злорадствовали, что "особиста" побили. Нет, пойду я к Свете. И к ней стыдно. Весь в дерьме - и сверху и внутри, а она беременная. Не дай Бог, будет переживать и с ребенком что-нибудь случится.

Времени то прошло, видимо, немного пока я был "в отрубе". Темно и дождик противно сечет. Интересно я заболею или нет? Может нырнуть в эту водичку. "Лучше лежать на дне, в тихой прохладной мгле". Так не в "синей прохладной", в вонючей и ледяной. Нет, подожду я с подводным плаванием, не дождутся, гады. Только весь я окоченел, и от выпитого не осталось и следа. Елки-моталки ширинку не могу застегнуть. Ну, спасибо, что все-таки в воду меня не скинули, а ведь запросто могли - "надрался" и свалился сам. И никто бы ничего не стал доказывать. А может, и не бросили потому, что боялись моего "ведомства". Ну да хорошо то, что хорошо кончается. К сожалению, ничего еще не кончилось. Опять же с побитой мордой придется долго еще ходить, объяснять что-то Левашову, другим... С другой стороны хоть отвяжется Левашов и его начальство от меня - решат, что я бесперспективный алкаш и спишут с корабля. А как это будет выглядеть такое списание? Бог с ним, подумаю потом, что будет.

Вот и опять "Белый камень". Хорошо, что никого нет. Девушка - бармен смотрит на меня сонным взглядом и то ли ничего спросонку не видит, то ли я не такой уж страшный. Работа у нее такая, что всякое приходится видеть. Ну, пришел еще один забулдыга с разбитым носом. Так повезло - одним клиентом больше. А клиент ли я? Где мои "тугрики"? Странно - вот они мятые и грязные, но в наличии. На горячее вино хватит. Девушка берет мой рубль брезгливо и с опаской. Я бы не взял бы, но это ее работа. А мне что: вино горячее есть и тепло в помещении. Лучше, чем "на дне в тихой прохладной мгле". Привязалась ко мне эта мгла. Ну и видик у меня в зеркале - негр, не негр, но мулат точно. От вина немного пошла расслабуха. Где тут туалет - должен же там быть умывальник. Хоть немного приведу себя в человеческий вид. Платок можно выбрасывать - весь в крови и грязище. Теперь по второму стаканчику и, может, доплетусь домой, если сил хватит.

За время моего отсутствия в туалете в баре появился еще один клиент. Уже успел "вооружится" бутылкой "фугаса". Ба, да это Бейла Ковач. Вот кого не хотел бы я сейчас видеть. Нет, прется прямо ко мне.

- Здравствуйте начальник.

- Привет Бейла. Как дела?

- У меня то нормально, а Вас кто так разукрасил?

- А ты будто не знаешь? Твой приятель Пишта с корешами. Что ты ему про меня рассказал? Твоя работа?

- Нет, что Вы. Мне делать нечего, что ли? Да сами подумайте, что я ему расскажу? Что написал про него? Вы мне скажите, что делать? Как жить дальше. Точно Ваш начальник ко мне на бограч приедет? Да я лучше повешусь. Иштенем - иштенем.

Бейла видно набрался по самые уши. Взялся за голову, мычит, чуть ли не воет. И смотрит на меня с тоскливой надеждой. Так когда-то на меня смотрел мой песик, когда провожал меня в школу, и ему машиной задние ноги отдавило: "Помоги мой великий и могущественный хозяин, я не понимаю, что со мной происходит". Эх, если бы я сам знал, что делать.

- Не переживай ты так. Ну, попресует тебя немного капитан и уедешь ты в свою Венгрию. Забудешь все, как дурной сон. Только поменьше потякай - прикинься шлангом и, может, отделаешься легким испугом. А сам про себя думаю: "Может, и не отделаешься, скорее всего, капитан на тебя большие виды имеет". А что, с точки зрения КГБ - он ценный кадр: живет в приграничной зоне среди антисоветски и антирусски настроенного населения (попробуй там так просто своего человека внедрить), свободно говорит на русском и венгерском, повязан своей Оранкой и своим доносом. Видишь, и поплакаться ему среди своих ну никак невозможно - для этого я ему понадобился, потому, что и так все знаю. Выходит кому-то еще хуже, чем мне.

И как-то приободрился я от всех этих размышлений. Все-таки я пока, слава Богу, никого из своих не выдал. Ну, может это и не моя заслуга: никто на меня не жал, с ножом к горлу не приставал - давай, мол, пиши, Вова, что знаешь и не знаешь. Вот теперь моя задача спрыгнуть с этого "левашовского вагончика" так, чтобы и нашим и вашим, вернее и не нашим (кому это?) и не вашим (извест¬ное дело кому). А для такого прыжка придумал я пока два приемчика: прикинуться алкашом без тормозов - раз, тупым "шлангом" - два. И так я себя успокоил, что даже на душе полегчало впервые за последние три года. Боже ж мой, во что я мог вляпаться, а ведь жизнь одна и жизни той с гулькин нос. Пусть же я буду простой, рабочей лошадкой - не стану директором симфонического оркестра или командиром подводной лодки, или главным геологом экспедиции, но зато не буду я в разладе с самим собой, буду свободно мыслить и делать что хочу. И пусть моя фига в кармане и ее не видно, но хоть на это я буду иметь моральное право. От этих мыслей совсем стало весело. Упившийся наконец-то Бейла что-то бормотал уже по-венгерски. Я ободряюще хлопнул его по плечу и пошел к выходу. Девушка-бармен встрепенулась и вопросительно посмотрела на меня – где, мол, деньги. Я кивнул на Бейлу и она успокоилась.

Первый в этом году ледок похрустывал под ногами. Дождик перестал и в утренней полутьме среди подсвеченных белым тучек выглядывал серпик луны. "Свобода, равенство, братство" - лозунг французской революции согревал меня только до первой большой лужи. В сапогах хлюпало, к разбухшей картошке носа невозможно притронуться, покалывало в правом боку (может, ребра, сломали?), голова чертовски болела и мерзла. Кстати, где же фуражка? Уплыла в Черное море. Домой, скорей домой. И пропади оно все пропадом.