Чёрт из Семёновки. Рассказ. Был закат. Солнце, близясь к шири линии горизонта, бросая, даровало уходящему в вечность дню последние на сегодня лучи свои. Те, поблекнув из-за надвигающейся темени ночи, истратив яркость злата своего, шли в бесконечность, что уж начинала меняться. Бесконечность, ширь неба без конца и края начинала чернеть вдали от солнца, но ближе к горизонту она ещё сохраняла краски дня, хоть и отдалённо. Горизонт бескрайнего блюдечка мира, огибая красной каёмочкой всё, чуть выше, принимая на себя лучи, хоть и угасающие, поблекнувшие, но, растекающиеся акварелью едино в неразделимый и собственный, неповторимый свет жёлтого. Близилась ночь, что исстари становилась (и будет) испытанием на прочность характеров, дум и умов. Ночь – испытание, как пройдёшь ночь, так и встретишь утро, а от него и зависит весь день. Другого не дано. . . . Коляныч с Саныч жили в Алексеевке. Было им по сорок. Оба небритые, порой, бородатые и вечно пьяные, но тихие. (Хоть и в тихом омуте да черти водятся.) В общем, Алексеевка – маленькая деревушка из охотников в Сибири, находящаяся на одном из островов Енисея, а, может, и Ангары. Одним словом, в деревне жили почти что одни старики (кроме тех двоих, хоть тех тоже можно назвать таковыми), что не имели в распоряжении ни магазина, ни постоянного сообщения с «большой землёй», будучи отрезанными от всего прочего мира. Кругом вода. Три лодки на деревню, но две – дырявые. Жёны Коляныча и Саныча бросили, уехав с детьми в город, положившись на удачу. По субботам Коляныч и Саныч отправлялись в Александровку, где было сельпо, получая деньги и заказы от стариков-односельчан. Кроме Александровки была и Семёновка, где жили браконьеры, где гнали водку, куда заезжали, точнее, заплывали мужики на обратной дороге. Кстати, именно в Семёновке, и только там гнали, зато в Александровке была школа с церковью. Семёновка стояла в километре от «большой реки» (как называли местные то ли Ангару, то ли Енисей), и в неё шёл то ль ручей, то ль речка, под названием Чертёнок, одним словом, можно было доплыть на лодке, не налетев на брод из камней и коряг. . . . Был закат. Тот самый, именно тот. Коляныч и Саныч лежали на острове где-то между Алексеевкой и Семёновкой. Сегодня, в субботу, получив и деньги и заказы, поплыли они до Александровки, да не доплыли. - Слышь, Саныч, чё делать будем? Пузырь опорожнили. Ты говорил, что проспимся, утро ведь, днём проснёмся, вечером назад с покупками?! - Ну, не гунди… чё ты, баба? Всё нормально! - Что нормально? Мы ничё не купили, спим, лежим чёрт знает где, а! Лодка! - Лови! Лодка была на берегу, но, видимо, Саныч плохо её пришвартовал, она ж и скатилась в поток «большой реки». Течение пронесло лодку мимо острова, и уносило вдаль. - Лови… Коляныч, ну! - Вплавь… - Телогрейку сними. - (так-сяк нецензурно). Им повезло. Лодка зацепилась за корягу, что торчала из воды с восточной стороны острова, возле берега. - Ну, ё-моё, чуть не уплыла – говорил Саныч. - Сам же, твою… - Чё сам? Я чё, знал? - Знал… - говорил Коляныч – Тебе приспичило нажраться… - Но-но-но! – возражал Саныч – Сам же пил! - Так ты предложил! А вообще, я б и не пил, если б не заставляли. - Ладно, не хнычь, чё ты первый год замужем! Чё ты, фраер городской! Всё путём! Ладно… Сейчас поплывём… - Как!!! Вон, солнышко уж село! – возразил Коляныч. - Ничё! Во-первых, ещё не село, а почти. Ну, а, во-вторых, к рассвету будем в Александровке. Но, я не мужик, если мы заедем в Семёновку… - Правильно, выпили уже. Как бы не случилось чего. - Тем более, что у меня своих денег нет, только стариковские. Хотя, нет, есть, но на пол-литра, а чё ради него пилить, когда у самих ещё дома есть – говорил Саныч – Всё, хватит. Тихо будем. - Лады! Только помедленней поплывём, чтоб мимо Александровки не пройти. - Ну! Поплыли. Солнце было уж почти полностью за горизонтом. Хоть и выглядывал пучок света, окрашивая в рыжий отлив красок темень неба, а всё ж таки всему конец – солнце село, наступила ночь. . . . Саныч и Коляныч гребли тихо. Светила луна, указывая путь, освещая гладь воды «большой реки», что изошлась всё редкими волнами, что шли перебором, ударяясь об лодку. Саныч уговорил Коляныча на последок выпить ещё по чуть-чуть, благо оставалось на дне бутылки. Плывут, и вдруг… - Здравствуйте… - послышался чей-то ехидный голос. - Чё… Чё… - Коляныч, чё это? - Здравствуйте. Коляныч навёл фонарик, и… Подле лодки была ещё одна. На ней, опираясь на весло, что уходило в воду, стоял… чёрт. Лохматый, рогатый, ехидный, хвастливый, и вообще, как положено, как у людей, в лучших традициях. - Здравствуйте, я чёрт… - От куда? – спросил Коляныч. - Из ада… То есть, пардон, из Семёновки. - Ну, блин, Саныч, что ты нам налил? - Ё-моё! Твою… - Да, Саныч. - От куда ты его знаешь? - А он мой постоянный клие… то есть, я всех знаю. Слушайте, мужики, а давайте на троих сообразим? – предложил чёрт. - Как… да… - Да ты Коляныч поверь мне. Слышь, Коляныч, а чем чёрт не шутит! Ой, то есть, ну ты меня понял! - Ой, не к добру! – сказал Коляныч. - Поплыли в Семёновку, мужики… Плыли, плыли. Чёрт указывал дорогу. Плыли… Тут… треск. Лодка села на мель, вода хлынула в лодку. - Ё-моё! Чёртушка! – крикнул Саныч, а тот уж и ушёл в небытие, в темень, тем более что начался рассвет. . . . Был рассвет. Солнце вставало неуклонно, озаряя ярко лучами света всю округу, всё блюдечко мира. Вдоль горизонта шла линяя красного, рассеиваясь цветом своим, и, уходя в бесконечность, нижние слои масла красок которой, хоть и равномерно, были рыжеватых тонов, с просветами золота, бледнеющего к дали от солнца. Испытание завершилось. . . . - Саныч, слышь, хорошо, что смола была! Твою… - Да ладно… - Хм, чёрт… - Ну,, чё ты… Ну? - Не ну! – возразил Коляныч – Мы из-за тебя, дурака, из-за водки… - Слышь, мужики – раздался басовитый голос продавщицы – А чё случилось? - Да… На пороги наскочили… - промямлил Саныч. - У Семёновки? - ну… Вышли из магазина. - Слушай, Коляныч! Айда в Семёновку за водярой?! - Чё! Тебе мало? - Ну, как хочешь. Только я всё равно поплыву, и потрачу чуток из стариковских, но водяры куплю! – сказал Саныч. . . . Не каждому дано пройти испытание. А, не выдержав его, смысла нет для достойной жизни. Малодушный не усвоит уроки, не поймёт, что провалил ночное испытание, а значит, и жизнь, ибо она велика своим смыслом, что не терпит скотства и низости. Куракин Н.В. |