Ветка цветущей сливы Бушевал май. Уже отметелила вишня, начала осыпаться черемуха, зацвела акация и рябина, на сливе появились тугие розовые бутоны. Дышать стало легче. Выхлопные газы запутывались в загустевшей листве, и прокуренные легкие, как цветы, открытые весеннему солнцу, доверчиво втягивали иллюзорно чистый воздух. Клавдий сидел на поваленном дереве и блаженно щурился на солнце. Сегодня первый раз за предшествовавшие полгода хотелось жить. Хотелось - не хотелось… какая разница, приходится, хотя бы ради детей. Ведь кому они нужны кроме него? Да и ему по большому счету не очень. Так, инстинкт, и наверное, страх одиночества. Кто подаст стакан воды… Господи, дался им всем этот стакан… Наверное, просто привычка такая. Как курить, пить, умываться по утрам, так и жить… А как хорошо все начиналось! Молодость… а что она собственно такое в общечеловеческом смысле? Не во временном, а в психологическом, духовном… Почему в молодости так все шампанисто? Эта легкость во всем теле? Эта утренняя улыбка? Куда потом деваются все эти пузырьки? Почему к старости неприятности делаются столь непереносимыми? Разве по логике вещей человек не должен к ним привыкнуть? И потом, в молодости, помниться, все чувства намного острее - и любовь и карьера и опасность. Видно в годами пропадает ощущение бесконечности жизни. Клавдий наморщил лоб, вспоминая, от кого он услышал фразу, что в детстве человек психологически бессмертен. На его взгляд это правильно. В молодости погибают как бы играя, не веря до конца, что именно с ними это может произойти, поэтому и на войну гонят малолеток. У них все так отчаянно, так безоглядно, Не то что потом. Все рассчитано, отмерено, продумано. Никакой импровизации, любовь дозирована, опасность предусмотрена, голова трезвая и холодная. Это называется опыт. Опыт, основанный на знании смерти. Но этот опыт и приводит к тому, что живешь как механизм. Его карьера на пике, без него редкий месяц могут обойтись. Репутация – надежного, хладнокровного исполнителя, не рвача. Такому, как он в наше время просто цены нет. Дети обеспечены, жены тоже. Так почему же накатывает и накатывает сумрак? В этом своем сумраке он тоже работает, живет, но радости нет. Сейчас вот отпустило, и он разглядел и отцветшую вишню, и распускающуюся сливу… Наверное весь этот морок, с каждым разом все больший, – предвестник смерти души. Тело пока молодое, он за ним следит, бережет: пробежки, сауны, врачи, диеты, а как за душой-то уследить? Сосуд все мелеет, скоро он и не заметит, как останется одна оболочка. Что же, наверное и так люди ухитряются жить, только очень пусто делается вокруг, очень серо. Клавдий посмотрел на часы, приставил к глазам бинокль и навел его на бегущего вдалеке человека. За ним в небольшом отдалении двигалась машина. Клавдий надел перчатки, расчехлил винтовку и прицелившись, выстрелил. Человек упал, выскочившие из машины люди, выхватив пистолеты, кинулись на звук выстрела. Клавдий отбросил винтовку, положил в карман перчатки, притянул к лицу веточку сливы и сосредоточенно её рассматривая, начал было отламывать, но потом спохватился, нежно погладил распускающиеся цветы и медленно пошел по направлению к проселочной дороге. Там, в кустах, была припаркована его машина. Как же все-таки прекрасна весна, подумал он и впервые за долгое время улыбнулся. |