Я открываю глаза, и сразу приходит ощущение боли. Взгляд останавливается на игле, которую кто-то засунул мне в вену. Это всего лишь капельница, по которой в мое тело медленно стекает какое-то лекарство. Пытаюсь пошевелить рукой, от чего боль становиться еще сильнее. И я замираю. Краешком глаза, я вижу еще одну кровать, на которой кто-то лежит. Это женщина. Мне хочется спросить, и я с трудом выплевываю вопрос из пересохшего горла: - Где я? -В реанимации. Огромная, ослепительно белая больничная палата, в которой стоят всего лишь две кровати. Моя и ее. Той женщины, голос которой мне показался таким тихим и спокойным. Странно, но я на самом деле совсем не помню, как сюда попала. Как будто что-то очень важное ускользает, прячется от меня и мешает мне вспомнить. Что я не хочу вспоминать? Резкая головная боль и я возвращаюсь назад. Назад во вчерашний день.… Я возвращаюсь из школы домой. Привычно открываю дверь и сразу же чувствую затхлый запах перегара. Впрочем, меня это не удивляет. Все как обычно. В комнате, на грязной пастели лежит моя мать. Она спит, пьяная как всегда. Это сразу становиться понятно, по грязной посуде на столе, и нескольким пустым бутылкам из под сухого вина, которые валяются на давно немытом полу. Мне становиться противно и плохо. Так плохо мне не было еще никогда. -Мама я вернулась со школы. Я говорю с пустотой. Интересно, если бы я вообще не вернулась, заметила бы ты мое отсутствие? Вряд ли. В голове настойчиво крутится одна и та же мысль. Я ЗДЕСЬ НИКОМУ НЕ НУЖНА. И я понимаю, что больше не хочу. Не хочу больше видеть мойку полную грязной посуды, полуразвалившуюся кровать с поломанными ножками, шкаф с оторванной дверцей. Бояться каждого звонка в дверь, потому что приходится оправдываться и чувствовать неловкость за мать и нищенскую квартиру, в которой мы живем. Не хочу больше видеть сочувствующие взгляды соседей и получать дешевые конфеты, которые мне тыкают соболезнующие взрослые, стараясь быстрее отвести взгляд. Ночевать на лестничной площадке и надеяться, что кто-нибудь из соседей предложит переночевать и чем-нибудь накормит. Завидовать другим детям, которые на переменке жуют бутерброды, заботливо положенные им в портфель родителями. И отворачиваться, чтобы никто не заметил, как сильно я хочу есть. Я понимаю, что больше я не смогу этого выдержать. Я должна вычеркнуть, забыть это все навсегда. Медленно идя на кухню, пытаюсь сообразить, где коробка с лекарствами. Руки слегка дрожат, но мне совсем не страшно. Их много. Разноцветные, с разными надписями. И совсем не горькие, если пить много воды. Где-то после сотни я сбиваюсь со счета. Темнота… Не получилось. Теперь все становиться ясно. Я прислушиваюсь к себе. Но мне все равно. Действительно, какая разница? Эта мысль вызывает во мне саркастический смех, который постепенно переходит в истерику. -Я знаю, что с тобой происходит… Опять этот тихий и спокойный голос. Меня бросило от него в дрожь, но плакать уже не хочется. -Все дело в том, что ты не умеешь ценить то, что имеешь. Именно поэтому я хочу тебе рассказать о себе. У меня неизлечимая болезнь. Сначала, это были просто маленькие язвочки на ногах, которые начали увеличиваться с каждым днем. Никакие лекарства не помогали, и мне пришлось лечь в больницу на обследование. Мне поставили диагноз «заражение крови». Знаешь, что со мной было, когда я услышала это? Мне нечего было сказать, и она продолжала. -Я лежу здесь уже два года. И ко мне никто не приходит, потому что у меня никого нет. Я совсем одна. Ни семьи, ни родственников, ни знакомых, которые могли бы хоть иногда навещать меня. А как хочется, чтобы хоть кто-нибудь просто спросил меня, как я себя чувствую. И я постоянно чувствую боль. Посмотри на это. Ее голос звучал жестко и требовательно. Она откинула одеяло, и я увидела … Ноги. Их не было. Вернее они были, но в них были огромные дыры - насквозь, в которые были засунуты бинты, пропитанные мазью. Я не выдержала и отвернулась. -И не смотря на эту болезнь, я хочу жить. Я чувствую огромное счастье потому, что могу видеть, как птицы за окном перелетают с ветки на ветку, смотреть на голубое небо, деревья и людей, которые спешат по своим делам. Каждый день перед сном я молю бога, чтобы он дал мне прожить еще хотя бы один день. Она замолчала, и мне стало стыдно. Стыдно перед этой женщиной, которая лежала рядом. Перед мамой, которая всегда любила меня. Пусть не так, как я бы этого хотела, но все же любила. И одновременно я почувствовала, как во мне просыпается желание жить. Жить ради себя. Жить ради людей, которым я смогу подарить любовь. Жить ради самой жизни. Что может быть прекраснее этого? Теперь я точно знала, что мой новый мир будет наполнен счастьем, любовью, радостью и… состраданием. |