Буйной порослью проросла безотцовщина на нашем поселке. Как пырей – не искоренить. И хоть к девчонкам она тоже благосклонна, но все же ее избранники – мальчишки. И заполонили они – рано повзрослевшие, с рано огрубевшими и мозолистыми руками – все наши дворы.

С малых лет предоставлены сами себе, вот где, поистине, самообразование и самовоспитание проявляют себя в полную силу! Художественное образование получают на стенах подъездов и заборах, музыкальное – вокруг дворового гитариста, подпевая ему и поочередно брынькая на гитаре. Логику и память развивают играя в карты. Для них это круче чем шахматы. Да и азарт посильней – можно дома потом вытрушивать изо всех карманов медяки, пересчитывать их и радоваться: как ловко ты шуллернул, а никто и не заметил! Ну а по словесной части, так тут уж и филолог спасует перед ними! А что, неправда? Они вон могут и трехэтажный соорудить, и четырехэтажный. А что ж филолог? На попятную …

Вот так и растут наши пацаны. Днем разбредутся кто куда, а вечерком собираются вместе, тусуются. И на всех их – ни одного отца. Правда, был один – у Пети. Хороший был человек, хотя бы потому хороший, что понимал, что он один, на всех пацанов. И водил их поочередно вместе со своим сыном то на ночную рыбалку, то на террикон, то на лыжах кататься, то в поход, на море даже возил. И как-то не завидовали мальчишки Пете, так как считали, что не только Петин это отец, а и к ним имеет какое-то отношение. Когда Петиного отца, возвращавшегося поздно вечером с работы, сбила на дороге крутая тачка и скрылась с места происшествия, осиротел не один только Петька, осиротели все пацаны.

У Коли с Денисом отец погиб в шахте, когда мальчишкам было десять и восемь лет. Коварная эта шахта, многих осиротила, И Пашка завидовал Коле и Денису, которые помнили своего отца. А он, Пашка, не помнил. Только пять месяцев было ему, когда шахта проглотила и его отца, совсем еще молодого.

Много здесь безотцовщины, всех не опишешь. Есть во дворе и такие, которые родились от матерей-одиночек и фамилию носят материнскую, а отчество – придуманное мамой. Есть и покинутые живыми отцами, которые создали новую семью и которым дела нет до растущего сына. И дела нет, как растущего? Есть и такие, чего глаза закрывать, у кого отцы сгинули в тюрьме или тянут за злостное преступление большой срок. Поселок-то не элитный, а рабочий. И тут всякое встречается.

Но нет худа без добра. А добро то, что матери у всех есть. И мало чем отличаются одна от другой. Все, как одна, тянут тяжелую лямку: и за себя, и за сильную половину.

Вопрос о сильной-слабой половине поднимался и поднимается уже не раз. Кто под каким углом зрения смотрит на эту проблему, нам разбирать, значит, совсем запутаться. А пока так традиционно называемый слабый пол вытягивает по две смены подряд, по полторы ставки, по две нормы, а то и на двух-трех работах сразу. Потом в двух руках тащит домой неподъемные сумки. Еще бы надо, но рук, к сожалению, не хватает. Что же это природа не до конца продумала, надо было три-четыре руки давать женщине, что ей делать-то с двумя? Правда, зубы еще свободные есть, об этом стоит подумать…

Да, мы отвлеклись… Для чего же это материнское стахановское движение – и за себя, и за того парня? Но, наверное, многим доводилось видеть если не в жизни, то хоть на картинке, галчат с открытыми ртами и взрослую птицу, кидающую туда червяков. Вот и у наших матерей так. Завидят с полными сумками их сыновья, срываются со скамеек и несутся навстречу, Да к тому же редко у какой матери один сын, бывает и больше, бывают и дочки в придачу. А значит, о прекращении стахановского движения ей и не помышлять.

Да и не даром стараются матери. Сыновья растут всем на загляденье: статные, высокие, красивые. Хоть что-то им осталось от отцов. С детства смелые и взъерошенные, как воробьи. Трусливых двор не терпит. Если надо, и стенкой на стенку пойдут, на такую же безотцовщину другого двора. Знают цену мальчишеской дружбе и презирают предательство. Живут по неписаным законам своего двора. Порой с напускной нагловатостью и циничностью, но на самом деле – с искренним, добрым сердцем, готовым мигом отозваться на чужую беду.

Ну а уж по части работы равных им однозначно не найти. С девяти-десяти лет наши ребята знают цену лично заработанной копейке. Вставая в пять утра, кучкуясь по двое-трое, обносят абрикосы, высаженные в посадках и вдоль трассы. А чуть позже чинно сидят около рынка, создавая нешуточную конкуренцию другим продавцам: и цены у мальчишек ниже, да и какой взрослый покупатель не отдаст предпочтение озорным и ждущим детским глазам?

И с религией в ладах наши пацаны. Четко знают когда Вербная, когда Троица. Облазав весь поселок, обязательно найдут вербу, заготовят ветки впрок и рано утром под церковью.

Подрастали мальчишки, менялся и род их деятельности. Теперь несолидно им заниматься абрикосами и вербой. Теперь все чаще их можно увидеть на базарах, около магазинов, складов в роли грузчиков. И взваливают на свои неокрепшие, еще детские плечи, неподъемный груз, чтобы заработать свою, личную копейку.

Когда мальчишкам становилось четырнадцать-пятнадцать лет, все стройки города испытали их рабочие руки. Замешивать раствор, подносить шлакоблок, убирать строительный мусор, копать ямы – все это нашим ребятам.

Вот уже и деньжонки свои появились, есть за что и сигареты купить, и пиво, и модные кроссовки. Дворовые девчонки, подружки, четко ориентируются в днях их зарплаты. И особенно внимательны в эти дни. И беспрерывно наяривает домашний телефон мальчишек. И важничают пацаны, теперь они настоящие мужики – с мозолистыми руками, огрубевшими несгинающимися пальцами и своими деньгами в кармане. Можно девчонку и в кафе пригласить. Круто!

Почти вытянули свою лямку их матери. Теперь другим, молоденьким, принимать эту эстафету.

Вот и сегодня сидят наши выросшие и повзрослевшие мальчишки во дворе, играют в карты, пьют пиво и делятся друг с другом своими новостями. Все как обычно. И вдруг во двор въезжает неописанной красоты «FORD», ранее никогда здесь невиданный. Ребята встрепенулись. Что за чудо в их дворе?! Но когда увидели за рулем Антона, то вовсе оторопели.

Антон, их ровесник, тоже раньше жил в этом дворе. Вместе с ребятами ходил в садик, в школу. Но никогда не кучковался с ними и не дружил. Он был на другом положении – у него была не только мать, но и отец. Да и статус родителей был другой: оба с высшим образованием, оба работали в фирмах. А пацаны наши, в основном, из рабочих семей. Пока они, беспризорные, слонялись по двору, Антона или мать, или отец за руку вели то в бассейн, то в театр, то на музыку. И никогда не пересекались интересы Антона с интересами дворовых пацанов. А тут все чаще около дома стали замечать шикарную иномарку, в которой всегда были мать Антона и солидный мужчина с рыжей бородкой. Вскоре всему двору стало известно, что мать Антона закрутила шашни не с кем-нибудь, а с самим директором крупнейшей процветающей фирмы. Да так закрутила, что вскоре бросила и своего мужа, и квартиру, и имущество, вместе с сыном переселилась в просторную квартиру в центре города, которую купил им мамин директор. Так как он женатый человек, то в новую квартиру не перебирался и Антону своим присутствием не докучал. Наоборот, старался ублажить не только мать, но и ее сына – купил им две роскошные, но разные, иномарки. Радость и гордость распирали Антона. Надо ехать в свой двор – вот там уж удивятся так удивятся!

Мальчишки и правда обалдели, но взяли себя в руки. Затаив вздох или выдох внутри, внешне сидят спокойно. Антон остановился, открыл дверцу, заулыбался приветливо:

- Привет, пацаны! Отца моего не видели?

- Не видели.

… И никаких вопросов, никакой реакции.

Странно, хотелось другого: оханья, аханья, щупанья, ну хоть каких-либо восторгов. Но пацаны продолжали пялиться в карты, хотя шуллерить теперь можно было б сколько угодно. Хоть и пялились, но мало что уже соображали. Антон не вытерпел:

А я вот тачку приобрел.

Пацаны скосили глаз, но молчали. Кто-то сильней затянул сигарету, кто-то стал тянуть пиво через сцепленные зубы, а кто-то, не удержавшись, плюнул. Один все-таки не вытерпел:

- Как же ты ездишь без прав? Тебе ведь и семнадцати еще нет?

- А мой номер знает каждый гаишник в городе, еще никто остановить не рискнул.

Ребята отвернулись и еще сильней стали пялиться в карты, теперь на самом деле пытаясь вникнуть в игру. Загалдели между собой, начали спорить, уже не обращая никакого внимания ни на Антона, ни на его «FORD»

Когда Антон на своей машине уехал – резко замолчали. Остановилась игра, наступила тишина. Потом кто-то вздохнул:

- Вот гад, ни разу в жизни пальцем о палец не стукнул, а уже на такой тачке.

- Да что он… Это его мамаша постаралась, смогла хахаля такого себе найти, что и сыну перепало.

И опять замолчали. Теперь каждый думал о своей матери, а что думал – останется известным только одним мальчишкам. Хоть и привыкли с детства всем делиться, но этими мыслями друг с другом поделиться не смогли.

А у Татьяны, матери одного из этих ребят, сегодня праздник. Ну праздник не праздник, а настроение явно приподнятое. Хоть и отпахала тяжелую смену, а невесомой бабочкой летала по квартире. Сын, Данил, пришел сегодня с очередной шабашки веселый, довольный. Получил за месячную работу деньги и, надо же, вспомнил и за нее – мать. Принес огромный красивый торт.

- Это тебе.

Лучистая радость озарила Татьяну. Вот, не только она всю жизнь думала о сыне, теперь и он вспоминает о ней. И не только девочкам своим дарит подарки, а и ей – матери. Она не сводила глаз с торта, казалось, такой красоты за всю жизнь свою не видала.

- Спасибо, Данил.

Поцеловала сына, а в глазах заблестели слезы.

- Только я одна не буду его есть. Давай вместе, чайку попьем, поговорим.

- Хорошо, ты ставь чай, а я пока выйду к ребятам во двор, хоть поздороваюсь.

Татьяна еще раз вытерла стол, поставив торт посередине. Расставила красивые чайные чашки из нового сервиза. Чай получился особенно душистым.

Данил в это время был на улице среди своих ребят, именно тогда, когда Антон подкатил к ним на своей иномарке.

Так, чай уже давно настоялся, душистый. Где же Данил? Татьяна стала уже волноваться, ведь говорил же, что на несколько минут, а слово свое он обычно держит.

Вот громче обычного хлопнула входная дверь. Вот и сын. Но что случилось за эти несколько минут? Уходил радостный, светлый, а вернулся темнее грозовой тучи. Татьяна с беспокойством всматривалась в сына.

- Там Антон, на новой иномарке, одна такая машина на весь город, - сказал резко и колюче.

- Ну что ж, каждому свое, повезло, значит, Антону.

- Да уж, повезло бы, если б его мамаша хахаля себе не нашла.

И вдруг стушевался, покраснел, но все же поднял глаза на мать и выкрикнул:

- Но ты же красивее, красивее ее!

- Да, красивее, - не стала отрицать Татьяна и хотела спросить сына, что же из этого?

И вдруг мысль ее обожгла, она сама поняла, что имел ввиду сын, когда говорил о том, что она красивее. Мысли, слова, доводы заметушились у нее в голове, сердце выскакивало наружу. Не думала она, что когда-нибудь в жизни будет у нее такой разговор. Поэтому и стояла сейчас перед сыном безоружная. Когда, когда она упустила что-то в его воспитании, когда она сделала что-то не так?! Да, виновата. Кормила, поила, одевала… А что еще, что еще?! Схватила себя за голову… Да, тянула трудовую лямку, а не было в их жизни театров, не было музеев, картинных галерей, филармоний. Эх, надо было бы, надо… Что надо? Не доедать, не допивать, а идти, ползти все-таки к этому искусству! Встрепенулась… Ведь и так не доедали, не допивали, носили чужие обноски. А ползти к театру – не подумала тогда, после непосильной работы думала только, чтоб до дома, до кровати доползти. Эх, надо бы!.. Что надо – так и не придумала…

А сейчас достойно закончить этот разговор с сыном. Глянула прямо, взяла себя в руки и сказала:

- Не хотела я, сынок, продаваться, даже за «FORD».

-Экая ценность великая, - зло и цинично ухмыльнулся сын.

Сердце матери обдало то огнем, то холодом одновременно. Еще раз собралась с силами, ответив:

-Да, ты прав, тело наше ценности не имеет, его все-равно черви съедят. А вот душа… Кто-то свыше определил на нее цену. И кто-то свыше распоряжается ее продажей. Почему-то этот, свыше, не выставил ее на аукцион.

Сын еще злее глянул на мать, хлопнул дверью в свою комнату и стал укладываться спать.

Татьяна смогла сдержать рыдания, готовые вырваться наружу. Всесильная и всепрощающая любовь матери заставила заглянуть в комнату к сыну и сказать:

-А как же чай, торт?

Пей сама свой чай и сама ешь свой торт, а меня оставь в покое.

Татьяна оставила сына, тихо подошла к зеркалу. Да, красивая, до сих пор: стройная точеная фигурка, тонкие правильные черты лица, светло-пепельные волосы, вот только глаза… Вместо голубых лучистых ранее, теперь блеклые, отрешенные и всегда печальные. Вспомнила, как несколько лет назад, когда сын был еще маленьким, а она только устроилась на шахту, все самое высшее шахтное женатое начальство хотело быть у ее ног. Чего только ей не обещали, не предлагали! Чем только не соблазняли!

Но тот, кто свыше распоряжается нами, так и не позволил никому прикоснуться к ее душе, не захотел, чтобы на ней оставались какие-то пятна. И хоть видит тот, кто свыше, что никому и дела-то нет до ее души тут на Земле, а все до сих пор стоит на страже.

Чай пришлось пить одной, только он, смешавшись с горько-солеными слезами, был уже не так ароматен и душист.

С тех пор в отношениях матери и сына наметилась большая трещина. Сын уже не делился с Татьяной своими мыслями и планами. Стал злой, агрессивный, порой жестокий. Да и с мальчишками в своем дворе стал все реже встречаться, нашел себе какие-то новые чужие компании. Впадал в депрессии и все чаще стал выпивать спиртное. Часто выпив, бил кулаком в стену и кричал: «Ненавижу мажоров! Бить их буду, бить!»

Стоит ли говорить о том, что Татьяна теперь полностью потеряла и покой, и радость бытия, да и сам смысл жизни.

Все мысли, днем и ночью, были только о нем. Когда поздно вечером сына не было, ее охватывала лихорадочная дрожь, проходящая только тогда, когда он , целый и невредимый, оказывался дома.

Помочь сыну, повлиять на него как-то не получалось. Была нарушена душевная связь, сын ее игнорировал, в разговор с ней не вступал. Мать у него вызывала лишь раздражение. А она, измучившаяся и истосковавшаяся, в одиночку металась по житейскому бурному морю.

Сегодня, возвращаясь с работы через парк, думала только о сыне. Людей в парке было много, прогуливались, отдыхали и, вдруг, над головой пролетела большая птица, резко ударив ее крылом по голове.

Татьяна вздрогнула, тревога усилилась. С детства, от бабушки, она помнила, что это была плохая примета. Прибежала домой и металась по квартире. Сына нет. Полная тишина. Только часы отмеряют свой ход, Час. Два. Все по-прежнему. Домашняя работа не идет, все валится из рук. И вдруг резкий телефонный звонок!

Дрожащими руками хватает трубку, и … сердце, обрываясь, падает в пропасть!

Мужской незнакомый голос:

-Нам нужна Литвинова Татьяна Ивановна.

-Я вас слушаю.

- Ваш сын находится в милиции. Он совершил преступление. Вы, как единственный представитель несовершеннолетнего, должны срочно прибыть. Когда вы приедете?

-Что он совершил? – еще смогла прошептать Татьяна.

-Преступление серьезное. Грабеж.

Телефонная трубка и голова матери одновременно упали на стол. Мысли путались в больной голове, губы шептали: надо было, надо … Что надо, ответ так и не находился.

Следователь уже раздраженно и властно кричал в трубку:

-Вы будете отвечать?! Я повторяю, так как сын ваш несовершеннолетний, то вы, как его представитель, обязаны немедленно прибыть в милицию! Вы приедете?!

-Приеду … - прошептала Татьяна.