В старой загаженной мансарде, лежа на истершейся обивке дивана, популярный в прошлом жиголо, а ныне успешный пенсионер-самогонщик и знаменитый колдун Парамоныч синхронно мастурбировал и молился всем чертям каких помнил – он хотел женщину. Тусклый экран сломанного телевизора рождал смутные тени. Достичь оргазма никак не удавалось и обессиленный Парамоныч, удрученно и обреченно смирился. Наступающая тьма уже начинала покрывать своим одеянием настенные календари с женскими силуэтами и дислоцированный на подоконнике самогонный аппарат, как вдруг раздался звонок. Раздраженный Парамоныч, шатаясь и гугукая, прошел через захламленный коридор и отворил дверь. В квартиру вошла незнакомка.

 

Первым заговорил колдун. Он внимательно рассматривал свою гостью:

– Мне знакомы все суки нашего города, - с гордостью произнес Парамоныч. – Но, глядя на тебя, я никак не могу понять, чья ты дочь.

– Имя моей матери не имеет значения. Меня саму зовут Розочкой. Я хочу, чтобы ты лишил меня девственности и отрыл великую колдунскую тайну, – с этими словами молоденькая девушка ловко выхватила из полиэтиленового пакета трехлитровую банку самогона.

 

– Что это? Или ты не знаешь мою теперешнюю профессию? У меня целые фляги самогона, милое дитя! – Парамоныч захохотал, подняв голову к косому потолку.

– Это всего лишь знак признательности, маэстро, а также доказательство серьезности моих намерений, – девчушку было трудно смутить. – Я желаю скрасить остаток твоего жизненного пути, сделай меня настоящей куртизанкой, ты можешь! Но прежде чем я посвящу всю себя служению твоим прихотям, мне нужны конкретные доказательства!

 

– Когда? – с тревогой произнес Парамоныч и осторожно сел на диван.

– Немедленно, – с еще большим напором продолжала будущая куртизанка.

Она сдернула плащ, обнажив упругое тело с идеально плоским животом и стремительно набухающими истомой желания маленькими грудками. Затем приблизилась к Парамонычу и, вульгарно раздвинув безупречные ножки, стала скользящими движениями ласкать свою промежность. Под аккуратным курчавым руном розовел прекрасный бутон, старый колдун ощутил благоухание девичьей плоти.

 

– Говорят, что ты, вооружившись своим знанием, сможешь лишить меня девственности одним лишь взглядом, а затем тем же способом восстановить утраченное, - девушка сплюнула через левое плечо и подошла вплотную к старику, ее ангельские, чуть приоткрывшиеся губки расположились напротив лица колдуна.

 

Не совладав с собой, Парамоныч нагнулся и, удерживая девушку за ягодицы, мгновенно вылизал ее прелести, затем, обтерев рукавом подбородок, спросил:

– Ты слишком доверчива, утверждаешь, что я смогу уничтожить твою девственность?

– Каждый сможет ее уничтожить! – девушка возвысила голос и, картинно притопнув ножкой, отстранилась.

 

– Ты заблуждаешься. Неужели ты думаешь, что Адам, покуда не вкусил червивый плод с древа познания, мог иметь Еву во все физиологические отверстия, практиковать с ней «золотой дождь» и «шоколадный град»? – Парамоныч стал раздражаться.

– Мы не в Раю… – настаивала девушка, слегка задохнувшись, интенсивно стимулируя клитор и правую грудь, – здесь… под луной… все намного банальней…

– Я повторяю: девственность вечное понятие и только облик ее меняется, – мастер попытался использовать последний аргумент.

 

– Никто не просит тебя философствовать, – зло бросила девушка, резко прекратив возбуждать себя. – Просто лиши меня девственности и, если не можешь словом или взглядом, так хоть трахни по-человечьи! – последнюю фразу она прокричала.

– Если бы я это сделал, ты могла бы решить, что все произошедшее – всего лишь случайность или мираж. Чудо не принесет тебе искомой веры, и ты бросишь меня на следующий же день, – Парамоныч усмехнулся. – Перестань кривляться и одевайся.

 

Девушка заплакала.

– Я сознаю свое нынешнее ничтожество. Для тебя я никто, мне всего шестнадцать лет… заклинаю, во имя нашего дальнейшего единения: возьми меня! Я ни о чем больше не попрошу тебя. Ну же, я уже не могу терпеть! – увидев, что Парамоныч никак не реагирует, она подсочила к своему плащу и достала из внутреннего кармана тонкий и длинный огурец.

Потом, широко раскинув ноги, улеглась на грязный пол и неловкими, но энергичными рывками несколько раз погрузила овощ в себя. Прелестное личико исказила гримаса боли. Каждое последующее движение было все глубже и медленнее. Когда девушка, постанывая, начала подниматься, на шелковых бедрах обозначились тонкие алые дорожки.

 

– Ну что, тебе меня нисколько не жалко? Сделай так, чтоб не было больно, верни мне утраченное! – в ее усталом голосе появились молящие нотки.

 

Парамоныч был невозмутим и сказал с неожиданной прямотой:

– Ты знаешь, все жители нашего города считают меня шарлатаном. Они правы. Я всего лишь спившийся несчастный импотент. Я ничего не умею кроме как гнать дешевый паточный самогон, разбавляя его димедролом и карбидом. Поверь мне, твою девственность не вернуть…

 

Девушке стало стыдно. Она стояла голая, в чужом доме перед лгуном или же фантазером и зачем-то требовала от него непонятных вещей. Лишь утонченное воспитание не дало ей оскорбить старика перед уходом. Девушка закуталась в плащ и, прихватив с собой банку самогона, отправилась восвояси, утешаясь тем, что хоть одно полезное дело все же сделала – лишилась девственности.

 

Маэстро остался один. Он таки смог добиться чего хотел. Прежде чем идти в ванную – менять липнувшие к телу трусы, вуайерист прилег на диван и, жуя оставленный девушкой огурец, тихо произнес Слово, а потом дико заржал. Этот трюк никогда не выходил чисто, хотя плева, в общем-то, появлялась… только совсем не в том месте, где нужно…