Фарфоровая кукла

 

У Люси была дочка. Звали дочку Машей. Маша была очень хорошей девочкой: ласковой, скромной и всегда слушалась свою маму. Люся наряжала ее в лучшие платья, кормила самыми вкусными пряниками и сильно любила. Сильно-пресильно. Потому что любить больше было некого. Мама Люсина всегда занята, у нее очень важная и очень серьезная работа: она работает ткачихой на фабрике, а по вечерам часто уходит еще по очень важным делам. Поэтому любить ее Люся могла только рано утром, если успевала проснуться, и иногда на выходные, если мама никуда не убегала. А вообще-то Люсе повезло: у нее дочка красивая-прекрасивая, с румяными щечками и настоящими волосами. Не то, что у Наташки: сделанная из каких-то старых тряпок и с нарисованными карандашом глазами...

 

- Нинка, ну давай быстрее, ребята уйдут!

- Щас, Нюрка, щас... - потряхивая от нетерпения сумочку, молодая женщина в темноте искала ключ, - слушай, какие я вчера себе босоножки купила! Прелесть! Красные с синим бантиком!

- Ну?! - глаза подруги загорелись любопытством и завистью.

- Щас увидишь, я переобуюсь!..

На цыпочках вошли в темную прихожую. Только на общей кухне сквозь щелку пробивался тусклый свет.

- Слушай, Нюр, дай мне свою красную брошечку, а? - умоляющим шепотом прошептала Нина.

- Да ты че, сдурела совсем? Где я тебе ее сейчас возьму? - прошипела в ответ Нюрка.

- Ну Нюрочка, ну миленькая, ну пожалуйста! Мы только на пять минут к тебе забежим, и мигом к ребятам! Ну там же Генка сегодня будет, ну Нюрошечка!..

Нюра недовольно вздохнула:

- Ладно, только денег возьми побольше, а то как в прошлый раз...

- Ой! Родненькая ты моя! - взвизгнула Нина, а потом глаза ее беспокойно забегали. Она долго ковырялась с новыми босоножками, потом радостно хихикнула и шепнула: - Подожди меня здесь!

Тихо пробралась к комнате в конце коридора и скрылась в ней на несколько минут. Вышла оттуда, неся что-то, завернутое в тряпку. Подошла к кухне и просунула голову в приоткрытую дверь:

- Теть Вер, присмотрите за Люськой, ладно? Я скоро приду!

В ответ лязгнула сковородка, которой невидимой собеседнице очень хотелось огреть непутевую Нинку. Тетя Вера давно уже взяла на себя многие заботы о маленькой Люсе, пригрев ее под своим квочкиным крылышком.

 

- Ма-ма! Ма-а-а-ма!!! Где моя кукла?

- Я почем знаю! Поспать дай! - Нина недовольно натянула на плечи тонкое одеяло и отвернулась к стенке.

Слышно было, как по деревянным половицам зашлепали босые ножки. Мышиная возня в разных углах комнаты не давала Нине заснуть. Только она снова погрузилась в сладкую дремоту, как ее плечо затрясли холодные цепкие пальчики.

- Мама! Мамочка! Пожалуйста, найди мою куклу, она куда-то потерялась! Ма-а-мочка!

- Отвяжись, Люська! Разбилась твоя кукла!

Несколько секунд тишины и — горькое и отчаянное детское «А-а-а-а-а-а-а-а...». Нинка села на кровати, зябко кутаясь в одеяло. Слегка опухшее от бессонной ночи лицо было недовольным.

- Ну ладно, хватит тебе реветь!

- А-а-аасколки де? Де асколки? Де? Де? Де? - Люся захлебывалась слезами и, стоя перед матерью, вытянувшись по струнке, мелко-мелко дрожала. Дрожала всем телом, отчаянно сжимая маленькие кулачки, и головка ее так же мелко тряслась на тонкой шейке.

- Выбросила я твои осколки, вот еще, клад какой, хранить я их буду, что ли?

- А-а-асколки дай, дай асколки, асколки дай!..

- Что за глупости, в мусорке уже давно осколки, на свалку вывезены...

- А-а-асколки дай, я...я...я склею их...

- Все, Люська, хватит, замолчи, вот поженимся с дядей Геной, он сто таких кукол тебе купит, она и так уже старая почти была, некрасивая, и палец отколотый...

- Неправда!!! Она у меня самая красивая, она у меня самая хорошая! Я люблю ее!

Люся долго еще стояла разутыми ножками на холодном полу, и все так же мелко дрожала, а по щекам ее крупными каплями катились настоящие взрослые слезы.

Еще несколько дней подряд она плакала по ночам и все вертелась, ножками сбрыкивая с себя одеяло. Иногда она начинала смеяться, и что-то ласково шептали ее губы. Тетя Вера закутывала ее потеплее и, замечая эту улыбку, утирала собственные слезы.

 

Люся важно прохаживалась по комнате. Поправила перед зеркалом завязанный мамой бант. Вот сейчас вернется она из магазина, и они вместе пойдут гулять в парк. Мама даже сказала, что купит ей мороженое! Люся тихонько приоткрыла дверь и вышла в коридор. Может, кто-нибудь из соседей сейчас увидит, какая она красивая, а она небрежно так скажет: «Это мы с мамой в парк мороженое идем кушать!». Тихо пробралась к кухне. Можно как бы между прочим водички попросить попить у тети Веры... Нет, вовсе не собиралась она подслушивать...

- Да уж конечно! Рано радовалась, - голос тети Веры был непривычно злым, - женится он на ней, как же! Бросил он ее, погулял и бросил! Да и сама она хороша! Эх, нормальная же девка была! А с Нюркой этой беспутной связалась — и туда же! Куклу вон Люськину продала да на гульки истратила...

Больше Люся ничего не слышала. Сильно-сильно колотилось сердце, с размаху ударившись о первое предательство...

 

Люся давно уже выросла, превратилась в Людмилу Прокофьевну и родила себе новую дочку. Но дочка эта, хоть и была хороша собой, но частенько была непослушной, и частенько маму свою огорчала. А так хотелось, чтобы она любила ее крепко-крепко, кушала пирожные сладкие и с обожанием смотрела на маму яркими голубыми глазами...

 

И вот уже ее дочка родила себе дочку, и часто ревниво бьется сердце Людмилы Прокофьевны, и кажется ей, что никто ее не любит по-настоящему, и никто, кроме нее, не представляет, какой должна быть настоящая материнская любовь.

 

Давно уже нет самой Нины, и только в альбоме ее внучки хранится старая фотография, на которой хорошенькая круглолицая девочка с мелкими кудряшками на русой головке обнимает фарфоровую куклу. И чем-то друг на друга они очень похожи.