«Шестой УГОЛ». I ХОЛОДА. 1 Ограниченность времени бьет по темени. Сухость и скупость желтка не стоит и выеденного яйца, ставя меня в конец очереди. Пишу прописью, в клетки загоняя слова. Борюсь за звание главного подлеца этого города, полного полостей, пошлостей, грубостей, колкостей… «Не здравствуйте!» - приветствие, достойное писца, который решил найти слова, что потерял, когда спал, а точнее, когда проснулся. Улыбнулся, увидев свое отражение в лужице солнца. На слове «живу» запнулся, наткнувшись взглядом на рамки оконца. Заплакал: «Залягу на холода на самое донце кувшина, колодца, или хотя бы стакана. Хотя НЕТ, НЕТ, стакана, пожалуй, будет мне мало…» 2 НЕТ - это страшное время, когда негде прилечь. И положить голову, только сняв ее с плеч. А видеть - значит смеяться и ненавидеть тех, кто не вышел ростом, гуманность цвета слоновой кости пробуждает во мне отвращение ко всем видам милосердия и мешает разобраться в этих двух разностях. 3 Но события, которые принято называть судьбою, в размеренность на полной скорости врываются, и то, что заменяет лопасти, вырезает на руках линии жизни. И в периоды утраты визы на пребыванье в кровати или в белой палате ощущаешь падение курса жизни. Дешевле становятся многие слова, за которые еще вчера было стыдно и как-то неловко. Но рука, вновь набравшая силу, все равно Пишет как-то сумбурно и ломко. P. s. 1 Усталость сменяет гнев, а рядом по-прежнему НЕТ того, кто зажег бы свет. II искры. 1 И можно жить еще полвека, но так и не найти человека. А вера с каждым днем тает. Веры всегда не хватает, чтоб не забраться в стакан, но выпрыгнуть из тела. Кубарем и вскачь по ухабам и кочкам, шею сломать, вены. Пусть кричат вороны, что безумен я, зато ЗРЯЧ! Главное чтоб нутро не сломали. Если ноги - буду влачить их за собой. Счастлив тот, кто смог скрепить свою душу с другой. Если не получилось, верь тому, что приснилось, перекачивай кровь свою, чтоб не застоялась, пусть впустую. Пусть смеялась мишень, услышав выстрел вхолостую - другой хищник прикончит. Моя комната всеми пятью углами хохочет- уж она-то выражения лица никогда не меняет. Опять же время. Оно вечно, оно и ее сточит, с землей сравняет. 2 Можно уйти с головою в руки - тоже лекарство от скуки. Можно мысли посвятить тому, как две доски скрепить, чтоб получился дом, в котором люди. Но голодный разум руками сыт не будет. Или податься в погоны, на полигоны. Взять в охапку чужие снасти, заклеймив себя властью. Главный среди пешек с виду без бреши, Утопает в латах и дрожащих стягах. Что-то комком в горле. Сглотнул – душа. Можно положить свою жизнь на острие ножа. Чуть дыша, чтоб свечку не затушить, не вспугнуть, не лишить глаз привычных картин и очертаний. Знает дороги лишь раб скитаний. Ведь главная ошибка – искать искры, и при этом пытаться остаться свободным. Это будет лишь яркая вспышка, что-то вроде Армагеддона. Но я видел что-то намного ярче где-то там, на дне - в себе. P. s. 2 Ведь если привыкнуть к источнику света извне, можно разучиться видеть в темноте, обрекая себя натыкаться на разные предметы- звезды, старые газеты, приметы… III ВЫХОД… 1 А время продолжает выбивать из меня дух. Сделался глух. И гордость свободой зрячего духа съутюжилась. Масса пуха перевесила прилюдное одиночество. Рокочет гулко пустота. Покинула положенное место даже тишина, чаще молчу, теперь, пытаясь вернуть ее, сделался нем. ЗАТО ЗРЯЧЬ! Этой зрячести выбить бы окна, да на холод в одних трусах, чтоб выла волком, скулила под окном, домой просилась, чтоб скромней сделалась! Эх, сволочь, глубоко въелась! Тяжко вытравить. И даже если сдюжить, выветрить, чем заставить пустой дом, если выбросил последний стол? Можно залепить стены фотографиями, обрывками прошлого, спать на холодном полу, укрывшись ими, как шинелью поношенной. Или зеркалами множить пространство, взращивать постоянство аскета. Вставать в центре и думать о смерти, но не как о спасении или избавлении, а как о приступе тоски и лени… 2 А если выйти за все пять углов и вообще позабыть про них, если вытащить тело на свежий воздух, издав дикий крик, и выплеснуть с ним всю паутину и пыль. Когда рождается звезда, все остальное меркнет, даже память, и на ее обломках в этот миг, в лучах новорожденных солнц, исполнит танец тот, кто из тени вышел, чтобы душу опалил румянец. И не хватает слов, чтоб описать великие движения. Лишь междометья вырываются. Как будто сквозь асфальт, сквозь снег чуть пробиваются ростки неведомых упорных древ. (Будь, проклят тот, кто понаделает из них ораву острых стрел!) И зеркала вокруг взбесились, ослепляя зрячего, полного щенячьего веселья. Вокруг со всех сторон поплыли отражения счастливых лиц, и в каждом по Его улыбке. В ушах не тишина, но звуки скрипки, из уст не лживая и обличающая речь, а песнь, и пахнет сладковато-чистою весною мир весь, освободившийся от рамок описания и слов, подвижный, гибкий, хрупкий и изменчивый, живой… P. s. 3 Весне конец, приговорили лето. И с каждым днем быстрей вползает тьма в мои простуженные радостью апартаменты, и хладной трезвостью врачуют зеркала… |