Картофельные котлетки

До войны наша семья жила в городе Туапсе на Черном море. Родители работали учителями в средней школе. Отец – преподавал рисование и черчение, мама – русский и литературу. Детей в семье было двое - две сестрички, старшая Инна, шести лет, и я, четырехлетняя Лиля.

Один из прекрасных летних дней начался воем сирен и грохотом канонады, так в нашу жизнь вошла война.

Отца призвали в первые же дни, его направили в летное училище. Мобилизованных вместе с семьями погрузили в теплушки и вывезли из города. Под непрерывный грохот канонады нас доставили на станцию Прохладное. Там приказали семьям остаться на вокзале, а курсантов построили и повели к эшелонам. Семьям выдали продуктовый паек – крупы, консервы и хлеб. Предложили добираться до безопасных районов самостоятельно.

Перед отправкой своего поезда папа попытался найти какую-нибудь попутку, чтобы отправить нас в Махачкалу, там жила наша бабушка, его мама. Но все было безуспешно.

На вокзале стоял страшный шум – галдело радио, кричали женщины и дети, сновали толпы военных и гражданских людей. Наконец, объявили отправление папиного поезда. Прощание было очень грустным. Мама плакала, мы с сестрой ревели, и, прижимаясь к отцу, умоляли взять нас собой.

Папа обещал, что скоро мы опять будем вместе, он приедет за нами, как столько устроится сам.

Поезд тронулся. Папа стоял на подножке вагона, махал нам рукой и что-то долго кричал, но в общем гаме было невозможно разобрать слова.

Трое суток мы провели на вокзале в Прохладном, пытаясь хоть на чем-нибудь добраться до Махачкалы. Сидели на вещах, зорко следя за тем, чтобы ничего не утащили, а мама бегала, тот к начальнику вокзала, то искала попутку до Махачкалы.

Ели мы хлеб и консервы, пили кипяток, за которым приходилось стоять в огромной очереди. Никто не соглашался ехать в сторону Махачкалы.

Мама решила добраться до Нальчика, где жила ее мама.

- Не умирать же нам здесь, поживем немного у другой бабушки, а затем поедем в Махачкалу, - сказала мама и отправилась искать машину до Нальчика.

В толпе людей сновали какие-то подозрительные личности и предлагали за немыслимую сумму доставить желающих в Нальчик. Денег у нас не было. Но маме удалось за золотое кольцо, уговорить какого-то шоферюгу, посадить нас в свой грузовик.

Машина уже была набита людьми, нам с трудом удалось втиснуться между ними и их чемоданами. Так мы доехали в Нальчик. А когда вылезли из грузовика, мама обнаружила, что пропал кошелек с хлебными карточками – это была страшная потеря, но главное: мы добрались живыми и невредимыми.

Нашему появлению не очень-то обрадовались, так как на иждивении бабушки Ирины Александровны было три дочери-подростка, да и места было маловато, всего две комнаты и кухня. Мама успокоила бабушку, что мы всего на несколько дней, потому что едем в Махачкалу. Никто не знал, что война заставит нас надолго остаться в Нальчике.

Мама написала в Махачкалу о нашем месте пребывания, и просила, чтобы бабушка Елена Ивановна, сообщила отцу.

Бабушка работала санитарным врачом на рынке, проверяла качество продуктов, но и ей лишь иногда удавалось добывать что-нибудь съестное: банку молока или немного овощей.

Так и жили впроголодь. Ели один раз в день, варили похлебку, в нее шло все, что было в доме – крупа, картошка, консервы, овощи. Этого было недостаточно, и нас терзало постоянное чувство голода. Кусочек хлеба считался лакомством.

Много раз мама собиралась уехать, но обстановка была опасная и бабушка нас не пускала.

- Проживем как-нибудь все вместе, пока не получим известия от твоего мужа.

Близилась зима, немцы наступали, в городе началась паника. Власти удирали, захватив с собой все, что можно было увезти, даже мебель и комнатные растения. В то время как многие люди уходили пешком из-за нехватки транспорта.

Мы остались, бежать было некуда и не на чем.

По городу пронесся слух, что опустевшее здание Горсовета заминировано и вот-вот взорвется. Но в его подвалах остался большой запас картофеля, который закупило для себя начальство, но не успело вывезти.

Толпы голодных людей начали стекаться к Горсовету, пришла и мама с сестрами. Все стояли и обсуждали, как добыть эту желанную, вожделенную картошку и остаться в живых. Никто не решался спуститься вниз.

Моя мама всегда отличалась решительностью и была храброй до безрассудства. Она вдруг собралась с духом и полезла в подвал. Толпа с ужасом наблюдала за ней и постепенно отходила на безопасное расстояние, затаив дыхание ждала: что же будет? Вскоре мама появилась с мешком отборной картошки. Радостные крики толпы приветствовали ее появление.

Но мама на этом не успокоилась, спускалась в подвал еще дважды и вынесла три мешка. Этот картофель спас нашу семью от голодной смерти.

Некоторые люди последовали ее примеру, им удалось вынести большую часть правительственного запаса, но одному старику не повезло, он напоролся на мину. Здание взлетело на воздух.

Фронт приближался. На подступах к городу шли ожесточенные бои. В каждом дворе вырыли окопы – щели, в которых прятались люди во время бомбежек.

Все чаще и чаще нам приходилось укрываться в ней, нередко мы там проводили всю ночь. Было очень страшно, осколки снарядов и пули свистели прямо над головами.

Мы, маленькие дети, не совсем понимали, что нам угрожает смерть. Когда свистели пули, мы спрашивали маму:

- Что это, птички поют?

Одна старушка-соседка сказала:

- Молитесь детки, вы еще безгрешные, Бог скорее вас услышит.

И я с жаром молилась, повторяя за ней непонятные слова:

- Услышь меня пресвятая Богородица, накрой меня своим омофором!

Кто знает, может эта молитва и спасла нас от смерти?

Через несколько дней в город вошли немцы. Сначала показались автомобили и мотоциклы, затем с ревом и скрежетом проехали танки и пушки.

Всех заставили выйти на улицы и приветствовать немецкую армию. Детям раздавали флажки со свастикой и заставляли кричать:

- Хайль Гитлер!

Какой-то офицер выкрикивал в рупор:

-Граждане, соблюдайте порядок и выполняйте приказы коменданта.

Так началась жизнь в оккупации. На столбах появились объявления, которые кончались словами:

- За не выполнение – расстрел!

Нужно было что-то делать, чтобы прокормиться. Решили торговать на рынке картофельными котлетками.

Мама выменяла свое единственное украшение - золотые серьги на бутыль подсолнечного масла и немного кукурузной муки. Стали жарить котлетки, мы называли их «картофельниками». Какие они получались красивые! Обваленные в кукурузной муке, они были золотистыми и румяными. Мы, глотая слюну, жадно наблюдали за процессом приготовления, надеясь получить хоть что-нибудь. Иногда нам перепадала какая-нибудь перемятая бракованная котлетка. Какая она была вкусная!

Готовые картофельники складывались на поднос и заворачивались в полотенце, чтобы не остыли.

Немецкие солдаты их очень хорошо раскупали. Глядя на желтые, аппетитные котлетки они спрашивали:

– А яйки там есть?

- Я, я, яйки есть, отвечала мама, хотя кроме картошки, муки и соли в них ничего не было.

Благодаря нашей торговле семья стала лучше питаться, иногда даже позволяли себе кусочек мяса или сала, который отправлялся в нашу ежедневную похлебку.

Однажды случилась страшная история. Мама взяла нас с собой на рынок, обещая после продажи котлеток купить нам по петушку на палочке. Это было настоящим счастьем. Мы весело болтали, рассуждая, какой петушок вкуснее: красный или зеленый?

Мама разложила товар на прилавке, сняла полотенце и стала зазывать покупателей звонким голосом. Торговля шла бойко, уже через полчаса, половина картофельников была продана.

Вдруг к прилавку подошел немецкий солдат с автоматом. Он был огромного роста, с красным одутловатым лицом и пронзительными маленькими глазками. Солдат пристально посмотрел на маму и своими огромными ручищами стал хватать с подноса котлетки и одну за другой отправлять их в рот. При этом он что-то говорил на немецком, игриво причмокивая языком.

Мама сразу же поняла, что немец пристает к ней, и поспешила скорее от него отделаться. Она строго спросила:

- А кто будет платить?

Немец сделал вид, что не понял и продолжал жрать, как ни в чем не бывало. Мама еще раз задала вопрос:

- А деньги?

Фашист не ответил, перестал жевать и, бесцеремонно разглядывая маму, закурил папиросу. Она рассердилась и сказала:

- Что вылупился? Плати деньги и убирайся!

Тогда фриц покраснел еще больше, швырнул недокуренную папиросу на землю и гаркнул по-русски:

- Подними!

Мама не двинулась с места, только стиснула зубы. Мы испугались, прижались к ее юбке и заревели.

- Подними!

Еще раз грозно крикнул солдат, наводя на нас автомат, и добавил что-то по-немецки.

- Убирайся отсюда, фашистская сволочь, - тихо, сквозь зубы ответила мама и плюнула на все еще дымящийся окурок.

Немец стоял как вкопанный с автоматом наперевес, размышляя: стрелять или не стрелять? Вначале он посчитал свою выходку милой и безобидной шуткой, но дело приняло серьезный оборот.

Мы с сестрой горько плакали, мама спрятала нас за спину. Вокруг стали собираться женщины. Все уговаривали ее.

- Ну, подними же, что тебе стоит? Ведь он застрелит тебя и твоих детей.

Но мама стояла молча, не шелохнувшись. Неизвестно чем бы могла закончиться эта история. Но тут подошел немецкий офицер, совершавший утренний обход, в сопровождении трех вооруженных солдат. Быстро оценив обстановку, он приказал подчиненным арестовать обидчика, извинился перед мамой, купил весь оставшийся товар, и гордо задрав подбородок, с пафосом произнес:

- Доблестная немецкая армия не воюет с женщинами и детьми. Затем он медленно удалился. Мы были спасены, только сейчас мама осознала, какой опасности подвергались она и ее дети. Обняла нас, заплакала и увела домой. Ни о каких петушках в тот день мы даже не вспомнили.

После этого случая, мама и ее сестры не выходили на улицу, без низко надвинутых на лоб платков. Бабушка сказала, что нельзя показывать немцам свою красоту. Молодых женщин фашисты мучают и увозят в Германию.

Дальше шли дни, наполненные тревогой и страхом. Люди разговаривали в полголоса, боясь навлечь на себя несчастье. По городу ползли слухи, что расстреливают коммунистов и евреев вместе с семьями, а молодежь угоняют в Германию на тяжелую работу.

Вскоре начались усиленные бомбежки, наши войска перешли в наступление. Помню, как в панике отступали немцы. Некоторые люди добровольно уходили с ними, мама говорила, что это предатели и изменники родины.

И вот, наконец, в город вошли наши войска. По улицам с громкими криками, размахивая шашками, лихо промчались казаки. Затем медленно вползли танки, за ними следовала пехота. Население высыпало на улицы. Люди радовались, целовали и обнимали освободителей. Было весело.

На главной площади танцевали девушки вместе с солдатами.

Через несколько дней после освобождения Нальчика, папа прислал за нами солдата. Предстояла долгая и трудная дорога к отцу.