Что хочет автор. Литературные конкурсы

Сквозь белую завесу густого пара, закрыв рот шерстяной перчаткой, продиралась женщина. Пальто длинное, добротное в мягкий велюровый рубчик, каракулевая шапка, тёплые замшевые сапоги.

«Такая дама - добрая…» - вслед ей тянулись с лежанок центрального отопления местные дворняги, встречные кошары заглядывали в глаза, вопросительно задрав хвост…

- Ну что вы!.. Нет у меня для вас ничего… Нету. – они отходили. А из сумки – ярко пахло цветами, чаем, красной икрой и копчёной колбасою…

Дама явно торопилась. Вот она свернула в уютный дворик и – пропала за дверью белой пятиэтажки.

- И эта… туда же – шипели коты. – Ох уж этот первый подъезд! Кошки битые – туда, и бомжи. Но чтобы дама…

Тяжело дыша, она поднялась на четвёртый:

- Ух, еле добралась!

Дверь была открытой – её явно ждали.

В коридор вынесло молодую женщину с горящими, как плошки, глазами. Было в ней что-то от опытной вальяжной кошки, готовящейся к прыжку.

- Это – Вам. – из сумки, струящей ароматы, выплыл букет жёлтых хризантем и баночка икры.

Тут же по полу зацокало. Четыре пары кошачьих лап и две мордахи – ослепительно белая – слева и тёмная трёхцветная в огромнейшем манто с орлиным носом справа, застыли в ожидании.

- По колбаску пришли? – гостья с готовностью полезла в сумку.

- Ни – ни! – резко отстранила хозяйка. – По хризантемы.

И тут же добавила: «Они мяса не едят».

Гостья широко улыбнулась:

- Угощайтесь!

Душистые головки цветов мягко легли на пол под кошачьи лапы. Орлиный нос застыл в полупоклоне. Белая лапа молниеносно подхватила цветок. Затем цветы, как и кошек, будто ветром выдуло в кухню. Через минуту оттуда уже нёсся резкий французский прононс:

- У, Мару! А Мару?..

- Бедные мурки! – в ужасе думала пришедшая, камуфлируя сумки с колбасой. – Довели… до хризантем…

Мурки с удовольствием расщипали цветок и, похрумкивая лепестками, вышли «благодарить».

- Ну, как вы тут живёте? Наверняка часто – сами по себе?

Лапы ретировались на три шага назад. Скользнувший, будто полирующий взгляд ярко-фисташковых, скорее драконьих глаз, демонстрировал равнодушие.

- Нормально! - протянул французским прононсом кот.

Добрая дама настороженно оглянулась.

- Нормально. – кивнув, повторил кот.

- А я вот – не очень… - Она вошла в распахнутую дверь комнаты и бессильно опустилась на диван. – Задыхаться стала. Вот и пришла. На улице – не продохнуть. Наверное, где-то горит химический завод. Ветер с Москвы - в нашу сторону.

Она нервно тронула золотисто-серебряный локон. Нежным платочком промокнула испарину с крутого красивого лба.

- Гари не чувствую, - кошачьи глаза расширились. Брови настороженно приподнялись - Анна Сергеевна сделала «охотничью стойку», - а газом пахнет давно. Целую ночь. Да и теперь вот над городом - дымовая завеса. Густая. Белая. С хлора – желтизна была бы с лёгкой зеленью. А тут – как кипяток вылили. Будто дезинфекция. Как в дурном блокбастере…

- Мишенька! – Вера Львовна позвала притихшего кота. – Завод горит или мы тут не одни? –

Кот молящим взором глянул на неё, потом отвёл глаза, полные грусти и боли, прижал уши и боком вышел из комнаты.

Дверь закрылась.

* * *

Чем больше проходило времени, тем грустнее и задумчивее становилась Анна Сергеевна. Наконец, она будто проснулась и рекла, как сомнамбула:

- Это – газ. Искусственно синтезированный. И самое гадкое – то, что он заставляет подчиняться. И, похоже, создаёт искусственную амнезию. (Вырубает клетки мозга. Те участки, которые отвечают за память.) У Вас за последнее время с памятью – как?

- Да спасибо, не жалуюсь. – Вера Львовна приоткрыла глаза. Глаза её были яркими и неестественно чёрными:

- Анна Сергеевна, у Вас над головой сейчас такая же дымка, как на улице – заявила она хозяйке. - Идите-ка чайку с икоркой попейте или кофе. А то заснёте тут со мной…

- Сейчас мы Вашу кровь вычистим. Голограммы поставим на каждую стволовую клеточку. -

Анна Сергеевна не торопилась. – Преимущество – в головной мозг, в лёгкие, в верхние дыхательные пути. Бронхиолы – расширим немножко, чтобы слизь отвести. Сосудики в носу – тоже. И будет полегче.

У левого золотистого виска Веры Львовны, благородно оттенённого серебром, шевельнулся белый шарик, вошёл в её голову и развернулся конусом. Глаза её посветлели и стали янтарно-жёлтыми, а под ноги стекла чёрная густая жижа, похожая на смолу.

- Нефть? – она удивлённо поёжилась.

- Увы. Это саприн – искусственно синтезированный газ. И изоптин – тоже.

Жижа под ногами «видящей» дамы дробилась, скатываясь в мелкие чёрно-серые шарики, напоминающие собою пластмассу.

- Да…- Вера Львовна брезгливо двинула ногой. Длинные золотые серёжки качнулись в ушах её…- И что об этом думают корабли Агарти?

- Не знаю.

- А Вы не пробовали посоветоваться?

- Нет. Но я попробую…

Растерянная, Анна Сергеевна вышла из комнаты.

- Корабли Агарти! – беспомощно думала она. – Да кто я такая, чтобы просить о помощи корабли Агарти?!.

Она притянула к своей макушке белый Луч. Луч прошёл от головы до пят и снова – вверх. «Почистившись», заварила травяной чай с хризантемой.

- Ахура – Мура! – зелёные глаза в блаженном экстазе вознеслись вверх.

- Ахура – Мура! – настоятельно требовали жёлтые.

Под ногами загудело. Казалось, будто в подвалах дома разом включили несколько насосов. Она нервно дёрнула вверх крышку с икрой:

- За что мне такое? Икры я сегодня ещё не заслужила.

… Но мурки уже – сфингами бежали впереди неё, чинно «открывая» кортеж с приближающимся чаем:

- Ахура – Мура!!!

Чаепитие продлилось не долго. В дверь позвонили. На пороге уже гудела пчелой старая соседка по общежитию – «Мона Лиза», красивая стареющая чеченка, мать пятерых детей:

- Бог в помощь! Я тут Юрика привела. - Вошли все шестеро. Вера Львовна тихонько ретировалась в пушистом эскорте инь – ян.

В коридоре, как в парной, зависло облако крутого кипятка.

- Это самое… - тараторила мама Лиза, поправляя пышную грудь, давно не видавшую бюстгальтера…- Ну это самоё… Понимаешь?..

«Хорошо, что мужиков нет, - подумала Анна – они бы не поняли…»

- Да проходите! – она распахнула двери. Все шестеро разом ввалились в комнату.

- А что? – мама Лиза разочарованно перешла на шёпот, облизнув губы, - нет… никого?

- Никого. – подтвердила Анна. – Чай пить будете?

- Не… Мы ужинали. – она одобрительно почесала грудь. – Юрика посмотри. Он – это самоё… -

Анна непонимающе потрясла головой.

- Кровь у него. Носом. И у Зинки тоже.

- Это я её об койку шибанула, чтобы не задавалась. Мамзюль!.. – невозмутимо рекла старшая.

- На себя – посмотрела? – Зиночка была строгой.

Старшая, Анютка, кивнула.

- А Юрика – кто? – Анна Сергеевна ошарашено посмотрела по сторонам. Девчонки пожали плечами.

- Может, гемоглобин низкий…

- Голова у него болит. И у Зинки тоже. У Ани с почками что-то. У Лизаветы… - мама Лиза набирала обороты.

- Погоди. Начнём с Юрика и Зины. Чай пить будете? – обратилась она к ним. Те дружно кивнули. – Все.

Выждав паузу очередного чаепития с красной икрой, Анна Сергеевна подошла к низкому яркому диванчику. Белокожие бледные малыши полулежали на нём белёсыми рыбками, только что вынутыми из воды. Глазки – острые, чёрные – настороженно и вместе с тем – равнодушно заглядывали прямо ей в голову! Одной – шесть лет, другому – только пять… Контроль!

Анна поёжилась. Собрала чашки, стараясь не выдать своего удивления и растерянности. Вернувшись, обратилась к младшей, основательной и рассудительной:

- Лизанька, где ты видела тени?

- В маленькой комнате. – она насупилась, как старушонка, - к бабушке приходили - (бледнолицые «рыбки», как по команде, повернули свои шеи в её сторону), но она безапелляционно закончила:

- И к Юрке, и к Зинке.

- А мы Вам не говорили, что Лизавета тени видела. – в один голос констатировали «бледнолицые».

- Она сама сказала, раньше, в коридоре – пыталась соврать старшая Анюта.

Тёзка Анна Сергеевна в подтверждение кивнула:

- Музыку будем слушать?

- Конечно. – мама Лиза оживилась, расправляя затёкшие пальцы.

«Бедная, бедная женщина» - с сожалением подумала Анна – «Руки её «плачут» по инструменту. А там – общага, ватага, да кухОнные суды-пересуды.»

Чёрные глаза малышей вспыхнули спелыми черешнями и погасли… равнодушно и властно, отсвечивая эбонитом.

Звук морского прибоя и запах озона наполнили комнату. Маленькая фарфоровая головка Зиночки испуганно вжалась в плечи. По сухому личику её, будто трещинками, пошла судорога.

Юрик, белёсый, как кусок отбеленного полотна, презрительно и резко глядел в лицо старшей сестры, сидящей напротив.

Перед её глазами – неслись по клавишам полные загорелые руки матери. Морские волны гладили её ноги, плечи и шею.

Маленькая Лизавета что-то шептала и шипела, сидя на диване.

Смерив их взглядом, Юрик с презрением отвернулся.

Вдруг, Анну Сергеевну что-то резко кольнуло в сердце и плавно оползло к ногам.

Зачарованная Зиночка улыбалась нежно и тихо. Глаза её – спелые черешни – были открыты нараспашку. По фарфоровым щёчкам заиграл сливовый румянец.

Юрик смотрел в глаза Анны Сергеевны с презрением и злобой. Ей вдруг показалось: подойди она к нему чуть ближе – и он плюнет ей в лицо. Чёрный эбонитовый шарик в правом мальчишечьем виске, невесть откуда взявшийся, крутился, увеличиваясь в размерах.

- Ну, хватит!.. – разозлившись на саму себя, она резко рванула с виска его гадкий крутящийся «эбонит» и… потеряла…

Юрка удивлённо и растерянно глянул на неё, посопел, поёрзал и запросился в туалет.

Вернулся с потаённой улыбкой, открывая дверь тихонечко и лукаво. Бледные щёки его странно и быстро приобрели оливковый цвет и опушились, как спелые персики.

- Всё в порядке? – хозяйка дома легко улыбнулась. Он, прижмурившись, кивнул.

- Конфет хочешь?

- А то! – Юрка победоносно обвёл глазами маму и сестёр. – Только на всех!

Анна оглядела опустевшую комнату: «Сейчас придут мои парни. А в холодильнике – впору мыши повеситься…» Звонок затренькал. Муж переступил порог.

- Антон! Не раздевайся.

* * *

Асфальт чернел тусклым белёсым монолитом на фоне серых корпусов. Раньше они громко именовались «Домом Быта». Теперь здание было почти пусто. Людям так казалось. Фонари не горели.

В двух шагах от магазина на фонарном столбе зеленела надпись, сделанная аэрозольным флуором – «Zona».

Моросил мелкий дождь и на улице не было ни жужла.

Они резко толкнули дверь. За дверью что-то пискнуло. Анна оглянулась.

В углу, в «предбаннике», завалившись всем телом на стену, широко раскинув тонкие, как прутики, пальцы, оседал мальчик…

Тело её сработало, как пружина – мальчик подкошенным снопиком свалился прямиком в её руки. Был он беленьким, лёгким, почти прозрачным.

Антон брезгливо сплюнул:

- Находишь же! Он, поди, только что окумарился…

- Антон! – Анна с укором глянула в его глаза – ведь ему же лет восемь-девять – не больше! А весит он… не больше нашей младшей. Он вообще ничего не весит!.. – она заплакала.

- Мама Аня плачет. Это серьёзно. – Антон быстро перехватил с её рук мальчика, присел, приведя его почти в вертикальное положение.

- Что ты делаешь? – негодуя, она молнией подлетела к нему.

- Ничего с ним не случится. Эй, парень! – Антон похлопал его по щекам. – Я говорил. – он поставил его в тот же угол. – Окумарился? Хорошо было?

Парнишка недоумённо покачал головой и снова раскинул руки.

- Хватит! – строго всхлипнула Аня. – Вот деньги. Купишь творожку, молока и чаю. Хлеба купи. Словом, всё что необходимо.

- Когда ты в последний раз ел? – Она подошла к мальчику и тут же почувствовала, как её саму заштормило.

- Я не помню. Может, два дня назад. А может и больше. Мамка завтраком покормила и я пошёл.

«Мамка – завтраком… - мелькнуло в Аниной голове. – На дворе – ночь. Долго же ты шёл, малыш.»

- Собирайся. Дальше пойдём! – она тронула его за рукав курточки.

- Не-а! В милицию – больше – не пойду.

- А что, уже водили? – Антон подошёл сзади с полным пластиковым пакетом.

- Водили. – хлюпнул он. – Только не казал я им, где живу.

- А кормили тебя там, в милиции?

- Не… - он снова раскинул руки, силясь вспомнить что-то и «поплыл».

И опять Аня удержала.

- Ладно. – Антон сдался. – Всё равно ведь не отстанешь. Но сама за ним смотри. Тащи пакет. А я – его возьму.

Не тут-то было! Малой встрепенулся на Аниных руках, заподозрив неладное:

- Я – не мусор ещё, чтобы меня женщина носила!.. – приосанился, как настоящий мужчина.

- Ну если и впрямь – не мусор, в гости пойдём. – Антон распахнул тяжёлую дверь магазина. – К нам.

Хрупкую белёсую фигурку в чёрной курточке под капюшоном бросало в стороны ветром. Дождь лил, как из ведра, всё тонируя серым. Зеленела только яркая фонарная надпись:

«Zona».

Малой шёл, разгребая пространство руками, будто в аквариуме, полном воды. Шёл, «фотографируя» участки пути, как ходит разведчик на вражеской территории.

Добравшись до комнаты, благодарно бухнулся на диван, сгребая последние силёнки, чтобы не заснуть.

Пушистый патронаж не преминул явиться.

- А! Дракончики! Домашние… - он фамильярно ткнул пальцем в чуткий орлиный нос. Кот оскорбился.

- Не смей! – Анна Сергеевна жёстко сдвинула брови:

- С друзьями так не поступают! –

Он странно хмыкнул. Кивнул головой.

- У него, поди, и друзей-то не было. – Антон разминал в тарелке творог.

- Не было, - грустно признался малой.

- Ешь творог. Забирай ложку! Только сначала руки помой. – наступал Антон.

- Не торопи. – Анна Сергеевна принесла брикетик творожного сырка. Осторожно размяла в тарелке со сметаной и молоком. Рядом поставила детскую молочную кружку.

- С ложечки ещё его покорми! Мать Тереза! – тявкнул Антон.

Пацан сдвинул брови и, пристально глянув на Антона, выдал:

- С такою женщиной нельзя так обращаться!

- Чего?!. - муж оторопел. – Ты ещё будешь меня учить, как обращаться с женщинами?

- Буду. – буркнул тот с достоинством. – Но не здесь. И не теперь.

- Скажите на милость! Зовут-то тебя как, учитель?

- Это неважно.

Ему постелили на полу. («На диван придёт старший. Это его место.») Пацан не возражал.

- А маленькая где? - он осмотрелся и тут же ответил себе сам: «У бабушек. Вот это – зря. Дети должны быть рядом.»

- Философ! – Антон заводился с пол-оборота. – Была бы она рядом – тебя бы здесь не было!

- Это так. – он грустно и протяжно вздохнул: «Все – дети Великого Дракона».

* * *

Белёсые волосы его, больше похожие на приподнятую всклокоченную шерсть пойманного зверька, разметались по подушке.

Маруся подошла ближе к его голове, понюхала воздух и, обескураженная, отошла в сторону. В чуткой кошачьей голове явно что-то не сходилось. Она подошла ещё.

Он прижмурился. Притворился, что спит. И только на свету Анна заметила, что у него бледно-голубые глаза и… белые двойные зрачки. Маруся недоумевала. Она снова и снова тянула у его головы воздух, подкрадываясь всё ближе и ближе. И вдруг…Странно подскочила и несколько раз перевернулась в воздухе, будто отброшенная электрической волной.

Она долго ещё трясла лапами, обиженно поглядывая на незнакомца: «И чего люди в нём нашли?..» С коридора в унисон ей вторил Миша, отряхивая с мокрых пушистых лап прилипший песок:

- Ну и народ! Ну и народ!

Народ не преминул собраться на вечерний совет, где и порешили оставить ночного гостя хотя бы на сутки, пока не оправится.

Анна, грустно покачивая головой, убирала в холодильник ополовиненную порцию творожного сырка да недопитую больше, чем в половину детскую кружку молока: «После долгого голода, наверное, и это не плохо… А может, он и ест что-то другое?»

* * *

Дом спокойно и безмятежно спал. Не спала только Анна. Мысли морзянкой молотили в её голове: «Глаза – голубые. Зрачок – двойной. Белый. Волосы – светлые. Кожа тоже. Розово-голубая. (Такая бывает во время сердечной недостаточности, после стрессов и при болезнях крови.) Стрессов ему хватило. А что у него там с ауропигментом? Мамочка, да у него же не гемоглобин! Господи, да зрачок-то – белый. Двойной. Ходячая фотокамера! Неужели из наших никто этого так и не увидел? Белый… А мы ему – творог да молоко…»

- Ау, братья по разуму! Тут ваш погибает. Неужели ни хрена не слышите? Инъекция нужна. Только чего? – вот вопрос. Чего там у него вместо железа – медь? Палладий? Иттрий? Да где же вы?

…Глубокая тишина прорезала комнату. Качнулась из края в край. Белый туман, застилая окна, быстро сочился сквозь деревянные рамы. Застелился по комнате, сгрудившись белой завесой. Из паровой завесы к мальчишке, лежащему на полу, продирались гуманоиды в бело-серых, будто пеплом присыпанных капюшонах. Не плыли – шагали по полу. Доски паркета гнулись под их ногами, но ни звука, ни скрипа не было слышно. Руки – в перчатках. Ноги – в сапогах. Тела – в зашоренных, будто противочумных костюмах.

Ему приподняли веки. Утвердительно кивнули головой и… ввели иглу в сонную артерию. Мальчишка больше не дышал. Игла так и торчала в его шее.

Сердце Ани заколотилось, готовясь выпрыгнуть. Воздух наполнился запахом ацетона, хлора и клея.

Тонкие пары аммиака «играли» во второй октаве. Воздух в комнате стал холоден и влажен, как на улице после дождя. Завеса. Опять – завеса…

Равнодушные, как работники «Скорой помощи», с чувством выполненного долга, они смотрели спокойно и ровно драконьими глазами (серыми, зелёными, голубыми. Некоторые – с двойными зрачками) сквозь Анну. Кожа – змеиная, чешуйчатая. Такая же разноцветная. И – ни звука, ни шума. Пар вытекал быстро и свободно сквозь рамы. Наконец, совсем рассеялся. Мальчишка с иглою в шее начал потихоньку дышать.

- Благодарю! – Анна спокойно вздохнула.

- Сколько тебе лет? – на макушку её, ниспадая, дисперсировал луч оттенками голубого, синего и золотого:

- Так сколько, донна?

«Донна Анна» с сожалением понизила голос:

- Почти сорок.

Сверху послышался глухой смешок:

- Как они забавны!

- Эмоциональны.

- Уж слишком!

- Детский сад…

- Нет, ЙЕО. Это – ясли. Спи, Анна. Всё хорошо.

* * *

Утро выдалось на редкость чистым, безоблачным. Солнечный луч заглянул в окно. Разложился на цветные сектора.

- Привет, мам. – потянулся старший. – Это что за фрукт? – он кивнул вниз на белёсую фигурку. Она больше напоминала старую потрёпанную куклу, чем спящего ребёнка.

- Что, совсем не помнишь ничего?

- У – У! – он отрицательно покачал головой.

- В ванную и – на кухню. Пора!

Он засобирался в школу. Оперативно, быстро, как никогда.

Едва захлопнулась за ним тяжёлая железная дверь, Анна услышала дикий раздирающий вопль мужа и едва «не впаялась» в угол прихожей:

- Анна!..

- Господи, Антон, что случилось?

Он тяжело дышал, расставив ноги, раздувая ноздри. Лицо его было иссиня-багровым, руки тряслись, губы прыгали:

- Анна!..

- Да что с тобой? Можешь сказать?

- Сказать?!.

Она утвердительно мотнула головой.

- Сказать… - он схватил её за рукав халатика и попёр в комнату. Там царила неимоверная ацетоновая вонь, отдающая послевкусием клея, нашатыря и хлорки.

- Вот. Посмотри, кого ты вчера привела на ночь. Убедилась? Сознательный! Чтоб не хердыкнуться совсем с клею – нашатырёк с собой в карманчик. На всякий случай… А дальше там – мыло, вазелинчик. Видишь, чистенький какой?

Ноги Анны подогнулись… Незнакомец резко дёрнулся, приоткрыл глаза и улыбнулся безмятежно и невинно.

- Доброе утро, ангелок! – приветствовал Антон. – Как спалось?

Малой, улыбнувшись, кивнул.

- Ширнуться не желаешь?

Он вопросительно сдвинул брови.

- Я тебя спрашиваю.

Малец покачал головой.

- Топай за мной и выворачивай карманы наизнанку. Все. Ты понял?

Он утвердительно кивнул и неверным шагом направился к стулу. Вяло поднял за штанины форменные брюки, нехотя и с сожалением потряс…

- Я сказал: наизнанку. Все!

… На ковёр полетел карманный мусор: какие-то фишки для игры, конфетные фантики. Малой, с сожалением глянув на пол, пожал плечами (мол, сам просил) и решительно направился к дверям раздевалки. Приоткрыв их, метнул глаза вверх. Дотянуться до вешалки он не мог.

Антон снял тёмную болонь с капюшоном. Грубо метнул её парню в руки. Тот вздохнул протяжно и обиженно, вывернул карманы.

- Знатный куртяй… - подумал Антон. – Такие уж разве только бомжи носят да огородники в дождливый сезон.

…На линолеум сиротливо выкатился металлический рубль да высыпалось несколько крошек табаку.

- Куришь?

- Не. – сморщившись, как старикашка, «бомжик» покачал головой.

- А табак откуда?

- Пробовал! – ответил он в тон. – Да не понравилось.

- А клей?

- Тоже пробовал.

- Ещё хочешь? – не отступал Антон.

- Не хочу. Что я – клюнутый?

- Если не клюнутый, одевайся, умывайся и приходи завтракать. А дальше – посмотрим.

Он открыл все окна в квартире:

- Анна!..

- Ну что? Вёдра смотреть будешь?

Он кивнул. На дне кухонного лежали творожные да молочные обёртки. Она обессилено опустила плечи и брезгливо отвернулась:

- В туалете – сам…

Через минуту он вернулся ошарашенный: «Пусто…» и потерянно поплёлся в ванную.

* * *

В кухню парни заявились одновременно. Один – растерянно вращая глазами, другой – сияющий, с совершенно мокрой «гелевой» головой, лоснящийся весь так, будто его с ног до головы обмазали вазелином.

Анна невольно улыбнулась.

- Ладно. Отдыхай. – смилостивившись, разрешил Антон. Придирчиво окинул парня с ног до головы. – Смотри телевизор. Хочешь – книжки читай. Словом, развлекайся. А к вечеру – домой! Мать, поди, ищет…

Мальчишка смущённо заёрзал.

- Зовут-то тебя как?

- Во дворе – Вовчиком звали.

«Вовчиком!» Анна Сергеевна потупилась. Перед глазами её проплыли маскхалаты, тонкая старушечья кожа в странной смазке, худющая шея с торчащей в ней непомерно огромной иглой, двойной белый зрачок в нежно-голубой радужке.

Блондинчик голубоглазый! Что с твоею кожицею сталось?

Он настороженно поднял глаза. Окинул её менторским взрослым взглядом:

- Спасибо, Аня.

- Никакая она тебе не Аня, а Анна Сергеевна. – поправил Антон. – Понял?

- Понял. – кивнул Вовчик, аккуратно опуская в раковину пустую тарелку. Кожа его была тёмно-оливкового цвета, глаза – карие, чуть притянутые к вискам, носик – маленький, аккуратный, будто выточенный. Мелкие, чуть заметные веснушки едва проступали на нём под солнечными лучами. Волосы… были прямыми. Вот-те раз!

Чай он пить отказался. Смущаясь, взял мандарин и вместе с Антоном отправился к телевизору смотреть «Новости» пятого канала, потом – второго, потом – первого. С жадностью «впиваясь» в экран, он смотрел всё. Совершенно осмысленно. Так же, как и Антон, сидел, закинув ногу за ногу.

Вечером, ближе к девяти, тот напомнил об их уговоре – «время уже не детское».

- Мамка раньше десяти всё равно не ждёт! – он с сожалением хлюпнул носом.

- Ладно. – согласился Антон. – Сидим ещё минут сорок. Потом - сердись – не сердись – пойдём тебя провожать… С Анной Сергеевной.

* * *

Ровно в девять вечера они вышли из двери подъезда. Шли дружно, «в ногу». По асфальту мулил мелкий дождичек, поливая зелёную траву. Мягкий тёплый ветер приятно гладил лица. Февраль… А погода – майская.

«Да уж. – думала Анна Сергеевна. – До глобального всеобщего потепления пока далеко. А здесь климат уже сменился. Ну что, десант? Для вас, поди, стараются. Вот и ползёт по всей планете и от людей бессовестных и от десантников этих паровой эффект. Скоро грибы в Новый год собирать будем…

Вовчик резко обернулся:

- А Вы что, Анна Сергеевна, разве не любите грибы собирать?

- А мы о грибах говорили? Я что-то прослушал. – отозвался Антон.

- Климат сам установится. – продолжал Вовчик. – со временем. А это – так… Ерунда.

- Это ты, парень, о чём? – заинтересовался Антон.

- Да так. Воркую по-стариковски. Пришли мы уже.

- Чего?

- Дом с вывеской банка видите?

Антон кивнул.

- Скоро везде полно банков будет. И касс всяких… Взаимопомощи.

- Это ты, парень, хватил. – улыбнулся Антон.

- Обещаю!

- Свой «рубль» подбери. – он положил ему в ладошку металлическую десятирублёвку.

Вовчик захлопал глазами. Заметил подвох:

- У меня – рубль был.

- Это – подарок. На новую фишку. (Если повезёт.) А это – (он вернул ему металлический рубль) – твой.

- В банке работать хочешь, когда вырастешь? – Антон уважительно улыбнулся.

- Нет. – он покачал головой. – Петь хочу. Как Аня раньше, когда была крепостной (он осёкся) – Анна Сергеевна. В общем, как «Иванушки» поют.

Пред очами Анны Сергеевны высветился солист «Иванушек» с тёплой оливковой кожей, с тёмными, чуть оттянутыми к вискам миндалевидными глазами и светлыми волосами, больше напоминающими мягкую шёрстку.

«Тополиный пух. Жара. Июль. Ночи такие лунные…» - Вовчик пел его голосом.

- Прилично. – положительно отозвался Антон. – Ну, веди. Показывай «хоромы».

«Певец» кивнул, окинув глазами новенькую «девятиэтажку», погрустнел и посторонился.

От крыши дома, от подъездов и труб поднимался белый пар, принимая самые неимоверные очертания: то расплывался в форме «сигар», то становился похож на множество парящих вокруг «тарелок».

- Может, я один дальше? – Вовчик задрал голову.

- И не думай. – обнадёжил Антон. – Сдадим с рук на руки. Ведь трое суток прошло, как ты ушёл. Обыскались, поди…

Вовчик вздохнул, пожал плечами и завернул за угол. Дом оказался вдвое шире, чем снаружи предполагалось. Они прошли по асфальтовой дорожке весь первый корпус. Из тумана выплыли ещё такие же два. Антон потряс в недоумении головой.

«Zona» - пронеслось в голове у Анны.

А парнишка задрал вверх голову, раскинул руки и пошёл «фотографировать» участки пути. Кожа его снова стала бледной, пошла сине-розовыми заплешинами, глаза заголубели, нос вытянулся.

Они вошли в дверь подъезда. Лифт не работал. Поднялись до пятого.

- Я – сам!

Провожатые кивнули. Он прошёл ещё этаж вверх. Встав на цыпочки, позвонил. Открыли не сразу.

- А-а! – неприязненно пронеслось из-под двери. – Это ты?.. А это ещё кого принесло?

Он быстро юркнул в открытый просвет. Дверь молниеносно захлопнулась на щеколду.

- Нет, дорогая! Так не годится! – Антон настойчиво позвонил.

- Кто ещё? – притворно сонно вякнули из-под двери.

- Откройте! – сыграла Анна. – Детская комната милиции. Ваша участковая…

Дверь приоткрылась.

- …Анна Сергеевна. Надо поговорить.

В просвет двери высунулась женская темноволосая голова на длинной бледной шее:

- Чего тебе, сучка драная? Заняты мы. Не видишь, детей делаем.

- Все трое суток… Хотите лишиться материнства?

- Кто там? – донеслось из-под двери. Мужик непонятной наружности, больше напоминавший чёрного орангутана, натягивая трусы, распахнул дверь, толкнул внутрь абсолютно трезвую темноволосую, явно пытающуюся что-то соображать и… забаррикадировался.

* * *

Домой провожатые шли молча. Вся «Zona», фотографируемая Вовчиком, была тщательно разбита на сектора.

«Ваш – III-й, IV-й и V-й – звенело у них в головах. Не вторгайтесь в чужие сектора. Это – зона эксперимента. Вы слышите меня?»

- Пытаюсь закрепиться.. – мелодичным голосом прозвенело в Аниной голове. – С VI-го по IX-й…

Сбоку громыхнуло. Покинутый ими корпус заволокло туманом. Сквозь белый пар Анна Сергеевна явно увидела за стенами лабораторию со множеством колб, стеклянных и пластиковых труб, реторт, бело-серых контейнеров.

Посередине зала пылала реторта с горящим золотисто-жёлтым зародышем. Он не был ни драконом, ни человеком.

С грохотом второй корпус здания сместился и поплыл на первый. По глазам её резануло молнией. Реторта вдребезги разлетелась. В глазах потемнело. На мгновение она оглохла и ослепла.

- Пытаюсь закрепиться. С IX-го по XII-й… Адаптация завершилась. – голосок прозвенел и затих.

На минуту ей показалось, что сама она и всё, что было рядом, по макушку погрузилось в толщу воды. Но тот же самый ровный, безэмоциональный женский голос вернул её к жизни:

- Вы слышите меня? Идёт эксперимент. Вы – в зоне эксперимента.

- Ну и родители у пацана! – вздохнул Антон. – Я б от таких тоже убежал.

- Уже убежал. – выдохнула Аня.

- Ну, рожи!

- Да уж… - она попыталась вызвать в памяти лица из-под двери…

Её – «Надя – бомжиха» из общежития и его – «Павел Михайлович с пятого этажа общаги». А дом этот – дорогой. Три корпуса. Домофоны. Обслуга. Не могут они здесь жить! Здесь – явно что-то нечисто.

Эксперимент, так эксперимент. Так что же! Декодируем. По всем законам психотроники. Кого нам ещё подставят? Вот только бы плёночку не засветили!

«Надя» поползла. Проявились большие круглые фасеточные глаза и длинный нос. Нос раздвоился вдруг и закрутился в хоботок. Вытянулась длинная чёрно-синяя шея. Обозначилась щель железного рта:

- Чего тебе, с… д… Мы заняты.

Перед глазами поплыли контейнеры с питательной подложкой. В них, почти в каждом, плавали младенчики, покрытые ярко-зелёным и бледно-голубым субстратом.

- А что – гормоны?.. – гремел сверху недовольный бас. – Нарисуйте брючки с короткой талией, ламбады, трусики-бикини и берите себе спокойно свои гормоны да клетки. И не почувствуют! Вечером – совсем просто: ночные клубы, бары, напитки. Телевидение – к вашим услугам. Нашли «камень преткновения»!

Сняв кожу, «Павел Михалыч» принял очертания зелёного динозавра с крокодильей кожей. Жёлтые глаза его с вертикальным «драконьим» зрачком зажглись, будто фары. Мясистый зелёный кулак с длинными пепельными ногтями вылез в просвет двери и, погрозив, удалился. А в голове у «участковой» прогремело модулированным электрическим голосом:

- Только сунься! Удар будет. Гипертонический. И не посмотрим, что тощая такая.

* * *

Анна Сергеевна проснулась утром от резкой головной боли. Приподнялась на локтях. Быстро села на подушке. На пол упало, покатившись, что-то мелкое.

Пересилив себя, сунула ноги в тапочки. По ковру раскатились две пластиковые пружины – сиреневая и зелёная. В носу что-то мешалось.

«Говорил Антон: не таскай домой кого попало…» - она резко выдохнула. На пододеяльник выпал из правой ноздри короткий фрагмент засвеченной плёнки. Плёнка была не более полутора сантиметров в ширину и чуть более двух с половиной – в длину. Темя щипало.

- Господи, а это что ещё? – она принялась сканировать пальцами свой череп. Под подушечкой пальца оказалось что-то очень мелкое и острое. Нащупав «это» получше, рванула вверх. Меж пальцами осталась маленькая антенна – не более трёх – пяти миллиметров. Тёмная и блестящая, как сгоревший уголёк, с длинным медным проводком. Проводок был в толщину её собственного волоса и такой же окраски.

- Спасибо, дорогие! Не удивлюсь, если где-то ещё увижу «привет». Конечно. Это – обычная квартира. Не УФО – центр…

Двери шкафа и прихожки, как по команде, настежь растворились. Серебристо-серые лучи, встретившись, скрутились в турбулент. - Вот и портал открыли.

- Ну здравствуйте, ребята…

Белый пар заполнил коридор.

- Очень экстравагантно! Чтобы шкаф – стал дверью меж мирами. Обычный платяной шкаф. Да. В остроумии вам не откажешь.

Серебристо-серые фигуры, приземистые, в детский рост, помпезно проследовали по коридору, едва наклонив головы. Хлопнула, закрывшись, дверь прихожей. Рассеялся пар. На запотевшем зеркале Аня увидела мокрый отпечаток детской ладони.

- Привет, малыш. «Вовчик»!

Из глубины стекла лохмотья пара собирались в кучку. Множество серебристых и жёлтых точек на секунду выткали силуэт Вовчика с поднятой ладонью.

Аня подошла поближе. Пальцев на отпечатке было только четыре.

Сам он был вымазан гелем. Тем самым, что умащался Вовчик во время «умывания».

«Существа маленькие, но могущественные», - всплыло из её памяти. Пальцы Аниных ног занемели, как чужие. В фалангах их темнели странные металлические куски.

- Вот и окольцевали! Да… Зона эксперимента!

Она, потихонечку разозлясь, скинула с ног тапочки. Прошлёпала босыми ногами к «артефактам».

«Антон на работе. Господи, хоть бы с домашними всё хорошо было!..» - Разбросала «артефакты» по мелким целлофановым пакетам и убрала в шкатулку с обсидианом. Зачем? Она и сама не знала. Просто так захотелось.

«Завтра же пропадут - подумала Анна. – А сегодня - хоть Антошке покажу».

* * *

Она открыла окно.

Группка бледных светловолосых ребят мучила во дворе кошку. Задние лапы мурки были обвязаны верёвкой. Кто-то уже щёлкал у её морды зажигалкой.

- Махом разбежались! Не отпустите кошку – вас за ноги вздёрну. – пообещала Аня.

- Гхляделки не выгхлядывали, шоб на чужих дитыв зариться! – поднялась чья-то мамаша.

- Позор! Позоррр… - засвистело с окна французским прононсом.

- Забирай своих дИтыв! Зажигалку не забудь. Запалят что-нибудь дома – сама плакать будешь. – Аня в сердцах закрыла окно.

Группка слегка поредела. Кошка, воспользовавшись общей суматохой, сиганула в подвал.

Прононс стих.

Не успевшие разбежаться недолго думали, чем себя занять. Сначала они впятером стали долбить «чужака». Но и эта затея вскоре сорвалась. Потом – отобрали у сверстника громкий пистолет и бахали из него минут десять. Взрослым баханье надоело. Сверху из дома напротив просили перестать – ноль эмоций и фунт презрения.

- Что ж? - сказала себе Аня. – Зона, так зона. Не уродам же в ней расти! –

Она поставила аудиокассету с классической «Спиралью». На полную мощь врубила колонки магнитофона.

«Светловолосых бледнолицых» - как ветром размело. Другие дети, объединившись, продолжали мирно играть во дворе.

- Экспериментаторы! Чертовы куклы. – Анна Сергеевна приглушила колонки.

Музыка - это оружие. Уж кто-кто, а она-то это знала хорошо. Помнила, как вели себя новички в залах консерваторий: одних – рвало. Другие – спали, третьи – сходили с ума. Уроки «классической музыки» стали для многих музработников «притчей во языцех».

Помнила Анна Сергеевна, как в начале девяностых профанировали целые залы и стадионы. Как потом таскали к ним в центр реабилитации глупых доверчивых мэров, бывших секретарей горкомов. Даже министры зомбированные были из «АУМ СИНРИКЁ». А уж саентоманами – точно все «наелись». Но это всё – не то! Это – не люди.

«Спираль» остужала. Освежала воспалённый мозг. Ну и не люди. Ну и что. Землёю правили кадмы, ундины и драконы. И ракообразные тоже правили. На полотнах Леонардо зашифрованы вехи многих эонов правления. Целые династии – от белой шестирукой богини, ткущей нити миров и судеб – до карающего всё живое жучиными жерновами владыки адвентистов. От Омароки до Великого Дракона, благословляющего в гроте мадонну с младенцем. ЙО – АН – Небесный Змей. А кто сейчас помнит об этом? Или, это тоже – эксперимент?!.

Поломали Небесные Сферы…

Завтра станется мекать и бекать:

«Хлеб насущный подаждьте им днесь!» -

Коротка же любовь человека.

Вечна – спесь.

Только в дождиках тихо, в сторонке,

От «творенья венцов» схоронясь,

Подмигнёт, улыбнувшись: «Девчонки,

Всё им вырастил. Мир только – тонкий.

Сохраните. Отец я. Не «князь».

Анна Сергеевна прилегла.

«Спираль» упрямо звала вверх, заставляла напрягать остатки выстуженной выдранной памяти.

Перед ней «поплыли» корабли Агарти, огромный многоярусный зал, кишащий бараноголовыми и быкоголовыми делегатами. В нишах с голубою жидкостью ожидали начала действа ундины и кадмы, мужчины и женщины. Пониже ярусом с ноги на ногу в нетерпеньи переминались кентаврийцы. Сверху справа золотилась царская ложа львиноголовых. Слева сидел заплаканный осунушийся Омар, в раздумьи подперев руками голову. Яблоку было негде упасть.

Наконец, яблоко упало.

Верхняя центральная ложа под потолком осветилась Белою Молнией. Молния спроецировала бело-зелёно-голубой Луч, чуть отливавший золотом. Луч стал Конусом. Конус завращался со страшною силою, высвечивая головы присутствующих.

- Все ли высказали своё мнение? – прогремело сверху.

- Все. – спокойно и зычно констатировал голос снизу.

Конус свернулся. Яблоко остановилось.

- Пусть войдут.

Зал осветился холодным могильно-голубым светом. Над Центральной Площадкой зависла Огромная Белая Секира.

- Кого представляют прибывшие III-го Сектора?

- Солнечная система. Третья планета, планета роботов.

По залу победоносно прошествовали три маленьких тщедушных существа скелетообразного вида в мантиях.

Секира опустилась.

- Совет Союза Галактики с проблемой ознакомлен. – громыхнуло сверху. –

… Эксперимент продолжается.

Февраль 2003 – март 2009.