Солдатам, в мирное время не вернувшимся с войны

 

Это все, что останется после меня…

 

Рапорт

В ходе прошедших суток вверенный мне 145 отдельный саперный батальон в рамках выполнения интернационального долга и оказания помощи братскому народу Алжира продолжал работы по разминированию окрестностей города Туггурт. Работы проводились согласно утвержденного плана, внештатных ситуаций не возникало.

 

Майор Стрельников пробежал по написанному взглядом и, добавив число, подпись, положил рапорт в папку, где уже лежали точно такие же документы, отличавшиеся только датами. В другую папку легли рапорты ротных и взводных командиров, отличавшиеся только подписями. Убрав бумаги в выдвижной ящик металлического столика, Стрельников достал оттуда солдатскую фляжку в матерчатом чехле, но, отвернув крышку и, почувствовав остро-едкий запах неразбавленного спирта, засомневался, не рано ли. В поисках ответа посмотрел на маленькие настольные часы с крупной фосфорной надписью «Защитнику отечества» на циферблате и дарственной гравировкой «Отличнику боевой и политической» на стекле. Посмотрел по привычке, ибо забитый африканской пылью механизм уже несколько лет пребывал в бездействии, а чистить его майору было лень. Да и зачем, если он уже давно привык обходиться без них и порой сам себе не мог объяснить, что мешает ему избавиться от этого вещицы, которая когда-то была олицетворением всего его существования, а теперь стала просто хламом.

Майор решительно поднес фляжку ко рту. Глотнул, достал из нагрудного кармана мятую сигарету и, «съев» ее в три длинные глубокие затяжки, вышел из палатки. Пряча от утреннего солнца воспаленные бессонницей глаза, равнодушно прошел мимо лениво козырнувшего часового и остановился у невысокого флагштока, на верхушке которого в порывах горячего ветра трепетало красное полотнище. Отсюда лагерь, придавленный к однообразно рыжей равнине бесцветным до прозрачности небом, был как на ладони. Вдали из желто-серого песочного тумана выступали ряды солдатских палаток. Слева звенела посудой, гремела котлами, пыхтела топками походная кухня. Справа солдаты, готовясь к разводу, стекались в прямоугольники повзводных колонн. А в самом центре кипела стройка. Элитный стройотряд, члены которого ни с кем не разговаривали, жили в отдельных комфортабельных палатках и каждый день получали тройной спецпаек, возводил на обнесенном колючей проволокой пространстве что-то странное и непонятное. Еще не законченный фундамент формой своей не походил ни на одну геометрическую фигуру, а выраставшие над ним стены поднимались от земли под разными углами и в разные стороны. Сколько ни смотрел Стрельников на эту странную стройку, как ни пытался по очертаниям будущего объекта догадаться о его назначении – ничего вразумительного в голову не приходило.

- Товарищ майор! - Стрельников обернулся. Перед ним стоял солдат, форма на котором топорщилась складками, будто хотела змеиной кожей сойти с человека. И только затянутый по талии ремень с сияющей на бляхе звездой да застегнутый под самым подбородком крючок удерживали камуфляж на теле. - Товарищ майор, старший сержант Ибрагимов по вашему приказанию прибыл.

- Вольно, - вяло кивнул Стрельников. День только начинался, а он уже чувствовал себя разбитым, словно после суточного марш-броска по раскаленной пустыне. Завидуя бодрости подчиненного, майор протянул ему измятый вскрытый конверт. – Держи. Вчера из спецчасти передали.

Сержант на глазах превратился в мальчишку, вчера еще стрелявшего из рогатки по кошкам и гонявшего мяч с мальчишками из соседнего двора.

- Отставить, - мягко скомандовал майор, видя, что Ибрагимов уже достает письмо из конверта. – После прочтешь. Сейчас для тебя особое задание. Видишь русло? – Стрельников указал туда, где между желто-бурых холмов и пригорков извивалась мертвая река: крутые обвалившиеся берега, изрезанные трещинами, усыпанные клочками сухой, добела выцветшей травы, да дно с тухлыми лужами поверх тошнотворно смердящего ила. – Туда дальше у местных на этой речушке вся ирригация завязана. А выше, километрах в сорока, повстанцы, когда отступали, дамбу насыпали и всю воду по другому руслу пустили. Теперь у этих посевы гибнут, а для них это сам понимаешь… Можно сразу в домовину. Дамба-то, конечно, пустяк. Они бы ее давно разобрали. Да бояться, что заминирована. Случаи таких, сам понимаешь... В общем, сейчас возле КПП тебя один местный деятель с машиной ожидает. Возьми пару ребят из взвода и… задача ясна?

- Так точно. Разрешите выполнять?

- Выполняй.

Ибрагимов сорвался с места, а Стрельников, глядя на то, как он на ходу доставал из кармана и разворачивал письмо, вздохнул и обреченно побрел в палатку. За фляжкой.

 

Поле будто узнало его, потянулось к нему неровными рядами набирающих силу побегов, приветливо зашепталось шорохом молодых листьев, которому вторило журчание арыка и нежный шелест фруктовых деревьев, осыпанных белым цветом весны. Равшан положил ладонь на землю и тихо сказал полю: «салам». Оно ответило ему гудением плодородного недра и, закрыв глаза, он улыбнулся, в мыслях приветствуя каждый камушек, каждую мелкую соринку. В памяти тут же материализовался с детства знакомый кусок земли, по периметру огороженный стрелами тополей. Фантазия быстро дорисовала на нем грядки, разделенные влажными морщинами арыков. Над ними, согнувшись, трудились узнаваемые фигуры: мать, отец, братья, занятые привычным делом, ради которого пришли они в этот мир. Был среди этих приятных фантомов и он сам, только младше на несколько лет себя теперешнего, и вместо автомата и миноискателя в руках у него была обыкновенная мотыга, которую когда-то он ненавидел всей душой, а теперь был бы счастлив хотя бы погладить сухую древесину ее рукоятки, отполированную ладонями нескольких поколений его предков.

Ибрагимов нехотя открыл глаза. Перед ним расстилалось чужое поле, обожженное чужим незнакомым солнцем, повисшим в чужом, пропитанном пылью небе. Земля дышала зноем. Его густые плотные струи поднимались над высушенной твердью, сливались в дрожащую массу тяжелого воздуха и, стирая линию горизонта, рождали калейдоскоп полупрозрачных миражей.

- Держи!!! – от неожиданно раздавшегося за спиной крика, Равшан даже вздрогнул. – Ну же, Леха, не пускай его!!!

Равшан обернулся. В тумане желтой пыли по узкой проселочной дороге метались три знакомые тени. Ефрейтор Пчелкин резкими движениями ног перекатывал по утрамбованной глине большой пучок рыжей травы с комом сухой земли на корнях. Перед ним, пытаясь перехватить необычный мяч, замысловатые па выделывал рядовой Самойлов. За его спиной, из вещмешков с сухим пайком соорудив две штанги, рядовой Шнитько танцевал между ними в полуприседе, широко растопырив руки.

- Нападающий пытается пройти по левому флагу! – пояснял происходящее Шнитько: вратарь и комментатор в одном лице, - но защита действует великолепно и все усилия хозяев поля тщетны. До конца матча же остаются считанные минуты. Удастся ли...

Улыбнувшись, Равшан одним движением перекинул за спину автомат на ремне, легко перемахнул через сухой поливной арык и оказался на импровизированном футбольном поле:

- Пасуй!!!

Поддев пучок травы носком сапога, Пчелкин перекинул его в сторону набегавшего Ибрагимова и тот с замахом смачно приложился по нему ногой, отчего в разные стороны полетела россыпь мелких глиняных камушков, а сам мяч, завертевшись по немыслимой траектории, проскочил под ногой Шнитько, выставленной в сторону в попытке отразить удар.

- Гооооооол!!!

Изображая отчаяние, Шнитько схватился за голову, Самойлов спрятал лицо в панаме, а Пчелкин то ли исполнял победный танец воинов-зулусов, то ли изображал опившегося валерианкой кота.

Равшан тоже хотел было отпраздновать победу, но тут на глаза ему попались люди, в смиренном безмолвии стоявшие поодаль. Они были так измождены и неестественно худы, что на фоне огромной земляной насыпи, перегородившей реку, казались тряпичными куклами, сухими мумиями. Дамба огромной стеной поднималась над склоненными головами и грозной черной массой наваливалась на сгорбленные спины крестьян, с надеждой взиравших на иноземных солдат.

- Ладно, заканчивайте! Вы солдаты или кто? – уже совсем другим тоном заговорил Ибрагимов. – Значит так, слушай задачу. Я и хохол идем по гребню. Леха, ты чуть ниже по скату. А ты, Вань, по дну, у основания. Все, за дело. До солнцепека управиться надо бы.

Ибрагимов подошел к старому пикапу, на котором их привезли сюда, достал из кузова темно-зеленый ранец с аккумулятором, привычным движением надел его на плечи, нахлобучил на голову наушники, закрепил на поясе провода и, положив на плечо штангу миноискателя, зашагал к земляными ступенькам, ведущим на вершину дамбы.

Через несколько часов он спустился с нее и, пройдя мимо восьми противопехотных мин с кусками грязи на корпусе, остановился у оживавшего арыка. По истресканному дну уже поползли первые мутные струи, на глазах рождался журчащий поток, который, набирая силу, подхватывал мусор, сухие листья и легко уносил их вдоль глиняного желоба. Равшан улыбнулся. Радостно и устало. Мокрой панамой отер с лица пот и, нагнувшись, чтобы умыться, ненадолго исчез из прицела снайпера. Но уже через мгновение снова в нем появился.

 

Рапорт

В ходе прошедших суток вверенный мне 145 отдельный саперный батальон в рамках выполнения интернационального долга и оказания помощи братскому народу Алжира продолжал работы по разминированию окрестностей города Туггурт. Работы проводились согласно утвержденного плана.

 

Майор Стрельников отложил только что написанный рапорт и, чтобы его не сдуло, придавил лист бумаги часами. От движения секундная стрелка вроде бы шевельнулась, но, преодолев несколько делений, снова замерла как раз в том месте, где надпись «защитнику отечества» пересекалась с гравировкой «отличнику боевой и политической». Стрельников нахмурился и, отвернувшись, достал из кармана письмо. То самое, что утром передал Ибрагимову. Оно было на узбекском и в который уж раз перечитывая его, Стрельников не переставал удивляться тому, как те же самые буквы, которыми он писал рапорты и донесения, в этом письме сплетались в незнакомые слова, рождавшие непонятные предложения. Майор владел английским и немецким, неплохо знал французский, со словарем переводил с итальянского и мог сказать несколько фраз по-испански. Расшифровка документов вероятного противника и переговоры с потенциальным союзником. Все было под силу майору Стрельникову. И только прочесть письмо от матери своего солдата отличник боевой и политической не мог.

Стрельников аккуратно сложил письмо и бережно опустил его в небольшой металлический ящик, где лежали приготовленные к отправке личные вещи Ибрагимова. Захлопнув ободранную, исцарапанную крышку с красным инвентарным номером, майор резким, нервным движением выхватил из стола фляжку, и поспешил на улицу – выносить духоту палатки он уже был не в силах.

На улице было тихо. Стоял полный штиль, назавтра не предвещавший ничего хорошего, и красное полотнище безвольно висело на верхушке ржавого флагштока. Лагерь казался вымершим. Даже на стройплощадке, прежде всегда суетливо-шумной, теперь царило непривычное спокойствие – от геологов пришло заключение о неустойчивости местного грунта, работы тут же были свернуты, элитный стройотряд собрал оборудование и отбыл в неизвестном направлении. Неоконченный фундамент, недостроенные стены и вокруг бесформенные кучи дробленого камня, битого кирпича, искривленных, покалеченных гвоздей, до которых теперь никому не было дела. Вот и все, что осталось от грандиозного замысла невиданной ранее стройки.

Быстро темнело. Уже не виднелись ряды солдатских палаток, исчезла, словно провалилась в чужую землю, незаконченная стройка, растворились в темноте, будто и не было их, ряды колючей проволоки. Все пожирал наступавший с востока сумрак, ни что не могло противиться ему. И только река, освобожденная погибшим сержантом, серебряной нитью прорезала непроглядную толщу ночи. Зажатая черными берегами, она петляла меж невидимых препятствий и, неся на сухие поля жизнь, лунным отблеском теплых вод раздвигала холод мрака.