Ни травинки, ни соломинки, лишь чернь земная, веками в прах уложенная, углем горящим в дым запахом прошлого из трубы дома хозяина. На всём натяжении цепи, как мог бы он её натянуть, земля сырая изрыта когтями от жажды свободы. Углубляется его место обитания, привязи, место заключения. Мимо машины проезжают, а он мечется из стороны в сторону, вторя заученный за долгие годы вой вперемешку с хриплым лаем. И никто уже не обращает на него внимания. Да и он не знает, что там за косогором, что за лесом ближайшим, за речкой как живут он не знает. Он лишь вытаптывает и вытаптывает свой угол, ему дареный судьбой. Носом землю роет, когтями, клыками к цепи, то в землю вгрызается, пытаясь сорвать эту жесткую привязь. А мимо проходят незнакомые люди, странные, не такие как раньше машины проезжают, пролетают в беге времени.

Что-то поменялось, в этом мире, запахи иные, не те, что были раньше. А он на цепи, слепой от невозможности созерцать просторы дальше косогора, леса, реки. Глухой, что не может слышать звуков из-за косогора, из-за леса, из-за реки. И немощным уйдёт, вкапываясь в землю, в свою же собственную могилу, таская за собой цепь, словно в кандалах при камере заключения…

- Этот клок земли твой по праву! - сказал хозяин…