Безнадежная любовь

 

Начало весны было промозглым и слякотным. Редкий снежок, не успевающий долететь до земли и превращающийся в холодные капли, резкий ветер и хмурые облака... романтика!.. Родители вечно жалуются на ревматизм и бессонницу, и на буйного соседа, и на высокие цены на хлеб... Ну чего они, в самом-то деле? Он старается ездить к ним каждую неделю, ну да, не всегда получается, но все ж таки... Привозит им и продукты, и лекарства, и денег подбрасывает, так что этот хлеб уж сильно-то не должен их волновать! Но нет! Вместо того, чтобы блинами-чаем его баловать, они кормят его своими жалобами так усердно, что он, вымотавшись на работе за неделю, возвращается от них еще более уставшим.

Шурик хмуро вел машину по пустой загородной дороге. По обе стороны тянулись голые поля. Вороны с карканьем садились на мокрую землю, важно бродили по черным бороздам, потом неторопливо взлетали в поисках лучшей доли... Сыро, мерзко, скучно...

Впереди, у поворота, мелькнуло что-то дрожаще-песцовое, трудно различимое в этой мелкой снежной пыли. Шурик вцепился в руль, и машину слегка повело на скользком шоссе. Когда он поравнялся с насквозь промокшим видением, ладони его были предательски влажными.

- В город? Садитесь, вместе поедем!

Девушка мотнула головой, спрятав покрасневший носик в пушистый воротник, и неопределенно повела рукой:

- Да нет, спасибо, автобус уже скоро...

- Вы не бойтесь, - Шурик вдруг почувствовал себя безнадежно обнаглевшим, - мы же с Вами почти знакомы! Чего мерзнуть-то, в машине согреетесь!

Грустно взглянув на пустую дорогу, девушка забралась в машину и, легонько хлопнув дверью, сказала:

- Я не боюсь.

- Не закрыли, - Шурик отстегнул ремень и, нагнувшись к двери, резко ее захлопнул. Чересчур резко. Слегка коснулся ее мокрых волос цвета майского меда и ощутил волнующий аромат дорогих духов. Сел прямо и не с первого раза смог защелкнуть ремень.

- Пристегнитесь, пожалуйста, - глухо попросил он.

Девушка долго расправляла свой ремень и, наконец справившись с ним, откинулась на сиденье и отвернулась к окну. Устало вздохнула и опустила ресницы, на которых еще дрожали бриллиантовые капельки весенних снежинок.

Машина ехала медленно. Так медленно, как только могут позволить приличия. Серебристые пуховые облака мягко закутали все небо. Кажется, природа собиралась затеять веселую метельную мазурку, и сейчас основательно к этому готовилась. Так страшно и уютно одновременно Шурику никогда еще не было. Он боялся лишний раз пошевелиться и мучительно думал над темой для разговора.

 

В день, когда Шурик в первый раз ее увидел, он был жутко зол. И немного расстроен. Зол на себя, за то, что опять напортачил в отчете. А расстроен потому, что шеф оказался прав. Совершенно, абсолютно, на все сто процентов. И это было особенно мучительно из-за того, что шефа он уважал. А тот его, кажется, нет. Теперь нет. Он уже запивал эти мысли компотом, когда услышал позади себя возню, женские шуточки и смешки. За соседний столик, по-видимому, усаживалась нехилая бабская компания, которая сейчас начнет травить анекдоты и заливисто хохотать, привлекая к себе всеобщее внимание. Вынести все это Шурик был не в состоянии, поэтому истерически стал заталкивать в себя булку, одновременно вытаскивая пару салфеток. Но он не успел. После полуминутной тишины за спиной на фоне общего гула раздался такой взрыв смеха, с повизгиваниями, подхрюкиваниями и стонами, что он не выдержал и оглянулся. Несколько молодых презентабельных женщин бурно хохотали, содрогаясь в самых разных позах: кто вцепившись друг другу в плечо, кто согнувшись в проходе, кто лежа среди тарелок. Когда он уже почти насладился этим зрелищем, одна из них, начав приходить в чувство, подняла на него свои блестящие от смешливых слез глаза, все еще смеясь, пыталась подправить испорченный макияж. Она смотрела на него и сквозь него, а потом, мотнув головкой, в новом приступе изнеможения от смеха со всей силы хлопнула себя ладошками по лицу и повалилась на соседку. Шурик усмехнулся и вышел из столовой. И только к вечеру он осознал, что отчет давно уже успешно им исправлен, шеф не злится, а ребята из отдела усмехаются его шуткам.

 

Чаще всего ему удавалось увидеть ее в столовой. В такой развеселой компании она больше не появлялась. С одной-двумя девицами вела светские беседы за обедом. Но чаще — одна. Верх приличия, воспитанности и неприступности. Очень мило улыбалась, позволяя присесть к ней за столик, одна-две вежливые фразы, теплый отстраненный взгляд — и пытающийся пофлиртовать собеседник обезврежен и обескуражен. Сам Шурик не мог решиться на такое, только наблюдал как бы между прочим за попытками других. И чем больше он за ней наблюдал, тем больше убеждался, что шансов у него нет. Отстранены были два начальника Департаментов: сельского хозяйства и городской реконструкции, три заместителя: торговли, муниципальной собственности и развития малого бизнеса, а также бесчисленное множество мелкой сошки типа его, Шурика. И чего они все лезут к ней со своими улыбками и комплиментами? Кому он больше всего завидовал, так это охраннику на входе. Ему одному она всегда улыбалась так мило и естественно, что Шурик, застыв возле автомата с кофейной бурдой, был бы рад поменять свое теплое местечко на его проходную будку. Она всегда проходила мимо, упрямо не глядя на него. Специально? Или он, как и положено, для нее только пустое место? Шурик знал, что дело это безнадежное, но все-таки как-то раз, ради развлечения, посчитал свои реальные и гипотетические финансы и попросил бывшую однокурсницу расписать девичьи затраты. Вышло грустно. Он понял, что с его зарплатой рядового работника городской администрации к ней клинья можно даже не подбивать. Хотя... если снять с нее все дорогущие шмотки и аксессуары, она очень вписывалась в его холостяцкую квартиру. Он очень живо представлял ее, выбегающую из ванной в его футболке и босиком несущуюся по холодному полу к кровати... Но... каждое утро ровно за пять минут до начала рабочего дня она выбегала из белого мерседеса, который так же безнадежно регулярно забирал ее в шесть ноль пять. В ритм и стиль ее жизни сам Шурик явно не вписывался.

 

Она все так же тихо сидела, отвернувшись к окну. Поправила волосы.

- Меня, кстати, Александр зовут. А Вас?

- Тетя Даша...

Они оба на секунду замерли, потом она слабо усмехнулась и добавила:

- Для Вас просто — Даша.

Он взглянул в ее бледное лицо. Прозрачная нежная кожа и ямочка на подбородке, так близко... Он вдруг понял, что это его женщина… Она устало вздохнула.

- Тяжелый сегодня выдался день?

Она кивнула и немного помолчала.

- Да... Сегодня у нас был день поэзии...

Что-то вдруг пронзило его. Он затормозил, машина остановилась на пустой дороге. Повернувшись к ней всем телом, он отчаянно посмотрел на нее и, упрямо мотнув головой, заговорил глухим речитативом:

Поступь нежная, легкий стан,

Если б знала ты сердцем упорным,

Как умеет любить хулиган,

Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки,

И стихи бы писать забросил,

Только б тонко касаться руки

И волос твоих цветом в осень…

 

Даша, не мигая, смотрела перед собой. Шурик замер, не отрывая взгляда от ее лица. Вдруг губы ее задрожали, еще пытаясь сохранить свое обычное выражение, а потом резко перекосились, она закусила их и разрыдалась так по-детски горько и отчаянно, что тяжелым туманом заволокло его сердце.

- Простите меня, Даша...

Она всхлипывала, пытаясь захватить побольше воздуха, сквозь который чудом прорывались слова:

- Она... она висела на мне все четыре часа... она все группы со мной обошла... воспитатели силой ее от меня отодрали... она... говорит мне: «Ты — Даша, а я — Маша, возьми меня себе...». А я... мне муж уже говорит, что нам проще самим сюда переехать, у нас же... мы же за два года двоих уже усыновили, еще своих двое... А они... это мои, понимаете? Я на Машку смотрю и понимаю, что она моя, она мне родная, а вдруг ее завтра приедут и заберут? Как я себе простить это смогу? А муж говорит, они все мои. Но это не так, я их люблю, конечно, но не все они мои. Просто я это чувствую. Как с Толиком и Сережкой было, так и с Машкой теперь. А мы же без них жить сейчас не сможем! А тут...

Она вдруг резко выпрямилась и посмотрела прямо в глаза Шурику, но опять — куда-то сквозь...

- Я... я пообещать ему могу, что не буду тогда ездить сюда... Они же не простят меня все... А Машку заберем...

Шурик потрясенно смотрел на нее:

- Даша, сколько Вам лет?

- Тридцать два...

- Как Вас...

Она тихо улыбнулась:

- Как меня угораздило? С подругой случайно на сайт зашли, решили в акции поучаствовать. Съездили, спектакль показали. Ну, и понеслось... Она уже троих усыновила, я — двоих. У нее как-то сразу получилось, муж условие поставил, что больше она в детский дом ни ногой. А я сама каждую неделю к ним ездила, занятия всякие тематические проводила, видно, так надо было. Хоть бы только он согласился... Саш, поехали быстрее, а? - она умоляюще заглянула ему в лицо, - миленький, пожалуйста!

Всю дорогу Даша нетерпеливо поглядывала на часы. Шурик гнал машину. На стекле таяли мартовские снежинки, а вместе с ними и его влюбленность. На ее месте яблоневым цветом нежно расцветала безнадежная Любовь.