Он сделал уже кругов пять или шесть всё по тем же центральным, тупо нарядным улицам. Ему было противно гадко и невыносимо. Всё вокруг было известно, просчитано, выверянно. Наконец он устал и сел в троллейбус. Хлопнула дверь-гармошка, и за окном побежали ряды домов, оледеневшие деревья и одетые в кожу и войлок прохожие. В троллейбусе было тепло и малолюдно. Только какой-то дед в кургузой ушанке времён борьбы с культом личности продолжал поносить городской транспорт. Нет, ты подумай, сынок, битый час ждал. Где ж они окаянные ездят, мать их за ногу».

«Дурак,- мысленно взорвался Сергей. - Идиот. Тебе не всё равно. Где пройдёт отпущенная тебе жизнью стометровка. Конец один. Всё бессмысленно. Чего ж ты так разоряешься ни с того ни сего».

«Остановка Бензольный проулок»,- разродился молчавший до этих пор водитель.- Следующая - «Стекольный завод».

«И этот кретин туда же. Целый день по одному и тому же маршруту: вперёд-назад, назад - вперёд. И каждый круг - это приближение смерти. От злости Сергей едва не прозевал собственную остановку, а когда, наконец, выскочил, едва не раздавленный клещами дверей, то угодил в здоровенную окутанную паром лужу (то, что это очередной прорыв трубы отопления, догадаться было несложно). Естественно и его падение в лужу подпадало под категорию «реализованных возможностей». «Как всегда не успели поменять осенью труба, а до этого построили на этом месте остановку. Прибавьте установившиеся в это время сильные морозы, и всё станет ясно, ничего нового».

Фонарей на улице почти не было, и когда откуда-то из подъезда прямо пред ним выросла фигура какого-то мужичка, Сергей принял его за «искателя приключений» и готов был уже вмазать в подбородок, благо тот был ниже среднего. «Нет ты не подумай чего. Ты тут такого толстого мужика не знаешь? У него ещё синяя иномарка. И мне б закурить.… А, браток?»- почувствовав опасность, затараторил мужичонка. Сергей уже вытащил зажигалку, когда из-за угла, тихонько урча, выкатилась синяя иномарка. «Куряка», тут же не успев закурить, исчез, растворившись в сгущающейся темноте. «Больной, что - ли?», так инее поняв, что же собственно произошло, пробормотал Сергей, через несколько минут открывая двери собственной квартиры.

Его ждал сюрприз. Пришёл сводный брат Сашка, и не один, а с женой. Мать теперь суетилась вокруг любимого сынка и невестушки. Сергей хотел одного: ни с кем не разговаривая, проскользнуть в свою комнату. Подальше от мертвецки жёлтого света люстры, бормотания телевизора и необходимости отвечать на глупые вопросы.

Не получилось. Подошёл Сашка, и так как сказать: «Отцепись, я не хочу с тобой разговаривать,- было невозможно (какое-то подобие родственных отношений), то пришлось делать, что поддерживаешь беседу.

-Ты, что Сергей, сдурел. Мать сказала, институт бросаешь…

-Допустим,- глаза Сергея были устремлены в несуществующую точку на потолке.

-Ну и где работать будешь? Ты о своей дальнейшей судьбе думаешь? - сорвался Сашка на крик.- Вообще какой-то странный. Всё ходит, смотрит куда-то. Юродивый. Куда ты смотришь?

-Да ладно тебе, Саша, - подошла мать.- Пусть делает, что хочет. Я с ним уже говорила.

-Ну и что он?

-Молчит.

-Нет, ну вот ты подумай мать. Ват я тридцать лет: машина, квартира, семья. Начальник цеха как никак. А он то, что колотится, что колобродит. Дуреет, да и только.

Минут через десять по телевизору начался сериал, и они оставили Сергея в покое.

 

Когда-то давно, может во втором, может, в третьем классе Сергей с мамой отдыхал в каком-то пансионате на море. И вот однажды их сосед по коридору предложил Сергею сыграть с ним в шахматы. Сергей только недавно узнал как «ходят» фигуры, и потому постоянно проигрывал. Противник же его наслаждался каждым мгновением. О…, он не просто ставил мат. Сначала он должен был старательно уничтожить все вражеские, то есть Сергеевы фигуры, поиздеваться над ним, порассуждать вслух какие есть глупые люди на свете, и только потом смилостивиться, и победоносно закончить партию. Сергей потом часть думал, почему этому взрослому человеку доставляла такое удовольствие победа над мальчишкой, маленьким и глупым.…Каждый человек нуждается в самоуважении. По-другому, наверное, и жить нельзя. Нужно заботиться о себе. За тебя никто этого делать не будет. Га ты должен ответить на вопрос, почему. Что в тебе такого ценного в отличие от других, Мы мыслящие существа, нам это необходимо знать. Но это-то чувствуют собственное ничтожество. Они нули, пустота. Потому-то так важно для них заставить других уважать себя, неважно за что, потому и погружены они с такой силой в эту текучую, ничего не значащую действительность. Сашка принадлежал именно к таким людям.

Если говорить о матери, её судьбе, её жизни то тут ничего особенного не скажешь. Любит с подругами посидеть, посудачить. Она у нас разговорчивая, особенно когда дело до сыновей доходит. Есть повод для гордости. Один начальник цеха на нашем химическом заводе, другой студент. Конечно, моё решение бросить учиться для неё удар. И что я могу ей сказать, когда она спрашивает, почему. Сама воспитала двух детей, одна, без мужа. А с её зарплатой медсестры - нелёгкое это дело.

Я думал, а почему же она одна осталась. Ну, с Сашкиным отцом ясно: поматросил и бросил. Но с моим полная абракадабра. Женился на женщине старше себя, с ребёнком. Пожил три года и ушёл. С тех пор о нём ни слуху, ни духу.

Вдруг Сергей услышал какой-то шум, крики.

-Нет, мама, подумай, сам битый час провозился, и хоть бы кто помог,- рассказывал Сашка про строительство гаража (он строил его на пару с тестем).

-Да уж где там,- запротестовала его жена Наташа,- Отец и кран пригнал и место для нас выбил.

-Да, сынок, никогда не поверю, Не такой у тебя тесть человек, чтоб не помочь, - сказала мать.

-Ладно, хватит. Что ты мать мажешь знать, какой у меня тесть человек.

-А что ты имеешь в виду. Почему это мой отец плохой человек? - вскинулась на него Наташа. Так ругаясь, они и ушли.

В квартире стало тихо. Сергей подошёл к картине, висевшей над креслом. Он купил её недавно в воскресенье в парке на площадке художников. В тот день, там были какие-то избитые пейзажи. Аляповатый авангард, нескромные вырезанные из дерева фигурки... и вдруг эта картина. Он купил её, не задумываясь. Она пронзила его. Ночь. Скупой свет луны. Где-то виднеются силуэты многоэтажных домов. А тут, посреди леса на какой-то поляне стоит человек. Его лицо страдальчески искаженно. В руках меч. Он не нападает, скорее обороняется. Все против него: деревья, многоэтажки, луна, звёзды. Весь этот мир, всё это мироздание.

В комнату зашла мать.

-Э.. м...,- начала она, - тут Саша приглашает нас в ресторан в субботу на своё тридцатилетие. Сослуживцы его будут, друзья.

-Я, мама, не пойду.

-Ну что с тобой происходит в своё время,- зарыдала мать.

Что-то сломалось у него внутри. «Пойду я. Пойду. Только не плачь. Пожалуйста».

 

Когда он проснулся на следующий день, матери уже не было - ушла на работу. Одно чувство- чувство отвращения, чувство неприятия владело им. Он ненавидел эту комнату. Он ненавидел своё тело. Ненавидел острую боль в желудке. Извещавшую, что надо бы позавтракать. Действительность оплетала его мириадами пут, часто незримыми, неощущаемыми. Вырваться из них было невозможно, а примириться с их существованием было свыше его сил. Прошёл час, другой, третий.…Наконец, он не выдержал, оделся и вышел на улицу. Всё было как всегда. Машины, дома, светофоры. И неизменные вереницы людей. Они обгоняли, сталкивались с ним и чертыхались. Каждый из них думал, что делает, что хочет, по своему выбору, по своему желанию.…На самом же деле они напоминали, если не марионеток на верёвочках, то уж точно тех крыс, которых учёные-экспериментаторы заставляют бегать, куда им нужно. Это был бег в строго заданном направлении, по заранее заданным дорожкам, бег в никуда. С тем только отличием, от положения крыс, что здесь-то никакие экспериментаторы замешаны не было, а вместо корма в качестве награды впереди маячило кладбище.

Внезапно в толпе Сергей приметил знакомую фигуру. Это был Толик Пронин, его сокурсник. Он был не один, а с девушкой. Свернуть куда-либо, или сделать вид, что не замечаешь его, было невозможно.

-Привет, Серега,- энергично протянул ему руку для приветствия Пронин.

О, как ненавидел Сергей это обязательное «здравствуйте» во всех его проявлениях. Оно казалось ему, чуть ли не символом, квинтэссенцией этой бессмысленности царившей в мире, а регулярность и многократность этого ритуала доводила его до белого кипения.

-Давно я тебя не видел. Что в университете не появляешься? На работу ходить перестал? Слушай, а ты знаешь, что с Вовкой случилось?- и он стал ссыпать последними новостями. Сергей переводил взгляд с физиономии Сергея на лицо его подруги, и думал, как они не понимают, что толкут воду в ступе. Выйдите вечером на улицу - сотни, да что там тысячи пар влюблённых расползаются повсюду. Досталось им от матушки истории это чувство влечения друг к другу. Им только реализовать. Направить его на соответствующий объект. И всё, их миссия окончена. Справились. И так всюду. История даёт. Люди изо всех сил стараются. Пыхтят…

-Послушай, Серега, ты меня не слушаешь… и выглядишь неважно: глаза воспалённые, лицо бледное... Ну мы пошли. Пока.

-Толя, ну, куда мы идём. Мы так не договаривались, - заволновалась девушка.

-Так там сейчас перерыв будет. Пойдём, Лариса.…А?

-Нет, мы договаривались.…Пошли к Наташке.

-Но Лариса…

Пока они пререкались, Сергей ушёл. Он стоял сейчас на мосту, проложенному к ж.-д. станции, и смотрел на бесконечные «лестницы» рельсов и шпал, уходящих к самому горизонту. Подошла электричка.…По мосту пошли люди: в ушанках и форменной одежде железнодорожники, какие-то толстые бабы с огромными мешками за спиной, кавказцы все как один в длинных серых незастёгнутых пальто, какие-то пацаны, жующие га ходу попкорн….Наступил закат. Тёмно-синий горизонт граничил с выцветшим белесым небом. И там, где оно соприкасались - горизонт и небо - красовалось пронзительное лихорадочно-красное солнце. Сергея корёжило, ломало, мучило. Казалось, кто-то невидимый, внутри протыкает и протыкает его раскалённой спицей. Гудело в голове…

Чтобы он ни сделал, он будет тем несчастным, которого тянут на канате и который бежит, не зная куда и видя перед собой лишь круп бегущей впереди лошади… Из этой ситуации не было выхода. Представьте, вы идёте по пляжу, усеянному острой галькой. Можно идти на цыпочках, ставить ступни боком, шагать спиной вперёд, прыгать на одной ноге... но вы будете ойкать отболи, ёжиться и жалобно постанывать….

Солнца уже почти не было видно. Одна только узенькая раскаленная полоска.…Этой звезде было хорошо. Она не мучалась тем, что быть безвольной дощечкой, плавающей по морю суеты, которую ветер стечения обстоятельств выбрасывает на ветер и тут же забирает с собой, тем, что в бессмысленных перемещениях проходит жизнь и наступает то страшное и неизбежное, что мы зовём смертью, чувствовать бессмысленность, несамостоятельность, заданность любого деяния и жить было невыносимо….

Как, как это вынести? Прекратить эту пытку. Это дьявольское поджаривание на огне, подсунутое иезуитским устройством мироздания. Переступить через перила моста. И всё… Конец издевательству, конец мукам. Он стоял…Решение было принято, а он не двигался. Та его часть, которая мыслила. Рассуждала, думала, говорила ему: «Ну же давай. Мы же решили...Вперёд». А он не двигался. Его тело не знало, что от него хотят. Оно слышало приказ: «Прыгнуть вниз», - а как выполнить его не знало. Оно не было приучено кончать жизнь самоубийством.…Наступила долгая пауза. Появилась луна, вспыхнули прожекторы. Вдалеке засветились красные, зелёные, синие огоньки семафора. Загудел электровоз. Сергей отступил.

 

В ресторане было до пошлости светло. Полупьяные посетители балдели. Гудела музыка. В банкетном зале Сашка, ожесточённо жестикулируя, доказывал кому-то, как он правильно работает и живёт…Мать смотрела на влюблёнными глазами, и одобрительно кивала. В компании сидевшей возле Сергея горячо обсуждали политику. Женщины толковали о ценах. Кто-то к кому-то стал приставать с пьяными ухаживаниями. Сергей смотрел на всех ненавидящими глазами. Его мутило от этих разговоров и от этих людей. Он не мог вырваться из этой вселенской паутины, которая его окружала. Он презирал себя за слабость и нерешительность на мосту, а ещё больше презирал всех этих жующих, смеющихся и танцующих. Ему стало дурно от этой обстановки и он вышел на улицу. Здесь было тихо. Едва-едва доносились обрывки противной ресторанной музыки. Больше это забиравшее все его силы напряжение продолжаться не могло. Подъехало такси, из него вышло пару кавказцев, а с ними развесёлые девахи.

«А может, я ошибаюсь, и не всё в мире так убивающее устроено». И сам себе не поверил. Слишком ясны были и такси, и девахи, и ресторан. Но жить было нужно, во что бы то ни стало. И потому вопрос должен был быть решён.

Стало холодно. Он зашёл опять в ресторан. Там было всё то же. Одна из молоденьких обратила на него внимание: «Почему ты такой грустный». Пришлось вдавить из себя улыбку, какие-то шутки, пойти потанцевать. А ставшее привычным чувство не утихало, оно теребило и дёргало уставший мозг.

Внезапно он заметил в углу того самого субъекта, который так и не дождался от него «огонька». Мужик во все глаза пялился на пару за дальним столиком - толстого мужика в пижонистом пиджаке и женщину в синем декольтированном платье. «Вопрос должен быть решён». Около полуночи толстяк и женщина поднялись. Медленно и важно они шли по направлению к выходу. Маленький незнакомец подождал, а затем бросился за ними. Сергей последовал за ним. Когда «сыщик», как прозвал мужичонку Сергей уже подбежал к гардеробу, какой-то плохо державшийся на ногах тип в клетчатой кепке вдруг закричал: «…рюха, где ж ты, твою мать?» «Сыщик» развернулся и спросил выпивоху: «Мы что знакомы?», но тот только пьяно поводил головой, и икнул. «Ага,- подумал Сергей.- Шерлок Холмса зовут Андрей или Пётр». Последний, выбежав на улицу, стал бегать из стороны в сторону, высматривая ускользнувшую парочку. Заметив что-то подозрительное. Бросился вперёд. Одетый в норковую шапку и длиннополое, не по росту пальто, он выглядел чрезвычайно комично. Скоро фонари кончились, эта часть улицы была погружена в кромешную тьму. Было непонятно, бежит ли «сыщик» за теми двумя, или он что-то напутал. Сергей пробежал ещё немного и чуть не упал, споткнувшись о лежащее на земле тело. «А...помогите…нога»,- стонал травмированный инспектор Мегре. Затем Сергей тащил его к дороге, ловил машину, вёз «сыщика» в больницу, где в приёмном покое и сдал его из рук в руки. Освободился он только часа в три ночи, не раньше. Сонный, уже почти ничего не соображая, он прошёл через весь город к своему дому (на попутку просто уже не осталось денег). Быстро раздевшись, он завалился спать.

Проснулся поздно, уже во второй половине дня. Спал крепко. Без снов. И первая мысль, которая пришла ему в голову, была, что от так и нее узнал, зачем «сыщик», предположительно по имени Андрей-Пётр, преследовал ресторанную парочку, а от ответа на этот вопрос зависело ой, как много, если не всё. Сергей быстро умылся, оделся и через минуту был уже на улице. Больница, куда положили «сыщика», была скопищем беспорядочно разбросанных розовых и жёлтых зданий. Отделение, куда положили «сыщика» находилось в самом большом из них. Сергей открыл дверь, и попал в длинный узкий коридор, в котором не было ни души. Он постоял немного в раздумьях., куда идти, и наконец обнаружив слева лестницу. Поднялся на второй этаж. Здесь на крашеных белых дверях висела традиционная табличка: «пожалуйста, закрывайте двери», а чуть пониже попалатный список больных. Перед ним стояла трудная задача, ведь фамилии своего знакомого он не знал, а из списка, который он сейчас читал, следовало, что у нескольких больных, поступивших в последнее время имя, начиналось с букв «А» и «П» (в списке были указаны только инициалы). Так ничего и, не придумывав, Сергей прошёл внутрь и стал искать первую из трёх заинтересовавших его палат. В палате №5 ничего интересного не было. Шесть стоящих впритык друг к другу кроватей, несколько кособоких тумбочек-инвалидов, и три-четыре пижамных больных. Только он вышел в коридор, как к нему подбежала уродливая с круглым и жёлтым как лепешка лицом медсестра.

-А кого вы ищете, молодой человек?

-Да тут знакомый лежит, посылку надо передать.

-Как фамилия?

Сергей, не зная, что сказать, буркнул себе что-то под нос и забежал в следующую палату. Если бы «Холмса» и здесь не было, он бы и не знал, как выпутаться из создавшейся ситуации. Но тот тут был. Он лежал возле самой стены. Ито ли дремал, то ли просто смотрел в потолок. Сергей подошёл к нему, и тихонько потеребив за плечо, заставил обратить на себя внимание.

-Я вас сюда вчера привёз. Вот пришёл узнать, что и как.

-Спасибо что привёз,- как будто бы искренне обрадовался больной, - ну давай знакомиться, спаситель, ты мой. Тебя как зовут?- он привстал, и Сергей увидел на его предплечье большое родимое пятно грушевидной формы, точно такое же было и у него на левой руке. «Мама говорила. Что это у меня от отца»,- подумал он, машинально произнося своё имя.

-А меня Андрей Сергеевич, - продолжил обладатель травмированной ноги. -Слушай, Я ,конечно понимаю, может тебе не с руки. Сделай доброе дело. Я здесь комнату снимаю. Так у хозяйки телефон барахлит. Надо бы её сообщить, что со мной произошло. А? Я и заплатить готов, ну просто очень надо.

-Да ладно я и так сделаю.

-Ой, выручил. Просто и не знаю, как тебя отблагодарить. Я сейчас,- и сыщик полез куда-то в тумбочку, вытащил обрывок бумаги, ручки и что-то написал. Затем свернул это, и на образовавшейся чистой поверхности большими буквами обозначил адрес. - Слушай Сергей, ты же знаешь, где адмирала Колчака, бывшая Красногвардейская улица.

-Не-а.

-Ну, ещё от базара идёшь вниз, там аптека. Потом кинотеатр и налево. Понял?

-А…знаю...знаю,- сообразил Сергей.

-Ну, так вот поднимешься на второй этаж. Здесь написано.- он указал на листок. - Дом №14, квартира №15. Откроет тебе старушка. Зинаида Филипповна. Скажешь ей. Что попал я, мол, в больницу, что ничего страшного. Что спросят, ответишь. Ну. А вообще я ей всё в записке написал. А на днях зайдёшь ко мне, как время будет, лады?

Собственно на этом разговор и закончился. Сергей вышел и ещё раз прочитал фамилию Андрея Сергеевича в списке на стенде. Она совпадала с его собственной. «Отец»,- мелькнуло у него в голове. Как мечтал он о нём в детстве, как ему недоставало его. И вот теперь он был так рядом. Буквально в двух метрах. Сергею хотелось подойти к нему, обнять, расспросить, как он жил все это годы. Его охватила волна нежности и тепла. Но с другой стороны, подойти вот так запросто к абсолютно незнакомому человеку. Может он совсем и не отец. А может, он и знаться с ним не захочет. Нужно было сойтись с ним поближе, помочь во всех его проблемах и только потом открыться, сказав «я твой сын».

Сергей поехал к Зинаиде Филипповне. Он доехал сейчас до базара. И следуя сейчас указаниям «папы» искал сейчас нужную улицу. На предстоящий разговор он возлагал большие надежды. Как можно больше узнать от старушки об Андрее Сергеевиче. Кто такой, чем занимается, что ему надо от тех двоих, из-за которых он сломал ногу.

День был серый пасмурный. По-особому неуютно шумели раскачиваемые ветром деревья. Людей почти не было. Четырнадцатым оказался трёхэтажный потемневший от времени и как будто покосившийся на одну сторону кирпичный дом. Поднявшись по довольно крутой со стёртыми ступенями лестнице, Сергей стал звонить в пятнадцатую квартиру. Никто не отвечал. Он подумал, может, у них звонок сломан, и постучал в двери. Тот же результат. Ничего другого, как уйти не оставалось. На улице потемнело. Было холодно. Хотелось есть. Настроение было скверное. Откуда-то сверху сквозь открытую форточку донеслись обрывки какой-то бубнящей мелодии. «Всё то же, - подумал Сергей,- тупое исполнение уготованных историей возможностей. Создались условия для развития такой музыки, их использовали. Есть возможность включать магнитофон каждый день и слушать одно и тоже, тут же включают. С ним, с Андреем Сергеевичем, наверное, тоже самое. Что ж другого может быть, только мистика какая-то».

Но что-то не давало приписать этому делу общие черты. Сергей не мое его объяснить. Оно выбивалось из общей шеренги, стояло особняком. Оно нарушало ту невыносимую, но устоявшуюся ясную картину мира, которая существовала в голове Сергея. И если та сотни раз обдуманная, была невыносима, то эта пугала своей неопределённостью, своей ускользающей от разума подоплёкой. А самым главным было то, что он хотел отца.

 

На следующий день Сергей побывал у Зинаиды Филипповны. Она оказалась маленькой приветливой и словоохотливой старушкой. Узнав, от кого он, и при каких обстоятельствах познакомился с Андреем Сергеевичем (она называла его Андрюшей), предложила Сергею чай с вареньем и ещё какие-то крендельки. Рассказам её не было конца: и про то, как войну жили, и почему соседний дом короче этого (оказалось, в него немецкая бомба угодила, и одна половина сгорела), и про мужа своего, но, естественно, ни то, какая у неё пенсия, ни то, кем её муж работал, Сергея не интересовало. Задав, вскользь несколько насчёт «Андрюши», он сумел выпытать, что «раньше он жил в этом же городе, и мать здесь его жила, а я его крестной была…потом подался на Север», лет пятнадцать там пробыл, а недавно вернулся и у неё, Филипповны» дом снял.

Пока старушка в очередной раз ходила на кухню, тарахтеть кастрюлями, Сергей прошмыгнул в «Андрюшину» комнату. Ничего примечательного: старенький диван, абажур, пара стульев. Он полез в шкаф. Целая полка была занята женскими лифчиками. Трусикам, чулками прочей дамской дребеденью. Сергей понял так, что это принадлежит какой-нибудь подружке Андрея Сергеевича. При этом старушка уверяла, что никаких «женщин он к себе не водит».

Когда Сергей пришёл домой, то почувствовал, как болит голова. Его знобило. Эта беготня, которую он вёл все эти дни, привела к тому, что он простудился и несколько дней был вынужден пролежать дома. Но как только ему стало лучше, он в тот же день побежал к отцу, в больницу.

Андрей Сергеевич читал газету. Он обрадовался, когда увидел Сергея. Оказалось, Филипповна уже была здесь и натащила столько всего даже слишком. Он и Сергею конфеты, мандарины предлагал. Ещё раз благодарил за то, что в тот день его в больницу довёз. Они вышли в коридор. «Я смотрю ты парень надёжный,- допрыгав на одной ноге до подоконника, начал Андрей Сергеевич.- Тут такое дело. Есть один адрес. Туда нужно письмо отнести. Где я, что со мной - ни слова. Письмо из рук в руки. Принесёшь ответ - стольник твой».

…Сергей стоял на лестничной площадке новехонькой девятиэтажки. В самом центре города. Ему надо было позвонить в квартиру «52». Массивные с тяжелой ручкой двери наводили на него если не чувство страха, то какой-то неуверенности. Письмо он, естественно, давно прочитал. «Или ты вернёшься от этой дряни в юбке ко мне, или я …Ты знаешь, что я сделаю»… и чуть дальше строчка бежит вниз. Неровный прыгающий почерк. «Я жить без тебя не могу».

Дверь открыла та самая ресторанная женщина, которую он видел с толстяком. Только теперь она была в домашнем халате.

-Здравствуйте, меня просили письмо Кириллу передать.

-Кто просил?

-Андрей Сергеевич.

-Он здесь? В городе?

Сергей молча протянул конверт.

-Ну хорошо раздевайтесь, проходите.

Дорогая мебель, огромный телевизор, хрустальная люстра. А впрочем, ничего особенного, «Где же разгадка, где она». Женщина прочитала письмо. «Позвоните денька через два».

 

Он долго стоял на переполненной людьми остановке, ожидая трамвая и наблюдая как через дорогу два детсадовца играют в забаву его детства: старательно топчут девственную поверхность недавно выпавшего снега, стараясь не оставить ни одного нетронутого кусочка, а потом лепят из него снеговика. Наконец он почувствовал, как околевают ноги, и решил идти домой пешком. Остановки через три-четыре он увидел длинную вереницу стоявших один за другим трамваев. Откуда-то невнятно раздавались мегафонные призывы. Сергей подошёл поближе: улицу перегородила целая манифестация. Люди шли с транспарантами, а шедший впереди колонны бородач, поминутно оборачиваясь к остальным, выкрикивал в громкоговоритель: «Идём к центру. Долой химию. Виновных к ответу. Байкова в тюрьму». Байков - это была фамилия Сашки. Сергей понял: ЧП на заводе, и так как никто ничего толком объяснить не мог, побежал домой, узнавать, что и как.

 

У них в квартире сидела Люся, Сашкина жена, что было само по себе удивительно (одна без мужа она никогда не приходила). Положение было очень серьёзное. На заводе произошла утечка конденсата из подземного хранилища. Всё это попало в городской водозаборник. Сашка давал сейчас показания в прокуратуре. Зазвонил телефон, и один из знакомых сообщил, что Сашку заключили в КПЗ. Мать Люсей мгновенно оделись и бросились в ГУВД, узнавать, что в чём его обвиняют.

В квартире остались только Сергей и его маленький племянник Алик, всё так е неторопливо продолжавший собирать домик из немецкого конструктора. Ему ещё только предстояло прожить жизнь, подчиняющуюся тем же неумолимым законам, как и у всех.

Потом пришло время обедать. Но оказалось, что дома нет хлеба. Сергей решил быстренько сходить в ближайший продуктовый магазин. Очереди к счастью, не было, и хотя хлеб был несвежий, лучше, чем ничего, Он завернул за угол и тут его «ослепило». Сначала глаза, ноги, волосы, тёмно-рыжие длинные и прекрасные. «Простите, не скажите, который час», - спросила девушка голосом с едва слышной хрипотцой. И от этого голоса его сердце забилось чаще. Именно этот тип женщин он обожал. Ему хотелось продлить общение, но он почувствовал по взгляду, во всяком случае, так ему показалось, что она не расположена к этому. Он пошёл домой, думая о прекрасной незнакомке.

Он успел вовремя. Маленький Алик взгромоздился на подоконник открытого окна в зале. И если бы не дядя лететь ему с четвёртого этажа, не иначе. Кто-то стучал в двери. Сергей пошёл открывать и увидел на пороге её, всё ту же «магазинную» красавицу.

-Ой, простите. Это опять вы. Вы не скажите, здесь Барсуков не живет

-Нет. Здесь никакой барсуков не живёт,- категорично заявил Сергей. Живший в этом доме с рождения и, естественно, знавший здесь всех и всё.

Ф.…ух. С утра хожу и всё без толка,- совсем как ребёнок надула губки девушка.

-Может, водички выпьёшь, - любезно предложил Сергей. Тебя, кстати как зовут

Девушку звали Светой, и от стакана воды она не отказалась. Она посидела еще полчаса и ушла, успев перед этим договориться с Сергеем о завтрашней встрече.

 

Мать с Люсей вернулись поздно, встревоженные и обеспокоенные до крайности. Сашке «шили» уголовное дело. Люсе посоветовали нанять одного хорошего адвоката. И она собиралась завтра в Москву, договариваться, сколько это будет стоить. В газетах и по местному телевидению тема экологической катастрофы заняла центральное место. Руководство стояло на том, что «причиной аварии были безответственность и халатное отношение к своим обязанностям администрации завода. В частности…(тут упоминалась Сашкина фамилия). Сергей же был склонен разделить мнение одного из экспертов, утверждавшего. Что в процессе строительства завода не было проведено комплексного изучения грунта. Проект был типовой, а геология района нестандартной. Вообще и это вписывалось в Серёгину схему жизни. Когда-то давно геологические или иные процессы пошли здесь по-своему. Не так как в 95% случаев, а приходилось расхлёбывать сейчас и сегодня.

Следующие две недели матери почти не было дома. Она то собирала какие-то справки. То носила передачи. Что же касается Светы, то дела здесь развивались на редкость успешно. Она была девушкой его мечтой. Нет, правда, он родство душ. И в манере одеваться. И в стиле жизни не раздражало ничего. Радость от встречи с нею, оттого, что он нашёл Её (именно так с большой буквы) буквально переполняла его. Даже теория, ставшая частью его мозга, отступила, спряталась на время. Он был похож на наркомана. Света стала его кокаином, и каждый день он с радостью вспрыскивал себе под кожу новую и новую порцию зелья.

Однажды они сидели у Светиных друзей, молодожёнов, снявших недавно квартиру, и пока хозяева возились на кухне, света рассказывала о своей семье: об отце, бабушке и т.д. « А ты знаешь,- начал вдруг Сергей,- завтра в 10 утра я скажу своему отцу, что я его сын». И он рассказал Свете всю историю (назавтра у него была назначена встреча с Андреем Сергеевичем).

Они засиделись заполночь, и домой он пришёл под утро. Двери ему почему-то открыла соседка, сидевшая с Аликом. Оказалось, мать сегодня схватил удар, её отвезли в больницу, и Люся сейчас была там.

Он побежал по указанному адресу. Люся сидела в коридоре, тускло горело несколько фиолетовых ламп, да уныло бродила дежурная медсестра. Оказалось операция продолжается уже целый час. Он отдал бы всё за то, что бы с мамой ничего не случилось. Осознание того, что мама, тот близкий человек, который всегда оберегал и заботился о нём, было настолько сильным, что перехватывало дыхание. Чтобы как-то обуздать волнение, он стал ходить по коридору из стороны в сторону, измеряя его линолеумную поверхность. Так прошла ночь, а утром усталый хирург сказал, что всё будет хорошо. Поцеловавшись на радостях с Люсей. Он побежал на автовокзал, где у них была назначена встреча с Андреем Сергеевичем. «Папа», - рвалось из его груди. Ему хотелось обнять и поцеловать его. Сергей простоял около двух часов. Подходили и уходили автобусы. Пассажиры «штурмовали» кассу и «залётных» водителей, зазывали к себе покупателей многочисленные торговцы. А отца не было. Сергей постоял ещё немного, не зная, что делать, и, наконец, ушёл, осознав тщетность ожиданий.

Через час он был уже у Светы. «Что это ты такой синий. Замерз, наверное,- защебетала она. - Я сейчас только чаю сделаю, да мой хороший», - побежала она на кухню. Пока Света была на кухне, ему стало скучно. Он походил по комнате в поисках занятия для себя, и, заметив, наконец, стоящий на полке семейный альбом примостился с ним на диванчике. Светина мама, её папа, света в годик, в пять лет. «Первый раз в первый класс»... и вдруг эта женщина, за которой охотился его отец. «Любимой племяннице от тёти».

-Что это? Что это?- ворвался на кухню Сергей.

-Ты только не волнуйся. Я тебе всё объясню, - заставила его сесть Света. - Понимаешь, моя тётя встретила недавно одного хорошего человека. Всю жизнь она искала такого. Она хочет выйти за него замуж. Я не знаю, какие у него были дела с твоим отцом на Севере. Твой отец гомосексуалист. Он влюбился в него как в женщину. Он шантажирует его какими-то документами (они вместе работали на приисках) с тем, чтобы тётин друг вернулся к нему. Мы проследили за тобой, и моя тётя попросила, чтобы я выведала у тебя информацию об его планах. Сначала я встречалась с тобой только из-за этого. Но я люблю тебя сейчас. Ты понимаешь меня,- она затрясла его за плечи.

Он оттолкнул её и выскочил квартиры. «Так вот как обстояло дело. Никакой необъяснимой загадки не существовало. Всё то же, как всегда. Живи мой отец в Древней Элладе, никто не смотрел бы на него косо. Но ему довелось родиться в обществе, где в силу исторического развития, он воспринимался как «прокажённый». От этого и все его мучения, и уход от матери, и странные поступки. Что касается Светы, то меня вообще использовали».

 

Из дневника, найденного в комнате пропавшего без вести Сергея Б.

 

..Всё началось с похорон профессора Соклакова. Был летний дождливый день. В последний путь усопшего пришли провести сослуживцы, друзья, студенты, родственники, естественно. У меня была температура, го я пришёл из чувства приличия. Нет, никакой горечи, чувства безутешной утраты я не испытывал. Соклаков был моим научным руководителем, ценил меня, сулил мне аспирантуру, и, конечно, с этих позиций мне его смерть была не на руку. Итак, он лежал в гробу. Рядом всхлипывала его жена. Заиграл оркестр. И траурная процессия тронулась. Мужчины, несущие гроб, люди с венками, музыканты, ну и все остальные. Он лежал. А они шли. Утром прошел дождь, и люди старательно поднимали ноги, переступая через лужи. Недовольно урчал грузовик, которому траурная процессия перегородила путь. Молодая женщина поправляла сыну курточку, маленький, съёжившийся под тяжестью лет, старик прикуривал у высокого усатого мужчины, две старухи в изъеденных молью кофтах сплетничали насчет окружающих. Кое-кто из студентов, толпившихся в конце процессии, тайком улыбался (видимо, травили анекдоты).

И тут меня пронзила мысль: «а зачем жил покойник. Ну, несколько, безусловно, блестящих идей, что составили ему имя. Но ведь это и всё…Ради этого?»

Для меня всегда, насколько себя помню, научная деятельность была всем. Любимым делом, работой, смыслом жизни. Но если впереди смерть, то всё это становится бессмыслицей.

Зачем я куда-то иду, зачем дышу, зачем ем, зачем пью, если впереди конец.

И тут пошёл дождь, не по-летнему холодный. Он был не обливным, а редким грибным. Капли медленно по одной падали на моё больное горячее (температура у меня была 38* c с чем-то) тело. Это как будто тебя кипятком поливают, только наоборот. Это было ужасно. И я не смел покинуть эту толпу бредущих за гробом людей. Это было неудобно. Но Яне понимал, а зачем всё это . это правила приличия это венки, это машины. Если впереди - ничего. Пустота. Бездна.

Эта мысль овладела мной. Но сама по себе она казалось, какой-то висящей в воздухе. Кругом ходили люди, они смеялись, разговаривали, ругались. Они жили. Было ясно, что если впереди смерть (в чём сомнений не было), то жить не стоит, незачем, надо быть честным, всё это превращается в фарс, в перевод пищи, в показуху. Представим себе телевизор, у которого отсутствует звук. На экране яростно вплоть до драки о чём-то спорят люди. Но вы не понимаете. В чём суть дела. Они дерутся за мешок с золотом. Но ведь перед лицом смерти- всё ничто. Какое ещё золото?

Я повторю ещё раз. Мысль висела в воздухе. Это была истина. В этом сомнений не было. Но как она соотносится со всеми другими, я ежеминутно видел и слышал, я понять не мог. Это были какие-то разные истины. С одной стороны, я люблю математику, а с другой стороны, бессмысленно, даже подло и бесчестно, заниматься ею, если впереди - гроб, могила. Мне хочется смотреть детектив по телевизору, но как можно это делать, зная итог всего.

Рухнула стена наваждения. Бессознательной слепой жизни. Я не понимал, как мне жить дальше. Что делать, как поступить со всем моим прежним образом жизни. Потом уже прочитал в «Исповеди» Толстого такую фразу: «Нельзя сказать, что я хотел убить себя. Сила, которая влекла меня прочь от жизни, была сильнее, полнее, общее хотенья...» Что-то такое было и со мной. Но я не мог наложить на себя руки потому что, не зная всей правды, всеобъемлющей и полной, как можно принять решение. А вдруг оно неверное?

И тогда я стал искать. Я искал долго и упорно. Я рыл как крот. Не жалея сил, не зная передышки. Я перевернул горы книг. Ведь от этого зависело всё моё существование…

Мы живём в мире, где господствует принцип генератора случайных чисел (его ещё часто в лотереях всяких, конкурсах используют, когда дело до выигрышных номеров доходит). Представьте, некий замкнутый сосуд, в котором находится множество шариков. Шарики, на каждом из которых нарисован какой-нибудь номер, вращаются, бегают по этому самому стеклянному шару, сталкиваются, бьются друг об друга. Наконец, один из них рано или поздно, неважно, выкатывается.

Точно также обстоит дело и в жизни. Как появилась ручка, которой я пишу всё это. До этого были перья и чернильницы. Потом появились материалы и технологии, пригодные для шарикового стержня. Идёт время. Ждём изобретателя. Это может произойти на год раньше или позже. В конце концов, это может не происходить так долго, что появится возможность для создания сразу капиллярного стержня. Но вот это произошло. Сначала ручка имеет форму, приданную его фантазией. Потом другие люди, как шарики, её усовершенствуют.

Тоже мне пример, скажите вы мне. Тут идёт дело о мироздании, а он с какими-то ручками. Хорошо вот вам другой пример, серьёзный. Так что останетесь довольны. Возьмём процесс образования жизни. Существует потенциальная возможность, что на планете с определённой совокупностью природных условий такое может произойти. Во вселенной образуется бесчисленное множество планет. Но на одной из них слишком высокая температура, на другой не тот состав атмосферы (если она вообще есть), на третьей слишком сильное магнитное полн. Но вот, наконец, может быть, миллионная по счёту появляется планета, где все факторы соответствуют тем узким рамкам, в которых только и возможно зарождение жизни.

И так всё: наша работа, наши увлечения, искусство, политика, наука, спорт… Наше «я». Всё существует в истории, а мы живём погружённые в эти разноплановые пласты как консервированный помидор в банке.

Итак, говоря о человеке, задаваться вопросом «зачем» - глупость. Единственное возможное словосочетание «потому что»…

Человек рождается и живёт не для чего-то, он ложится в могилу потому что…

Да, вся наша жизнь и реальность нас окружающая, есть лишь реализация тех потенциальных возможностей, которые уже достигнуты.

Тяжело жить, когда всё происходящее со мной, всё что видят мои глаза и слышат мои уши, осознаётся лишь как шарик, выскочившиё из отверстия вращаемого лотерейного « барабана».

Всё что окружает нас, начиная от солнца, ежедневно совершающего свой обход и заканчивая паучком, ползущим по оконному стеклу, объясняется теорией генератора случайных чисел.

Все мы похожи на мушку, чья мумия покоится в янтаре. И от этого некуда не деться. Ведь никто не будет спорить, что дважды два четыре - а это то же самое.

Но мы не жалкие мушки, а действительность, в которой мы живём не лучистый, радующий глаз янтарь. Оттого-то и невозможно жить.

Все мы едем. В наш поезд постоянно заходят новые пассажиры. Они едут в грязных, плохо освещённых вагонах, в толчее и давке, споря и ругаясь из-за места возле окна. А потом. Когда колёса поезда отстучат определённое количество километров, пассажиров выносят. И так постоянно - одни входят, других выносят.

Но я не могу, не хочу, не желаю смириться с тем, что моя единственная неповторимая жизнь-это поезд без начала и конца, где в гадких вонючих отвратительных вагонах я должен чего-то хотеть и к чему-то стремиться.

Невыносимо.

 

Труп неизвестного был обнаружен местными школьниками на реке, когда сошёл лёд.