Подпольщики разные бывают. Петров, например, был тайный поэт. Не в том смысле, что он незаконное, противоправное писал, и уж, конечно, не в том, что отсылал крамолу невесть куда тайной почтой. В том то и дело, что никуда и никогда. Просто писал человек и писал, а потом складывал тетради в ящик письменного стола. Именно такие столы и носят название «долгих». Кроме чиновничьих, разумеется. Не в обиду будь им сказано. В общем, никуда не девал Петров своих трудов. А куда девать? Днём работает, в редакцию не поедешь. А к почте нашей Петров особого доверия не испытывал. Отчего такая антипатия, не знаю, но не доверял он ей. На работе тоже ничего не читал из своих творений. Поди, засмеют. Нет, уж лучше не соваться. А супруга и не заглядывала, что он там пишет. Не любопытная она у него. Ну, сидит, корпит над чем то своим ужасным подчерком. Мало ли какой бзик у кого. Всё лучше, чем по пивным шляться. Так вот и оставался Петров незнаемым никем, кроме своей души, которая, как известно, для посторонних, да и для близких, зачастую, потёмками является. Так вот и писал Петров год, писал другой… В общем, долго корпел и много тетрадей израсходовал. Так много, что захотелось ему однажды увидеть свои рукописи в виде книги. И тут, на его счастье, заболел он. Не подумайте, что я злорадный. Болезнь то тьфу была. Фаренгит. Но, тем не менее, три недели бюллетенил. Фаренгит то запущенным оказался. Не важно, как и почему он его запустил. Промашка, конечно, с его стороны. Нельзя так к собственному здоровью относиться. Однако, этот дополнительный как бы отпуск, позволил ему подготовить рукопись. Ведь он же и в отпуск сразу после болезни пошёл, чтобы укрепить першащее и саднящее горло, которое, разумеется, не хотело так вот сразу после бюллетеня глотать строительную пыль. И Петров, в данном уже случае, поступил весьма мудро. И вот эти чуть ли не два месяца провёл с пользой и подготовил весьма объёмистую книгу. И захотелось ему тогда испытать себя и посмотреть на собственные творения глазами постороннего человека, услышать мнение других. А где же аудиторию же взять? Да Петров был мужик находчивый и, не долго думая, отобрав лучшие свои творения, пошёл в областной ГУИН. Другими словами в управление, которое ведает лагерями да тюрьмами. Если это дело выгорит, рассуждал Петров, то тут он как бы сразу двух зайцев убьёт. С одной стороны богоугодное дело совершит. Всё-таки, как-никак, пусть и за преступления, но страдают люди. А стало быть он, Петров то есть, как бы и облегчит им тяготы срока. Разнообразие в жизни, а тем более арестантской, большое дело. А тут и второй заяц появляется. Никуда аудитория не убежит. Так что читай и наблюдай реакцию на свои вирши спокойно. Так оно в принципе и оказалось. Даже, можно сказать, что Петров никогда не чувствовал себя столь свободно и раскованно, как на зоне. Одним словом, здорово всё рассудил Петров и не ошибся. И привнёс он полтора часа поэзии в женские сердца, которые, как известно, являются наиболее чуткими барометрами прекрасного, даже если бьются эти сердца под серыми казёнными робами. И так понравился Петров, вернее его стихи, женщинам заключённым и женщинам офицерам, которые при первых состояли, что пригласили растроганные дамы поэта, вышедшего таки из подполья, хоть это и случилось за колючей проволокой, на грандиозное мероприятие под названием «Мисс зона».

Вот тут то и начинают разворачиваться главные события. А, надо вам сказать, что перед своим выступлением перед гражданками осуждёнными, почему то это слово все офицеры ГУИНа с ударением на У произносят, но не это главное, а то, что Петров постригся коротко. Не потому, что боялся в лагере вшей нахвататься, такого в наше время нигде и нет, тем более у женщин. А что это так и есть, Петров сам убедился, не увидев не то что окурка, но даже соринки в этой женской колонии. И этот факт его весьма впечатлил и поразил и, даже вспомнилась армия, где тоже был порядок, но по сравнению с женской колонией просто свинарник. Не подумайте, что я охаиваю наши вооружённые силы, но лишь подчёркиваю женское усердие и природную страсть к порядку и чистоте, подкреплённую требовательностью офицеров женщин. Впрочем, я отвлёкся. А говорил то я про стрижку Петрова, которую он делал себе исходя из соображений гигиены. Надеюсь, читатель не забыл, что Петров трудится на стройке, где, как всем известно, и пыль, и грязь, не говоря уже про шум и запахи краски, которые в данном случае для нас не существенны, тем более не существенны для волос Петрова. Но, в общем, читатель понял, что в данной среде, где столько вредностей, лучше ни бороды, ни усов не носить, да и короткая стрижка предпочтительней. Что Петров и сделал. И предстал перед дамами-заключёнными вроде как бы своим братаном зека из соседней колонии. Нет, конечно, его представили аудитории, но внешне его творческая голова всё-таки ничем не отличалась от головы рядового и даже не рядового заключённого. Но Петрова это вовсе не смущало, ибо так стригся он уже многие годы. Но ведь зрители-то этого не ведали. Противоречия в моих словах не ищите. Речь, в данном случае, идёт о телезрителях. Ведь столь грандиозное мероприятие с таким непретенциозным названием «Мисс зона», где Петров принимал участие как почётный гость, снималось всеми телестудиями губернии. Но, по простоте душевной, Петров не придал этому факту особого значения. Во первых, как я уже сказал, Петров к своей лысине давно привык и даже если бы знал о столь грандиозных съёмках, то не изменил бы причёски. Во вторых, как полагал Петров, не его же снимают, а дам участников конкурса, которые щеголяли по сцене в великолепных нарядах, танцуя, распевая песни и поражая весь белый свет, как за колючей проволокой, так и вне своей красотой, обаянием и, даже эрудицией. И так был увлечён Петров представлением, что и не заметил, как и его лысина попала крупным планом в кадр всевозможных телеканалов. И увидели его многочисленные знакомые, родственники и даже строгое начальство фирмы. И для всех родственников, знакомых и даже мудрого и всё понимающего начальства, было совершенно непонятно, как этот скромный труженик строительной индустрии оказался на территории колонии. И навряд ли бы кто и разрешил столь хитроумную загадку, если бы не подсказка диктора, который прямо, на весь честной, честный и не совсем честный мир оповестил, что ради такого незабываемого праздничного события, женскую колонию посетили по особому разрешению не только гости губернии и, само собой разумеется гости ГУИНа, но и заключённые соседней мужской колонии. Так что почему лысая голова Петрова мелькает на фоне строгих своим однообразием причёсок осУжденных дам, уже не было неясностью ни для кого. Тем более что в этом же ряду сидели и другие такие же лысые, те, что были соседями и гостями. Вопрос же, как это так быстро с момента заключения под стражу Петрову разрешили быть гостем, хотя совсем недавно не только родственники, да знакомые, но и зоркое начальство видели его на свободе, ни у кого не возник. Мало ли какие порядки сейчас в правоохранительных органах и в колониях.

И вот в следующее воскресенье, когда Петров давал свой очередной концерт в очередной колонии, к нему домой повалили расстроенные родственники, обеспокоенные товарищи и суровые в своей скорби начальники. Причём начальников было даже двое. Убитый горем прораб, который все эти дни размышлял о том, кем бы заменить опытного Петрова и сильно ошарашенный происшедшим главный инженер. Ни прораб, ни главный инженер не походили друг на друга. Они были совершенно разные как по внешности, так и по характеру. Но в тот день выражение лиц у них было совершенно одинаковым – скорбно суровым. С такими выражениями физиономий народ приходит на похороны. Они оба, как по команде, хотя, конечно, никакой команды не было, сняли свои высокие, похожие на австрийские, кепки, чем очень обескуражили супругу Петрова, как вы догадываетесь, тоже Петрову. Я подчёркиваю этот факт потому, что женщина и до замужества была петровой. Разумеется, по чистому совпадению.

- Как супруг? – в один голос, дуэтом произнесли начальники, держа на вытянутых руках по полиэтиленовому мешочку.

- Ничего, - слегка растерявшись, лучше сказать опешив, ответствовала Петрова, которая, как мы знаем, и до замужества была Петровой.

Все немного помолчали, а потом супруга Петрова, которая и всегда была Петровой, растерянно пояснила:

- Мужа сейчас нет, он в тюрьме.

Для бедной женщины что тюрьма, что лагерь по её юридической безграмотности были синонимами и поэтому, своим ответом она невольно привнесла не ясность, но ещё большую путаницу и смуту в строгие, инженерные мозги начальства. Повздыхав некоторое время, начальники опять же в унисон, скорбно пояснили:

- Мы право не знаем, что в таких случаях приносить полагается, но, так как у вашего супруга недавно фарингит был, то сало слабо солёное. Сахар мы, сами понимаете почему, комовой принесли.

После некоторого замешательства Петрова всё же смогла ответить, что сахар сейчас для супруга не рекомендован врачом, ибо при таком заболевании любые углеводы как яд, вредны то есть.

Но скорбные души начальства такой ответ вовсе не обескуражил. Сурово и опять же в унисон повздыхав они дружно, в один голос, один басом, а другой приятным тенором, пояснили растерявшейся женщине, что сахар ей теперь и самой пригодится. После этого делегация столь же внушительно как и появилась, вышла за дверь. Расспрашивать о подробностях ареста расстроенную горем женщину они по первому визиту из врождённого, хотя и замордованного грубостью стройки такта, визитёры не решились. Так и ушли, оставив в недоумённом умилении Петрову. Потом началось посещение друзей и родственников, которые также были очень тактичны и ни о чём не расспрашивали, стараясь не бередить ранимую женскую душу. В результате в этот день семья Петровы получила такое количество сала и комового сахара, сколько не съели за всю жизнь два поколения Петровых и со стороны мужа и со стороны жены. Супруги и до сих пор грызут комовой сахар. Петров, правда, умеренно, так как свято выполняет рекомендации врача. А сало Петров отнёс в одну из мужских колоний на общак. Морозилка такого количества просто не вмещала. А чтобы вас, дорогие читатели, не расстраивать насчёт судьбы Петрова, привнесу ясность. С работы Петрова не уволили, хотя он и привёл-таки в некоторое замешательство умудрённое жизнью начальство, как, впрочем, привёл в замешательство и своих многочисленных знакомых и родственников. Ведь они все как бы уже распростились с Петровым на долгие годы. А вот почему Петрова с его лысой головой принимают не за крутого, которые сейчас, как правило, тоже лысые ходят, а чаще всего, даже неизменно за арестанта, только что выпущенного на свободу, я не знаю. Наверное, больно уж у него физиономия простецкая, не интеллигентная одним словом.