2004 г.

1

Где мог спокойно выспаться Дмитрий, так это только будучи в командировках. Ещё бы! Дома, в селе, работы всегда хватает, хоть и вовсе не ложись отдыхать. А жена! А маленький ребёнок! Да и должность в колхозе не шуточная – главный агроном. Всегда на ногах, всегда при деле. Жаль, что командировки – вещи полезные, но кратковременные, не под стать этой. Чудо ли, эвон куда послали – поближе к югу! Почему именно его отправили для обмена опыта, а не председателя – загадка. Как только мог этот вечно пунцовый коротышка упустить такую возможность? Ни дать, ни взять – явно директива ОТТУДА указывала именно ему, Дмитрию лететь. Да-да, не ехать, не трястись в автобусе или поезде, что тоже неплохо, а именно лететь. И это в наши-то времена, когда не только председатели колхозов и директора совхозов стоят с вечно протянутыми руками, а даже ОТТУДА идут жалобы на нехватку денег… Да и что перенимать, если у них, на юге, в садах и на огородах растёт то, что Дмитрий видит только на прилавках городского рынка по сумасшедшим ценам? Что толку глазеть, записывать, присматриваться, если климаты разные? Он-то, Дмитрий, положим, знает, что грецкий орех растёт на дереве, а мандарины привозят не из Африки, как знает, что в его колхозе этакие диковинки не вырастишь.

И вдруг на тебе!.. Самолётом!.. Три часа лететь!!!

А здесь, судя по намеченной программе, обстоятельно всё продумано. Утром завтрак. Потом поездка в один из запланированных по плану колхозов (не водку же жрать сюда приехали, а делом заниматься, то есть перенимать опыт; впрочем, и без оной никак нельзя). Обед само собой – по распорядку. Затем ещё пару часиков перекинуться словом-другим о намеченных правительством планах, обменяться мнениями со старым знакомым, таким же счастливчиком из соседнего совхоза; а уж после… естественно, ужин… на всю катушку, как в славные советские времена, о которых говаривали коллеги постарше, поопытнее, побогаче. Вот они, можно сказать, даже не говаривали, а вспоминали и плакались, плакались, плакались…

Но главное! Сабантуй должен был продлиться шесть дней. Вчера, кажется, был уже четверг.

Дмитрий строго решил отлежаться до завтрака. Конечно, еду можно было и пропустить, как и всё последующее, однако отмечаться следовало каждый день именно перед завтраком. Бе-да-а! Хорошо, что потом за тобой никто смотреть не будет, хоть иди обратно в номер.

Так и наметил поступить наш герой. Поднявшись с невероятно тяжёлой головушкой, кое-как оделся, обулся и, проигнорировав обычную чистку зубов, неспешно прошлёпал вниз, в ресторан, где уже столпилась немалая группа из таких же не совсем свежих (а то и похлеще) тружеников села.

Как полагается, Дмитрий черканул неустойчивой и непослушной рукой закорючку напротив своей фамилии, страдальчески обвёл взглядом присутствующих, которые всё больше молчали, подпирая стенки, и продвинулся к укромному уголку.

Спустя минут пятнадцать кто-то, словно осторожничая, приоткрыл двери в ресторан. Дмитрий, как и все собравшиеся, не испытывал голод, но жажду… И не напрасно…

Вошедшие заметно оживились, когда вошли и увидели на накрытых для них столах выглядывающие среди различных блюд знакомые до боли в голове и так необходимые сейчас горлышки бутылок с бесцветной жидкостью. Тут же расселись по местам, надо сказать, без особого предложения и суеты, и разлили в стопарики. Первый тост какого-то очкастого и мордастого чинуши предотвратили в самом зародыше робкими постукиваниями наполненных стекляшек и позвякиваниями ложек, оставив в покое ножи и вилки. Такому приёму министерец омрачился, суетливо вытер бисеринки пота ни лбу, запнулся на полуслове, сделал какой-то непонятный махательный жест рукой, присел на место и сразу же прильнул к своему хрустальному сосудику.

Осушив первую, Дмитрий хотел было закусить копчёной сардинкой, намеченной минутой ранее, однако опоздал. Пока бросал взгляды по блюдам, снедь исчезала с поразительным проворством…

-Дмитрий Николаевич, можно вас на минуточку? – Мягкий мужской голос и осторожное похлопывание по плечу отвлекли его от попытки трапезничать.

Дмитрий обернулся взглянуть на нахала, хотел ответить парой слов из деревенской отборной лексики, однако тип, используя глуповато-виноватую улыбку и приняв помощь в качестве озорных трезвых глазок, опередил его, добавляя:

-Вам надлежит ехать домой. Мне сообщили, что жена ваша в больнице, точнее, в роддоме и находится в крайне тяжёлом состоянии… Извиняюсь, - захлопав глазками, промурлыкал тип, лихо крутнулся и неслышно засеменил к служебному входу ресторана.

Куда исчезла лёгкость после выпитого сейчас? Как быстро могли испариться пары похмелья от вчерашнего? Голова стала проясняться, но мысли по-прежнему хаотично блуждали от темы к теме. Наконец озарило!

«Боже! Что же это я сижу? Алла в роддоме, а я водку хлещу?» - дёрнуло по струнке совести Дмитрия, и он, вскочив со стула, стремглав кинулся к себе в номер.

На лестнице его попытался остановить мужичок, который проводил утреннюю проверку.

-Дмитрий Николаевич, если это вы…

-Знаю, чёрт вас дери… Уезжаю я, - не останавливаясь, метнулся вверх Дмитрий.

-А командировку?! Надобно отметить… для вас же! – кричал вдогонку мужик.

-Отправьте письмом, факсом… хоть самолётом, - едва услышал он голос удаляющегося Дмитрия.

2

На сборы понадобилось ровно полминуты, ведь одежда на нём была, а мелочь вроде зубной пасты, мыла, полотенца влетели в портфель одним широким махом руки. Оставалось определиться с транспортом. Дмитрий Николаевич схватился за трубку телефона и начал названивать. Через некоторое время выяснилось, что нужный ему поезд отправляется лишь следующим утром, автобусом можно, но тоже долго. Выручить мог рейс самолёта, до вылета которого оставалось два часа. Если постараться, то можно было успеть.

-Кажется, ничего не забыл своего, да и чужого не взял… Стоп, - рассуждал вслух Дмитрий, быстро протёрся между кроватями к тумбочке и подхватил складень, которую Дмитрий чуть было не оставил.

Складень как складень, но вещь религиозная, с тремя иконками. Дмитрий совсем недавно её купил в соборе в последней командировке, поэтому привыкнуть к ней ещё не успел. Бросив деревянную книжку в карман, Николаевич пулей спустился к выходу.

Покрутив перед носом водителя какого-то начальника увесистой по номиналу купюрой, словно куском сыра близ лисицы, Дмитрий и водитель быстро пришли к согласию и немедленно выехали в аэропорт…

Успел! Слава Богу!

Билет, конечно, пришлось покупать за свой счёт; но разве стоит об этом жалеть, когда дела домашние не просто плохие, а хуже некуда?..

Нет, это слишком! Прочь поганые мысли, думать только о хорошем, например, о будущем ребёнке… А может быть, он вовсе и не будущий, может быть, он уже настоящий, родившийся, может быть Дмитрий является дважды папой? Не хорошая, а отличная мысль. От такого теплее в груди и на устах улыбка…

-Чему улыбаетесь? Паспорт? Билет? – нарушила идиллию сотрудница аэропорта, симпатичная на личико, но в душе, наверное…

«Напрасно к людям цепляюсь, - успокаивал себя Дмитрий. – Девушка ничего плохого не спросила, не грубила, делала своё дело, а тут – на тебе! – стоит деревенский мужик в пиджаке и «улыбу давит» незнакомке. Любой не понравится. Ведь не к месту приятная мысль легла, затронула сердце. Ей, симпатюле, «по барабану», что-где-как в твоей душе. Улыбаешься, а перед тобой контроль… Какая, в задницу, улыбка! Спокойным нужно быть, сосредоточенным. Вот это правильно…»

Однако вслух сказал:

-Извините, девушка, замечтался. Вот-вот стану папой, - не удержался от соблазна похвастаться, но улыбку унял.

-Папаша… - посмотрев в паспорт, ухмыльнулась милая сотрудница, - да вам не папашей, а дедулей нужно быть. Сорок один год…

Не найдя достойного ответа, Дмитрий забрал документ с билетом и поспешил к посадке. Внутри стало гадко, противно.

«Ничего не скажешь – резанула не только в сердце, а в самый-самый клапан. Откуда ей молоденькой ведать, как в жизни-то бывает. Да, сорок один… пятый десяток! Жуть!!! Нет, это для неё жуть, а вовсе не для меня», - по-мужски, по-человечески обидевшись, размышлял он, звонко шагая по блестевшему – без единой былиночки - полу зала аэропорта.

Во время полёта Дмитрий не находил себе место. И надо было ему похвастаться отцовством, явно бес впутался. Нащупав в кармане складень, которую чуть было не оставил в гостинице, он повернулся к попутчику, лысому и чрезвычайно угрюмому неприятному типу спиной и тайком вынул религиозную вещь. Развернув её, всмотрелся в тоскливое с чертами упрёка лицо Богородицы; мельком кинул взгляд на иконку Иисуса, потому что глаза того всегда казались ему самоуверенными и наставническими; и затем остановил взор на располагающем к нему лике Николая Угодника-Чудотворца, внешние доброта и спокойствие коего заставляли Дмитрия задуматься, исповедаться, попросить насущное, одним словом – очиститься. Вот и на этот раз, посмотрев на изображение полюбившегося святого, он разоткровенничался душой.

Надо сказать, Дмитрий часто поступал таким образом, даже когда не была куплена складень. Новые времена и новая власть не просто реабилитировали религию в целом, а даже способствовали чуть ли не к всенародному прозрению. Благо, что бабушка Дмитрия была чрезвычайно верующим человеком, ещё ребёнком возила внука в городскую церковь на службы, поэтому, став одним из руководителей колхоза, ему было не стыдно за икону «Святой Троицы», висевшую, как положено, в видном углу хаты. Чего нельзя было сказать про председателя, который, повинуясь моде, приобрёл большую старую икону (наверняка в своё время ворованную) и водрузил на центральное место комнаты, подле телевизора. Хаять-то его хают старушки, пальчиками тычут за спиной, а ему всё равно. Дмитрий с детства был приучен бабушкой к молитвам. Правда, выйдя из портфельного возраста, перестал обращаться к Богу; пока…

Пока на жизненном пути не встретил Аллочку. Конечно, было от чего воскресить в памяти бабкино учение. Ему тридцать пять на тот момент стукнуло, а ей всего на год меньше. Поздняя любовь необычайно крепка… если настоящая, без притязаний на какой-либо расчёт. У Дмитрия с Аллой загорелись глаза друг на друга и бойко застучали сердечки с первого взгляда.

В первый же день знакомства он вернулся домой в одиночество и затхлую холостяцкую избушку, молча, без суеты подошёл к «Троице». Не стал включать лампочку, зажёг огарок свечи, поставил близ угла с иконой, стал на колени и неистово взялся молиться, не забывая осыпать себя крестными знамениями и иногда припадать лбом в пол – всё делал, как учила когда-то бабушка. Он молился, крестился и… просил, просил, просил. Всевышний внял его просьбам, и вскоре Дмитрий с Аллой повенчались, как положено. Как были счастливы они, как взволнованы, с какой теплотой встречала их его бабушка, с иконой и хлебом-солью в руках. Икона у старушки была эта, которую в последнее время Дмитрий почти не замечал, редко обращался к ней, но, надо сказать, регулярно вытирал пыль с неё и менял рушнички.

После свадьбы Дмитрий основательно пристрастился к молениям. Молился, естественно, втихую от супруги, ибо испытывал неловкость и, можно сказать, стыд. Затем привык, стал обращаться к Богу и в обществе жены. Алла относилась безразлично к набожности Димы, но иногда усмехалась: «Ты бы в церковь ходил, может быть, оклад повысят на работе, или повышение дадут, или, на худой конец, служебной машиной отблагодарят. Без толку пол волосами вытираешь и лбом стучишь. Гляди – пол проломишь». Говорила и убегала по домашним делам или же ложилась спать, чтобы не навлекать на себя неприятности от мужа. А он не сердился, только в след кричал: «Мне некогда, занятой я!» - и по-прежнему – бултых головой.

Во второй раз до боли в коленях простоял перед «Троицей» в ту ночь, когда рождался первенец, мальчик, появление которого осчастливило поздних родителей. Андрюша увидел белый свет после тяжелейших мук Аллы и неодобрительных советов врачей и их отнюдь не радужных прогнозов.

Возраст, безусловно, не старческий для Аллы, но подобные эксперименты природа для современных женщин не предусмотрела. Надо было остановиться, но жене хотелось девочку, как в старину сказали бы – помощницу маме, на гордость отцу и на загляденье остальным.

Решено было не мешкать…

Самолёт попал в «воздушную яму», и у Дмитрия перехватило дыхание.

-Чёрт… - негромко выругался он, но тут же осёкся, поглядев на строгий лик Николая Чудотворца.

Дмитрий трижды перехлестнул себя крестным знаменем, снабдив в придачу мысленно: «Прости, Господи», - и укорил: «Нельзя, Дима, нечисть упоминать, навлечь неприятностей можно».

Наконец, удобно устроившись и прикрыв ладонью иконки строгих Богородицы и Иисуса, Дмитрий обратился…

Со стороны были видны шевеления губ, полуприкрытые глаза и мелкие, резкие, непонятные для большинства жесты правой руки.

3

По прилёту решение оставалось одно: ехать сразу же в роддом. Взяв первое попавшееся такси, Дмитрий вскоре был на месте и расспрашивал дежурную медсестру.

-Чикида, Чикида Алла поступала к вам вчера? – волновался он.

-Минуточку… - Молоденькая медсестра полистала журнал и равнодушно выдала: - Третья палата. Реанимация. Не родила.

-Значит, не родила? – не понял Дмитрий.

-Пока не родила. Вы ей кто?

-Муж… Но я хотел бы узнать…

-Третья палата. Реанимация.

-А подробнее…

-К врачу.

-Что-нибудь серьёзное?

-Русским языком сказала – к врачу. У меня другие обязанности.

-А может…

-Мне за дополнительную информацию не доплачивают, - скучно зевнув, пролепетала девушка и отвернулась: мол, разговор окончен.

-Куда к врачу идти?

-О, майн гот, - раздражённо выдала она, - пока калякать со мной будешь, папаша, врач домой уйдёт; пятница ведь сегодня. А если разговорчивым будешь, то жена ещё раз забеременеет, и сам не узнаешь, от кого подарок, - ухмыльнулась медсестра.

Дмитрий выскочил на улицу и начал искать служебный вход.

-Что ищите? – затронула его юная женщина в цветастом фланелевом халате, сидевшая на скамеечке и крестиком сложившая веточки рук у себя на объёмном животе.

«В дочки мне годится, - заметил про себя Дмитрий, - а сюда же».

-Врача бы мне, милая, - как можно спокойнее сказал он, хотя видно было, что чрезвычайно взволнован.

-Я не видела, чтобы он выходил, значит, ещё у себя, - зажурчала девичьем голосочком будущая мама и, оторвав от животика одну руку, махнула: - В ту дверь. На второй этаж. Налево. Там увидите или спросите.

-Наспрашивался уж…Прости…те. Это я не вам. Ох, запутался. Спасибо большое. Удачи тебе, - нёс чехарду Дмитрий, глядя с благодарностью, умилением и восхищением на юную особу.

-Спасибо. Вам того же, - грустно улыбнулась та.

Но времени на разговоры не было.

Наверное, первая медсестра оказалась единственным равнодушным и грубым человеком из персонала. Вскоре Дмитрий, не без помощи людей в белых халатах, нашёл нужного ему врача.

-Чикида? Хм… - потупив взор, уточнил мужчина-врач необычайно крепкой комплекции и средних лет.

«Вот так гинеколог? Ему бы за плугом ходить», - мелькнула у Дмитрия шальная мысль.

-Присаживайтесь, - не поднимая взгляда, врач указал на стул. – Разговор серьёзный…

Дмитрий выходил из кабинета бледный и растерянный. Наслушавшись тысячу понятных слов вперемешку с медицинскими терминами на заумную для него тему, он вынес одно: дело обстоит хуже, чем думалось. Алла лежала под капельницей, и ей готовились делать кесарево сечение.

«Сердце, судороги, спазмы… От этих «с» в голове сумбур, - держась за голову, Дмитрий облокотился к стенке. – Ворох информации. Бардак».

-Вам нехорошо? – послышался за спиной участливый женский голос.

«Нет покоя», - подумал мужчина, ничего не ответил и пошёл прочь.

4

По-видимому, у Дмитриевой бабушки какой-то утончённый нюх на своего внука. А может, что-то или кто-то сверху подсказал досрочный приезд Димы; но она приковыляла в дом к нему буквально через пять минут после его приезда.

-Да, сынок, Аллочку-то забрала «скорая». Худо ей стало, в глазках, говорила, снежок пошёл, сердечко прихватило, - с порога сказала старушка, спокойно, уравновешенно, словно и делов-то – таракана прищемила.

-Ой, бабуля, дай посидеть, отдохнуть, мозги освежить: у тебя, кстати, выпить есть что? – буркнул Дмитрий и опустился в кресло.

-Ага. Мне, старой, тебе в магазин сходить? Ошалел, дура, - не теряя самообладания, с укором покачала головой бабка и присела на стул, на самый краешек.

-Извини, извини, родная. Ничего пока не спрашивай. Я был уже в больнице, - едва слышно, забормотал внук. – Сказали, что дела плохи. Операцию будут делать. Кстати, где Андрюша? Звонила ли ты маме с папой?

-Что? Что ты себе колдуешь? – освободив одно ухо от платка, спросила старушка.

-Говорю, Андрюша с кем? И дала ли знать родителям? – громче переспросил Дмитрий.

-Андрюша? У меня Андрюша. Где ж ему быть? Накормила сердечного, переодела, но не в ваши моднючие, бумажные, толстые трусы, а в штанишки, как полагается. Так вот. Маманя за сестрёнкой, значит, поехала, папаша шляется по работе, деды и бабки вовсе не появляются. На меня, почти покойницу, бросили…

-Не зуди, бабушка. Жизнь такая.

-Какая такая? Взял бы девку помоложе, тогда и детей строгай. Нынче девки дохлыя, худыя… - канючила с расстановочкой старуха. – Я твоего…

«Меня сегодня все хотят доконать, - не слушая словесный ручеёк, подумал Дмитрий. – И эта всё скрипит и скрипит, всё ей не то…»

-Не плети, бабушка, напраслину, - перебил он спокойные жалобные наставления старушки. – Звонила ли моим?

-Звонила. Вчерась. Они обещались… - вновь завела заунывную мерную «напраслину»; но внук уже не слушал её.

Дмитрий думал. Страдал. Ладно, что сынишка пока пристроен, руки развязаны. Не беда, что второй годик Андрюше, старуха поноет-поноет, да перестанет. Пусть памперсы хоть на джинсы меняет, пусть кормит, чем хочет. Вырастила в своё время детей, значит, и правнука не отравит и не оставит мокрым.

-Ты бы, домой шла. Малый один, не дай Бог, влезет куда, - посоветовал Дмитрий.

-Не волнуйся, сынок, не выпроваживай. Что зря слюни пускаешь? Обойдётся, переживаешь ты или нет, - успокаивала старушка, но сочувственно посмотрела на внука; в её глазах, обесцвеченных временем и воспаленных от выплаканных за много лет слёз, заблестело, но выдавить хотя бы одну каплю на щеку не было сил и желания; глаза заискрились от сердца, от понимания…

-Андрюха один, - пытаясь не обидеть родного человека, тихо и навязчиво повторил Дмитрий.

-Повременит. Если проснётся, то не вылезет.

-Откуда не вылезет?! – передёрнуло внука.

-Ведомо откуда. Из кровати. Я кровать спинками стульев со всех сторон обложила. Точно не вылезет.

-Выдумщица ты моя, - ласково бросил взгляд на бабушку Дмитрий и вздохнул.

-Жизнь, сынок, научила выдумывать. Дал Боженька глазками смотреть, головой думать, ногами да руками двигать – вот и шевелись… Ай, ладно, и впрямь засиделась. Хорошо, потопаю в свою хату. Посидела в гостях, почесала язык, пора и честь знать. Значит, иду в каморку… А ты, Димочка, не унывай. – Старушка поднялась со стула, опёршись на клюку, выгнула спину, постояла минуту-другую, перевела взгляд с удручённого проблемой внука на икону, аккуратно перекрестилась, переложив палку в другую руку, и зашевелилась к выходу.

Отворив дверь, остановилась на пороге и произнесла, сурово и громко:

-Помолись, Дима, помолись. И в церквочку завтра сходи, не стесняйся, никто там тебя не покусает. Оттого что побежишь сразу к Алле, проку не будет, за ней доктора посмотрят. А ты в церковь. Боженька всё видит, понимает… и тебе камень с сердца… Вот. Пошла, значит. Про Андрюшу не беспокойся.

Тихо, но протяжно и противно скрипнула дверь.

«Смазать нужно… Эх, что-то неспокойно… И Андрюша…» - подумал Дмитрий и разрыдался, дал волю напряжённым до предела нервам и державшимся на замке эмоциям.

Рыдал крепко, не делая усилий остановиться, пока, обессиленный и опустошенный, не откинулся к спинке кресла и не затих в беспокойном сне.

Просыпался за вечер и ночь несколько раз, но добраться до кровати, пусто стоявшей за шкафом, даже не пытался. Ворочаясь в тесном и неудобном кресле, Дмитрий думал о младенце и Алле, скрежетал зубами от душевной боли и вновь затухал на время.

5

Проснулся утром в прескверном настроении. В голове гудело, сердце готово было выскочить из груди, в душе – тревога.

«И впрямь следует сходить в церковь», - решил Дмитрий.

Так как церковь посещал он от случая к случаю, то и подготовил себя в надлежащем виде: перед выходом не пил, не ел, надел новый костюм.

Выйдя на улицу, сразу же ощутил все восторженности и прелести летнего утра. Поглядев на начинавший слепить желток солнца, и заслушавшись пернатой певуньей малиновкой, почувствовал некоторую лёгкость. Внутреннее напряжение спадало… Захотелось жить. В церковь пошёл околицей, сбивая бисер росы и вдыхая свежесть проснувшегося дня. Даже попытался пугнуть ради шутки навязанную на цепь тёлку, по инстинкту вяло перемалывавшую жвачку. Однако животное не выказало ни малейшего признака на страх, едва уступив тропинку и косо наблюдая за проходящим человеком.

-Обнаглела, устроилась поперёк дороги - и хоть бы хны…Молодая, а наглая, - вслух произнёс Дмитрий. – Отъелась на соках травы, вишь, как лоснятся твои крутые пятнистые бока.

В низине заприметил остатки седого тумана, неспешно и таинственно крадущегося к лесу в болотце. Над шапкой громадной липы, возраст которой никто из сельчан не мог бы предположить даже близко, на миг зависла крупная птица и камнем упала в высокие заросли травы тимофеевки.

«Кого-то цапнула», - отметил Дмитрий.

Тут переключил внимание на клёкот аиста, стоявшего в своём гнезде, сделанного из старого колеса телеги, которое водрузил сопляк Пашка, малый лет десяти. Одному ему ведомо, егозе-«разбойнику», как улучить момент, залезть на достаточно высокую соседскую берёзину, спилить в нужных местах ветви и сучья, а в созданную в кроне плешь втемяшить ненужную и отработавшую свой срок вещь – вещь, надо сказать, приличную по габаритам и весу.

«Молодец! Поступок достойный хвалы. Моему бы сыну такой характер, разум, смекалку. Конечно… беспокойный парнишка – но мужчина; ведь явно не один действовал, хотя никого не выдал, когда сосед ухватил мальчугана за ухо с разрешения его родителей и произвёл пытку в виде накручивания органа слуха пару раз по часовой стрелке», - приблизительно так оценил Дмитрий обстановку на сельской площади, где творилось публичное действо наказания вкупе с вытягиванием подробностей по свершившемуся факту.

Жаль, никто тогда за храброго человечного мальчонку не заступился. Это было в прошлом году, сосед тогда ещё пообещал привязать Пашу к дереву, над которым совершалось глумление, и сжечь, как Коперника… Казнь не привёл в исполнение, зато весной, едва только появилась семья аистов, Пашка утонул.

Стоит теперь берёза как памятник. И будет стоять, пока не усохнет. И колесо никто не снимет, ибо после установки все сучки к нему оказались подрубленными. Хитрец!..

К церкви Дмитрий подошёл в девять часов. Вопреки ожиданиям – он не опоздал к началу службы. Возле восстановленной десять лет назад церквушки, где в годы Советской власти находилось гумно, и бегали крысы-«бобры», собралось человек десять прихожан – старушки и кривой на глаз дед Прохор.

Заметив главного агронома, нетерпеливо и стеснительно подошедшего к воротам с крестами, сельчане зашушукали.

-Дмитрий Николаевич, здравствуйте! - поприветствовал дед Прохор.

-Доброе утро, - пробурчал Дмитрий и постепенно начал отдаляться от ограждений.

-В церковь пришли?

-Угу, - выдохнул он.

-Мы слыхали, что у вас пополнение в семье. Кого Алла Викторовна родила? С кем можно поздравить?

Дмитрий, ещё больше испытывая неловкость, решил-таки слегка приблизиться к кучке верующих пенсионеров, чтобы предотвратить громкую беседу.

-Пока не с кем, - ответил он. - Не так сразу.

-Это как сказать. Бывает, что иногда довезут, а она уже родила.

Загнанный в тупик, Дмитрий замолчал и даже посетовал, что вообще пришёл сюда.

«Бардак в стране, в селе бардак. В церкви – и то непорядок, - ругался про себя он. - Батюшка опаздывает, мало верующих посещают моления. А нужна ли тогда церковь, когда почти никого в ней нет?! Ох, гневлю Бога… Да простится мне, потому как всё же я прав».

В это время солидно, не спеша, подкатил «Опель».

Дверца в машине отворилась. Оттуда медленно и, как показалось, с трудом вылез поп, совсем молодой священник.

-Мир вам, - уставшим голосом поздоровался он, взглянул на Дмитрия и, закрыв дверцу и щёлкнув сигнализацию, «проплыл» сразу же к главному агроному.

-Дмитрий Николаевич! Рад, весьма рад встрече. Вы к нам? Помолиться, али по какому животрепещущему вопросу? - протянув руку для приветствия, залебезил батюшка. - Слышал, что супругу вашу в родильный дом отвезли. Знать, в миру станет на одного человека больше. Это хорошо. Пусть Спаситель и Матушка Заступница помогают роженице перенести испытание… Подождите, Дмитрий Николаевич.

Священник повернулся к прихожанам, приподняв рясу, вынул из джинсов связку ключей и подошёл к одной из старушек.

-Сестра, отвори храм Божий, приготовь необходимое к литургии. Я вскоре буду, - дал он наставление и вернулся к Дмитрию.

-Я вообще-то…- начал было говорить Дмитрий, но неожиданно осёкся.

«Действительно, зачем я пришёл? Просить, чтобы Алла благополучно разродилась? Но этого же прямо не скажешь»,- подумал он.

-Да-да, так с чем пожаловали? Не стесняйтесь, выкладывайте, что вас к нам? Я как раз давеча вспомнил вас благим словом, что руководство колхоза оказывает церкви посильную помощь. Замечательно, нельзя забывать нашего общего Отца, - взяв за локоток, батюшка отвёл Дмитрия от посторонних глаз.

-Молиться я пришёл, отец Леонид. На душе неспокойно, - запинаясь, словно школьник, пробурчал главный агроном.

-Помолиться?- с ноткой удивления, даже разочарования, спросил святоша.

-Как есть,- кивнул головой Дмитрий.

-Кстати. - Мгновенно преодолев барьер смущения, прямым взглядом наградил отец Леонид верующего руководителя. - Ваша бабушка давно не приходила на службы. Нельзя забывать Бога.

-О нет, батюшка, она по-прежнему верует и молится. Однако слаба стала, говорит, что боится не дойти.

-Это хорошо, что не теряет веры. Как-нибудь заеду навестить её, она ведь была исполнительной, аккуратной прихожанкой. Обязательно навещу, побеседую.

«Как же, навестить он бабку хочет! - отметил про себя Дмитрий. - Рубли ему нужны. Причастит её, деньгу срубит, да и сам причастится. Сейчас дыхнул, хоть противогаз одевай. Глазки-то красные, с пеленой. Откуда он только взялся? Восстановили церковь практически полностью за счёт колхоза. Сами в долгах, а на модное, хотя и нужное дело средств не пожалели. В администрации думали, что негоже стоять разваленному храму, когда везде открывают новые церкви. Но после первоначального наплыва как-то поток прихожан иссяк. А сегодня и вовсе десять человек, да из них двое певчих».

Словно прочитав мысли Дмитрия, отец Леонид заговорил:

-А я вчера венчал Бориса Гулькина, скотоводом у вас работает. Хорошую молодицу в жёны взял. Продавцом она работает в городе. Признаюсь вам, Дмитрий Николаевич, - лукаво ухмыльнулся молодой священник, пригладив мягкую, жиденькую бородёнку. - Немного отметили вчера сие событие. Кстати, председатель колхоза лично пришёл поздравить новобрачных. Сегодня поедут расписываться в город, так сказать, официально регистрировать отношения. Видите, Дмитрий Николаевич, на службу народу почти не пришло. Понятное дело! Второй день лучше первого. Проезжал мимо, а гармошка вовсю звучит, созывает. Так вот, Дмитрий Николаевич, всё село, почитай, веселится… Хотели, чтобы сегодня венчал их; однако не полагается по субботам. Я, знаете, законов не нарушаю, тем паче Божьих… Я думаю, что уедет Боря из села. Там, в городе, легче молодёжи, есть где погулять. А у меня, человека сугубо верующего и поставленного служить Всевышнему, какие забавы? Эх. Молодой…

«Околесицу какую-то несёт, а народ ждёт. Кривотолков ещё не хватало на мою голову»,- досадовал Дмитрий, не вникая в смысл сказанного батюшкой.

-Нам не пора? - намекнул он, кивнув в сторону церкви.

-Конечно. Идём, - встрепенулся отец Леонид; и они повернули к воротам с крестами.

-Каждый день благодарю Спасителя за понимание и участие со стороны руководства, - не унимался священник.

-Какая ещё помощь нужна для церкви? - наконец задал главный агроном такой ожидаемый для отца Леонида вопрос.

-О-о, нужна помощь, нужна. Главное, конечно, материальная помощь. Неплохо бы в этом году купол подкрасить, обновить…

-Извините, отец Леонид. Деньгами помочь не можем, мы сами у государства с протянутой рукой.

-Жаль, но, безусловно, понимаю. Нынче смутные времена. Все денег хотят, в церковь только старики ходят; а у них пенсии…- Отец Леонид цокнул языком.

-Но я поговорю с председателем. Думаю, выход найдём.

-Премного благодарен буду, - почему-то без особого энтузиазма поблагодарил священник. - Так вы, стало быть, помолиться пришли. Отличное, нужное дело. Молитву какую-нибудь знаете?

Дмитрий никогда вслух не молился, поэтому неловко замялся, но ответил: - «Богородица Дева, радуйся…», «Отче наш, сущий на небесах…» Пожалуй, всё.

-Достаточно, Дмитрий Николаевич; однако вы немного лукавите. «Отче наш, сущий на небесах…»- да это своего рода ремикс на молитву.

-Я немного позабыл текст – «…иже еси на небеси…»- вы от этого отталкиваетесь? Дело в том, что как-то раз мне попалась книжка «Нового Завета». В ней более понятным языком молитвы и прочее изложены… Взял и подучил сызнова… А что, нельзя?

-Что вы, Дмитрий Николаевич, можно… А вы пожаловали под крышу храма наверняка по случаю предстоящего рождения ребёнка?

«Вот привязался, липучка! Всё ему знать охота. Иди своей дорогой, занимайся работой, а не копайся в душе. Ещё и выдумал – ремикс! Сразу видно – современный поп: нахватался терминов и козыряет ими. Теперь в селе только и разговоров будет, что о нашей с ним беседе».

-Да, отец Леонид, иду грехи смыть, покаяться, попросить здоровья жене и ребёнку, - отговаривался Дмитрий.

-Конечно, Дмитрий Николаевич, - вздохнул священник. - В церковь постоянно приходят для себя просить… И, замечу, даже нелепости просят. Автомобиль, например. Придёт иной, попросит, попросит, а потом… до следующих трудностей… Правда, у нас сегодня молебен с акафистом по «Неупиваемой Чаше». Вы только не смущайтесь, потому что молебен «Неупиваемая Чаша» об исцелении недуга пьянства, но для вас… в вашем положении подойдёт. Я вам дам акафист, почитаете вместе с нами… попросите своё. Я покажу полагающуюся икону, вы купите две свечки: одну поставите подле неё, а вторую поближе к алтарю. Если желаете, то приобретите третью – в руках во время службы подержите… У вас платочек носовой чистый имеется? - объяснял он.

- Вообще-то, нет… забыл, - смутился агроном.

Отец Леонид ловко приподнял рясу, вновь резанув джинсами взгляд Дмитрия, и из кармана извлёк носовой платок.

-Возьмите… Чистый… Можете не отдавать… Правда, акафист тоже у нас купить беспроблематично… если пожелаете. А если не хотите, свой дам на время службы.

-Сам куплю… немедленно. Не буду занимать ваше рабочее время, - замученный слушанием наставлений и подойдя к воротам церкви, Дмитрий решил прекратить разговор.

-Как знаете. Впрочем, действительно заболтались, - вновь вздохнул священник и первым вошёл в церковь.

«Только этого мне не хватало… Об исцелении пьянства…»- подумал Дмитрий, однако поднялся по ступенькам следом за отцом Леонидом – не спеша, чинно повторяя за ним крестные знамения.

Внутри церкви было прохладно и сыро, минимум звуков успокаивал и давал возможность сосредоточить мысли. Дмитрий, соблюдая советам батюшки, купил у певчей акафист, оказавшийся наяву небольшой брошюркой.

-Где икона «Неупиваемая Чаша»?- спросил он у старушки, закрывшей после него шкафчик с церковной утварью: наверное, по опыту она знала, что больше сегодня никто не подойдёт и ничего не купит.

-Да вот она, с младенцем, Дмитрий Николаевич, - засуетилась она, указывая на одну из колонн. - С правой стороны столба. Свечечку желаете к ней поставить?

-Да, - отрезал Дмитрий и, следуя указаниям, данным отцом Леонидом, подошёл поближе к алтарю, зажёг первую свечу.

Найдя «Неупиваемую Чашу», поставил там вторую; и уже мысленно стал читать молитву, как неожиданно за спиной раздался бас священника:

-Перекрестись.

Вздрогнув, Дмитрий даже не оглянулся, понял, что говорят ему, и суетливо, коряво три раза перемахнул себя.

-Челом… челом бей, - продолжал наставлять батюшка: голос его явно преобразился в сравнении с тем, когда беседовал с Дмитрием, стал властный, резкий и, как показалось главному агроному, с оттенком раздражения.

Смутившись и уловив, что прихожане косятся на него, Дмитрий все-таки глянул через плечо.

-Лбом приложись к иконе и поцелуй. Затем – на колени, - не унимался отец Леонид, вперив взгляд в растерянные и молящие о пощаде глаза Дмитрия.

Тот, неуклюже глухо стукнувшись лбом о стекло, а затем чмокнув его, преклонил одно колено – на другое не хватило мужества. Устыдившись своей безграмотности в столь принципиальных вопросах и испытывая неловкость от посторонних глаз, которые, как находил он, с укором смотрели на него со всех сторон, Дмитрий почувствовал, что лицо его зарделось, стало неуютно и жарко.

«Больше ни разу сюда не приду, - стучало в его голове. - Я не ребенок, чтобы меня прилюдно учили, даже, можно сказать, унижали моё достоинство. Наверное, над председателем колхоза так не измывался бы. А тут …»

Отец Леонид, переодетый в пошарпанную голубую с золотым ризу, наконец, прошёл мимо, и Дмитрий встал на ноги. С огромным трудом, нервничая и волнуясь, ему удалось зажечь третью свечу, и вскоре, опустошённый и подавленный, переминаясь с ноги на ногу, он стоял, склонив голову, и глядел на задёрганный сквозняком огонёк, от которого исходил запах воска. Он не замечал, что, тая в руке, капельки, скатываясь, попадали не на платочек, а на руку. Такое непреодолимое желание было уйти отсюда, что потом Дмитрий тупо читал акафист, даже не вникая в смысл написанного. Пожалуй, лишь одно слово застряло у него в мозгу…

«Радуйся…»

Всё происходящее казалось бредом, сном, непонятным кошмаром.

«Радуйся…»

Мучила жажда, и сухие губы невпопад шептали.

«Радуйся…»

«Ни одной ногой не ступлю сюда, - стучало в виски по окончании службы. - Радуйся…Радуйся…Радуйся…»

Для Дмитрия эта скоротечная и наспех свёрнутая служба длилась вечность. Как подарок Всевышнего он воспринял краткую проповедь.

«За что мне такое? Слава Богу, что окончились мои муки, - подумал он, бросая пожертвование в ящичек, который проносила всё та же певчая и продавец в одном лице. - У Бога просим, а платим попам».

Ватными ногами Дмитрий едва доплёлся до дома. Шёл по-прежнему той тропининой, по которой направлялся с надеждой в храм. Он не видел мутневшего на глазах неба; не обращал внимания на низко летающих ласточек; порыв ветра, заиграв с листвой и сильно накренив деревья, ничего для него не значил; столб пыли, вихрем пронёсшийся со стороны села и изрядно потрепав полы пиджака, оказался незамеченным.

«Что случилось? Что случилось? Не пойму! Не врублюсь своей маковкой, - крепко думал Дмитрий, но ответа не находил. - Что? Виной всему слабость, волнение, стыд, неуверенность, усталость? Или же отец Леонид с его непонятной логикой действий? А может?.. Нет, грех, грех, грех так думать! Я верую, только верую по-своему, тихо, незаметно, чтобы не привлекать внимание других…»- оправдывался, спрашивал, размышлял, но никак не мог уяснить: что же произошло? никак не мог объяснить своё поведение в церкви…

А это коленопреклонение, а это «челом бей»…

Ужас, помешательство какое-то!

Добравшись, мокрый от дождя Дмитрий, сбросив только обувь, сразу же лёг в постель. Неимоверные терзания и пришибленность внутри, утомление сковали всё его существо.

Требовались покой мыслей и физическая разгрузка.

6

Так долго отдыхать ему ни разу в жизни не доводилось. Весь день и последующую ночь Дмитрий спал, как убитый. Зато теперь, поднявшись с постели и выпив кряду две большие чашки кофе, чувствовал себя замечательно.

«Несмотря на вчерашнее посещение церкви, которое помнится как нечто ужасное, происходившее со мной, оно, надо признать, подарило душевное спокойствие. Наверное, за всё хорошее всегда требуется платить, даже иногда жертвовать своими репутацией и здоровьем, - размышлял Дмитрий, прохаживаясь одёжной щёткой по костюму, в котором, как можно было судить, не одна лужа была перемерена. – Разве это цена за сегодняшнее приподнятое настроение и безмятежность? Подумаешь, выставили посмешищем перед прихожанами, подумаешь, постоял на коленях… нет, на одном колене. Не до конца отец Леонид сумел сломить мою свободную натуру. Где-то насмешливые, где-то, возможно, негодующие лица старушек сотрутся вскоре из моей памяти. Да вряд ли старухи будут трепать по селу об униженном главном агрономе. Разве что в тесном семейном кругу пустят пару колкостей в мой адрес, либо втихую пошепчутся в подворотнях. Они-то знают, кто я такой. А вдруг кому-нибудь из этих богомольных злых старух понадобится, к примеру, пару мешков отрубей… или же привести машину дров… да на худой конец каждая… каждая! приходит в правление весной и осенью, чтобы выписать разрешение на пользование колхозным конём. Поди, вручную лопатой с огородами не совладать. А вдруг на тот момент я нахожусь в канторе, или замещаю председателя, или… Вот дались мне мысли о каких-то пенсионерках! Да плевать мне на них и на их сплетни. И в церковь больше не пойду; что там делать? Молиться? О-о! дома хоть пол разбивай головой, хоть на одном, хоть на двух коленях канючь у Всевышнего. Свечки не хватает? Эка невидаль, купи сто штук – и в каждый угол, и сам можешь свечами, как гирлянда на новогодней ёлке, обложиться. И спокойнее дома. Музыку религиозную на кассетах записывают, кому не хватает домашнего уюта и тишины, ещё можно на всю мощь магнитофон врубить. И время можно выбрать для молитвы – под себя, когда удобно и ничем не занят. Захочу – днём почитаю молитву. Есть надобность – и ночью никто не помешает. Куплю книжонку с молитвами, в них всё сказано – как и какую использовать в различных ситуациях. И даже наизусть не требуется учить – никто за это не пожурит и не выставит на посмешище. И платить не нужно пьянице отцу Леониду или же ему подобному… Эх! С ним-то я поквитаюсь, он у меня ещё попляшет. Сделаю, что он во сто крат нервных клеток испоганит, чем я по его милости. Ох, и натерпеться мне пришлось, теперь его очередь! В следующий раз не мои рабочие за плату из колхозной казны, а он сам полезет купол красить… Впрочем, хватит молоть попусту, есть что сказать, да некому слушать», - думал Дмитрий.

Как решил вчера, и как требовали обстоятельства, следовало ехать вновь в город и узнать новости насчёт Аллы и малыша. Конечно, можно позвонить; но это не интересно. Радость о рождении ребёнка лучше узнать на месте, в роддоме. Если повезёт, то заодно и увидеть малыша можно через стекло в окошке. Сомнений в благополучном исходе родов – даже при возможной операции - он не испытывал. Ещё бы! Службу такую вынести в церкви, подвергнуться унижениям. Всё это напрасно? В грязь? Не-ет! Нельзя так! Господь всё видит, всё сделает, как полагается. На то он и Всевышний!!!

Дмитрий выписал из телефонного справочника номера, по которым он позвонит с благой вестью. Даже наметил в мыслях одного приятеля, к которому заявится прямо в квартиру. Обмыть-то событие полагается. Ещё следовало предупредить шефа – председателя колхоза – о возможном отгуле, и заодно рассказать о неудавшейся до конца командировке.

Надев почищенный костюм, взяв с собой денег, Дмитрий поспешил на ближайший по расписанию автобус в город. Можно было на электричке, однако поездка заняла бы больше времени. Вариант – взять из колхоза служебную машину – отмёл сразу: вдруг шофёру, любопытному старому сплетнику, который вдобавок приходится дядей председателю колхоза, уже успели «проехаться по ушам» «сочувствующие» благодетельные лица насчёт неудачного похождения Дмитрия в церковь? Тогда начнутся шутки, прибаутки, насмешки, злые намёки. Не следует портить себе настроение, которое утром так и блещет.

7

Вначале Дмитрий не понял, не вник в суть сказанного врачом.

-Спасти не удалось, плод также сохранить не предоставлялась возможность, - растерянно и запинаясь, ответил тот, потупив взгляд; было видно, что он чрезвычайно нервничал от вопроса Дмитрия о самочувствии жены.

-Простите, кого?..

-Жену вашу… спасти не удалось. Делали кесарево сечение, и вот… возраст, поймите правильно… осложнения… мы старались, но… Увы, - вздохнул врач.

В голове Дмитрия закружилось, он медленно опустился на стул и тупо уставился на авоську в руках, в которой виднелись пакет молока, творог и кое-что из фруктов – всё наспех купленное на городском рынке.

-Это как же? Я надеялся… - прошептал Дмитрий.

-Успокойтесь. Всякое в жизни бывает, - забормотал в жизни врач. - Самим раньше следовало подумать: стоит ли рисковать в таком возрасте? Не молоденькая всё-таки…- сказал он и осёкся.

-Я просто так это не оставлю… - обречённо промолвил Дмитрий, сглупив в мыслях: «А куда же продукты теперь?»

-Ваше право, - резко оборвал голос врача, который бессмысленно перебирал какие-то бумажки на столе, по-видимому, чтобы скрыть дрожь в руках. - Можете жаловаться. С нашей стороны все действия были верны. Так получилось… возраст.

-Возраст? Я уже слышал о возрасте. По всей вероятности, больше аргументов у вас нет.

-Всё у нас есть. Не имеет смысла вдаваться в подробности. Медицинские формулировки, я думаю, вам не скрасят горечь утраты. Приносим глубочайшие соболезнования. Все нужные бумаги и объяснения получите завтра у главврача. Завтра же сможете забрать тело…

-А ребёнок?! - неожиданно спросил Дмитрий и перевёл взгляд на глаза врача, пытаясь хоть что-то уловить в них через блеск стёкол в очках, найти какой-то ответ, какую-то поддержку; впрочем, какую, он и сам не знал.

-Я уже говорил… Ещё раз повторяю: плод сохранить не удалось, - прикрыв ладонью лицо и пряча взгляд, нервно отчеканил медик. - Официально заявляю…

На этот раз прервал речь Дмитрий.

-Понял… я понял. Официально. Тело… Плод… Бесчеловечно.

-Вам хочется, чтобы я слезу пустил? - начинал выходить из себя врач, но стойко пытался сопротивляться эмоциям.

-Зачем же?

-Вот и я говорю. Вы, кстати, тоже не плачете и волосы на голове не рвёте. Я принёс вам извинения за весь медицинский персонал.

-О, как вы правы. Я действительно не плачу, хотя это вы мне рвёте… душу. И зачем извиняться за всех? Позволю спросить: а кто проводил операцию?

-Это слишком! - повышенным тоном защищался врач. - У меня тоже по вашей милости ожидаются неприятности. По вашей и вашей жены… Хотите, я успокоительное вам принесу, - не меняя позы, лишь крутя головой, отстреливался он.

-Нет, не нужно беспокоиться. Примите лекарство сами.

Дмитрий встал, чувствуя душевное полнейшее опустошение, ему даже на миг показалось, что разговор сделал его безразличным к случившемуся. Не прощаясь, он медленно направился к двери.

-Мужчина! Молочко-то и апельсинчики заберите.

Дмитрий остановился и, не оборачиваясь, ответил:

-Сам выбросишь… или съешь. Мне без разницы. Кстати, а какого пола был ребёнок?.. то есть вашим языком…- Он почувствовал, как резко подступил комок к горлу, помутнел взгляд от выступивших слёз, но выдавил: - Плод.

-Какое это теперь имеет значение?.. По-моему, девочка.

«Вне всякого сомнения. Безусловно. Какое это теперь имеет значение? - мысленно повторил Дмитрий. - Девочка, мальчик… Плод – он и есть плод».

Авоську он так и не забрал.

8

Скорее по инерции, чем осознанно, Дмитрий добрёл к вокзалу, купил билет и, морально уставший и истощённый, задремал на скамейке перрона в ожидании электропоезда. Благо, что милицейский патруль, принявший Дмитрия за выпившего, разбудил его и потребовал показать документы.

-Что вы хотите?

-Паспорт, мужик, доставай… Есть у тебя паспорт? – недовольно прорычал один из милиционеров с явно «деревенским» акцентом.

-Паспорт?.. Да… кажется, - засуетился Дмитрий, шныряя по карманам, и, несмотря на подавленное состояние и прерванный сон, понимая, что данное положение не в его пользу.

-Наш клиент. Сейчас заберём его в отделение, - сказал потенциальный труженик села, взяв в одну руку рацию, а второй поглаживая дубинку.

-Ребята, момент подождите. Был у меня паспорт, - с мольбой просился Дмитрий, и, наконец, порыскав во внутренних карманах, извлёк долгожданный документ.

Похоже, в планы бывших деревенских парней в погонах этот номер не входил. Они переглянулись.

-Давай сюда, - недовольно буркнул один и взялся листать паспорт.

-Что же, гражданин, в нетрезвом виде в общественном месте находимся? – заученной дежурной фразой второй милиционер поставил Дмитрия в тупик.

-Я? Я не пьяный. Я из роддома.

-Что? Из роддома? Что же ты там делал, уважаемый? Рожал и отмечал сразу? – засмеялся тот, с рацией, возвращая документ.

-Нет, я…

-А пил зачем? – грозно зашипел второй и, повернувшись к первому, предложил залихватской киношной репликой: - По-моему, надо брать.

-Кажись, - согласился напарник и вновь схватился за рацию.

-Не надо! – взмолился Дмитрий. – Не пил я… У меня жена умерла.

Патрульные переглянулись и, видно было, поверили.

-Пусть катит, - махнул рукой первый и отошёл.

-Езжай, мужик, домой, а не спи на вокзале, - посоветовал второй Дмитрию, вяло козырнув; и вскоре парочка продолжила скучную прогулку по перрону.

Посмотрев на часы и убедившись, что время посадки подоспело, Дмитрий направился к электропоезду.

«Хорошо, что разбудили. Проспал бы наверняка», - подумал он.

В вагоне, одиноко устроившись в уголке, Дмитрий воскресил в памяти события прошедшего и настоящего дней. От обилия неприятностей, мысли путались, дурили голову, выдавая из памяти лишь жалкие ошмётки действий и разговоров. Под прессом хаотично блуждающих дум Дмитрий быстро устал, веки его слиплись, и он вновь забылся в тревожных снах, которые были, но которые потом никак не получалось воспроизвести. Помнил, что сны страшные, цветные, скорые и постоянно меняющиеся… Но сути… Впрочем, о сути можно было догадаться.

Но наедине даже с такими беспокойными размышлениями и снами в этот день ему не суждено было остаться. Похоже, весь мир ополчился против Дмитрия. Во всяком случае, такая мысль скользнула у него, когда пришлось вновь открыть глаза. На этот раз тревожила контролёрша.

-Ваш билет, - простуженным – и это несмотря на летнюю пору – голосом прохрипела она.

-Минутку. – Дмитрий начал шарить карманы, но злосчастная бумажка не находилась.

Контролёр, дородная краснощёкая бабенция в форменной синей одежде и красной повязке на рукаве, медленно пошевелила челюстями с мясистыми щёками, затем надула из жвачки пузырь и, глухо лопнув его, криво ухмыльнулась.

-Ну, заяц, попался? – процедила она.

Почему-то вздрогнув, Дмитрий осоловело глянул на полнотелый шедевр служащей железнодорожного транспорта.

-Не смотри на меня жалобными глазами, дырку не протрёшь. Что, билет забыл купить? Или ещё что придумаешь? – пожёвывая резинку, иронично заметила она и присела на сиденье напротив. – Штраф сразу будем платить? Или как?..

-Потерял, - испуганно промямлил Дмитрий, проклиная этот начавшийся вчера отрезок жизни.

-Потерял? Хорошо. Но на мякине меня не проведёшь. Так будем платить?

По реакции и поведению контролёра сразу можно было определить, что она имеет увесистый профессиональный опыт выдержки, многолетняя выучка налицо, самообладанию мог бы позавидовать любой агент разведки.

-Я, честное слово, потерял. – Дмитрий нерешительно похлопал по карманам и неожиданно выпалил: - У меня жена с ребёнком умерли.

«Зачем об этом распространяться, - сразу же пожурил его внутренний голос. – Стыдно! Очень стыдно. И бесполезно. Этакую толстокожую действительно не прошибёшь».

-Хотя, - тут же посетовал Дмитрий, - напрасно я… Минуту подождите, по-моему, у меня деньги остались… Заплачу.

Совершенно растерянный, дрожащими пальцами мужчина суетливо нащупал кошелёк и начал было его вынимать.

Дмитрий даже не разобрался, когда (правда, не меняя выражения лица) контролёрша дала отдых челюстям. Затем, оценивая, провела взглядом с ног до головы попавшегося «зайца» и, смачно хрустнув короткими, красными, натруженными пальцами, встала с места, бросив словцо:

-Езжай.

-Как? – не просто удивился, а был ошарашен Дмитрий.

Контролёрша сделала пару шагов, остановилась, обернулась и по-простецки сказанула:

-Вроде такими словами не шутят. – Потом перешла к следующим пассажирам и скомандовала всё тем же дребезжащим с хрипотцой голосом: - Пр-риготовить билеты! Контроль!

9

-Ай, лихо, намаялась, видно, молодица, - всплеснув руками, бесслёзно и негромко запричитала бабушка, когда приехавший из города Дмитрий пришёл к ней в дом и рассказал о беде. – Улетела голубка. Я-то знаю, каково рожать… Как же Андрюша? Вот горе – без мамки жить. Мамка – она и присмотрит, и оденет, и накормит, и по головке погладит. Не в пример мужику.

-Не зуди, бабуля, не ковыряйся в ране. Бередить её мне и только мне надобно. Осталась моя забота – подымать сына. Справлюсь… Я, похоже, лишь сегодня понял, что люблю Аллу. По-настоящему люблю… Или любил. Люблю, любил – разница как бы есть, а вроде её и нет. Эта разница, скорее всего, для живых.

-Люблю?.. Эх… Пустое, - раздосадовано покачала головой бабушка и засеменила к спящему правнуку. – Что, Андрюшечка, не стало твоей мамки, сиротинушка… Глянь, Дима, а он улыбается во сне, - обнажив беззубый рот, заулыбалась сама. – Хороший ангелочек… Тьфу-тьфу-тьфу на тебя.

-Тяжело будет без Аллы, - задумчиво произнёс Дмитрий, уставившись нежданно в икону, висевшую над бабкиной кроватью, где отдыхал мальчонка. – Не спас, родимый, не спас…

-Что ты там мурлычешь под нос? Кто, кого спас? Я не слышу, туговата на уши, - не прекращая наблюдать за Андреем, заговорила старушка.

-Это я о своём, бабуля, - вздохнул внук. – А что теперь делать?..

-Как что делать? – оставив в покое Андрюшу, сказала умудрённая жизненным опытом женщина. – Иди домой и приготавливай всё, - посоветовала она и, подойдя к кухонному ящичку, забренчала посудой. – Малого я покормлю, пусть у меня пока останется, голубок.

-Что готовить? – выйдя из оцепенения, удивлённо спросил Дмитрий.

-Так и останешься стоять на пороге? Хоронить, поминать – мне думать об этом? – закапризничала старушка. – У меня тоже хлопот полон ворох. Я потом подойду, платьице, исподнее помогу собрать… Люблю, плачешься… О сыне думать надо. Женщину другую найдёшь, а вот Андрюши второго не будет. Иди, помолись Спасителю, обратись к Боженьке… Полегчает… Что поделаешь, и мне Аллу жалко.

-Эх, бабуля ты, бабуля… Твёрдая ты…

-Я бабуля, а тебе шевелиться надо, - недовольно забурчала старуха. – Нюни распустил…

Дальше Дмитрий не стал слушать. Он, громко стукнув дверью, вышел, уловив напоследок бабушкины слова:

-Дитё разбудишь, окаянный. Помолись иди, и челом бей…

Оказавшись в пустом доме, Дмитрий осмотрелся.

«Всё как прежде. Вещи… - думал он. – А хозяйки нет. Тоскливо, напряжённо… Кровать, стол, телевизор, икона... «Челом… челом бей!» - вспомнились слова священника и тут же вторилось: - «Помолись, челом бей». И вправду, вдруг полегчает, вспрыснется желание жить и исчезнет скверна из души».

Дмитрий не спеша продвинулся к иконе, постоял, усиленно вглядываясь в изображение на ней. Затем, подвинув стул, поднялся, снял вещь, отбросив рушничок, и спустился вниз.

«Я же так молил, просил, - вперив взгляд в лики святой троицы, блуждал в мыслях Дмитрий. – Как же так? Кому я плохое сделал? Что неугодное сделали Алла и младенец?.. А душу… душу мне разорвали на части за что? Чем провинился Андрюша, который будет знать свою маму по фотографиям и рассказам? Ты… вы… Не пойму теперь, кто?.. Кто повинен в смерти? Вот сидите… втроём… «Челом… челом бей»,- налагались слова отца Леонида на размышления. – Я ведь молился искренне. А позор, который пришлось честно пережить? Разве это не плата за дальнейшее благополучие в моей семье? Чем же тогда я прогневил вас, милые святые? А стыд, перенесённый мною, и, возможно, ещё предстоящий мне?.. Не многовато ли для меня? «Челом… челом бей!» - вновь грохнуло в мозги. – Я же терпел, прошёл, выстоял. И вдруг удар! За что?.. И зачем теперь мне это всё – телевизор, мебель, деньги?.. Для одного. Ах, Андрюша? Но как я могу верить вам, что у него в дальнейшем будет хорошая судьба? «Челом… челом бей!» - врывалась вновь и вновь неугомонная мысль. – Снова молиться? Кому? Кому, скажите мне, пожалуйста, размытые лица? Кому из вас троих? Или же ещё кому? Или я до этого не тому преклонялся? И… «Челом… челом бей!» - долбили навязчивые слова. – Боже, а существуешь ли ты? Кощунственная мысль? А мне что прикажешь делать? Схорони – и дальше на колени? Конечно, вас много, а я один. Или я глупость говорю? Глупость? Да, наверное, глупость, взывать к тому – неосязаемому, безмолвному. Есть ли ты? Бог? Боги? Существуете ли вы, справедливы ли, когда отнимаете жизни молодым? Алла не воровала, не убивала… тем более не говоря про не успевшую даже вздохнуть малютку. Они повинны за меня? Если же я грешник, то с меня и спрашивай. Почему не спрашиваешь с воров и убийц, которых знают иногда все? Моя вина – раздавленная машиной курица десять лет тому назад, а их вина – сломанные и исковерканные судьбы, а порой и ненужные жертвы. В чём отличие тебя, Всевышний… если ты ВСЕХ ВЫШЕ!.. от какого-то говорящего по телевизору лоснящегося от благополучия чинуши? Тех просим, умоляем, а они плевать на нас, простых смертных, хотели. И ты… И ты, получается… «Челом… челом бей!» - в который раз барабанило по воспалённому мозгу. – А… Действительно, существуешь ли ты? Если существуешь, то убей… Убей меня, Боже! Сейчас! Сию минуту! Я хочу быть с Аллой, хочу видеть не родившуюся дочь! Так убей, сделай милость! В последний раз прошу, умоляю, заклинаю тебя! Убей! Докажи! Докажи, что ты ВСЕХ ВЫШЕ! ВСЕХ!!! Я не угрожаю, так как не вижу, не чувствую тебя, разговариваю, словно с пустым неодушевлённым предметом, словно с разрисованной деревяшкой!!! Докажи! Или… или стать перед тобой на колени, чтобы ты убил меня?! - Неосознанно, сам того не ведая, Дмитрий начал опускаться на колени, колотясь всем телом – мокрый от пота, бледный и с ужасной гримасой на лице. – Ну, где твоя сила, где всемогущество? Отче наш, где царство, где воля твоя? Пусть засияет твоё лицо от моего горя! Богородица, Царица Небесная, и ты, Дева, возрадуйся… на моей беде!.. Возрадуйся, Заступница, держа ребёнка!.. Живого!!! Или не живого?! Ну, где ваша мощь? – Дмитрий, стоя на коленях, крепко сжимал икону и тряс её от гнева. – Где ваша мощь? Услышьте меня! Убейте! «Челом… челом бей!» Ха-ха», - издевалось нечто, просверливая и выворачивая мозги.

-Челом?! Челом бить?! – истошно закричал Дмитрий.

Он размахнулся и ударил икону об пол. Разбившееся стекло разлетелось в разные стороны. Бедолага не чувствовал боли от осколков, вонзившихся в руки и лицо, и продолжал бить вещь.

-Зачем?! Зачем теперь ты мне нужна?! Челом! Челом бить!!!

Несчастный бросил икону ещё раз и неистово принялся её бить лбом, всё больше и больше уродуя своё лицо.

Дмитрий не слышал испуганного, тихого оклика: «Дима», - и не замечал, как пару минутами ранее вошла бабушка, с трудом державшая Андрюшу на руках, а теперь, согбённая, отворотив глаза малыша от беснующегося отца, тихо плакала.