Jeremi, Elfin и Abriss

 

Домик под тяжестью развалившейся местами крыши накренился и задумчиво устремил запыленных глазниц окон в пожелтевшую повялую мерцающим сиянием траву, Луна всматривалась в окна сонного жилиша – то в одно заглянет, то в другое, протягивая свои посеребренные дорожки через все комнатки, натыкаясь на вещи, проживающие в нем и обволакивая их таинственным мягким светом. Каждый предмет, по которому она скользила, сразу делался особенным и даже казался живым. Лунные лучики, словно щупальца, обследовали сумеречные погасшие комнатки, ища кого-то. Осмотрев потолки и стены, и не найдя ничего интересного, луна пролезла в круглое оконце на стене под крышей и с удивлением обнаружила там - жизнь.

Стеклянный лунный свет наполнял верхнюю комнатку под самой крышей таинственным холодным сиянием. Тени начали понемногу оживать и осторожно выбираться из-под мебели. Передвигаясь и неслышно подползая к каким-нибудь предметам, принимали их форму, стараясь казаться очень на них похожими. Самую маленькую из них звали Abriss Ка. Она была странницей родом из далекой долины Теней и любила путешествовать по внешнему миру. Abriss отличалась от других особым талантом менять свои оттенки в зависимости от избранного образа и затемняться от бархатно-черного до тусклого еле уловимого цвета. В своем прежнем сумрачном мире она не стала больше находить интересных форм, и положенный черно-серый стал отяжелять ее мечты, а самым большим желанием Abriss было сделаться тенью прекрасного прозрачно-голубого неба, которое представлялось ей другим свободным миром больших возможностей, но как она не старалась она не могла отобразить его собой. Но Abriss не теряла надежды, что найдет однажды себя в голубом отражении.

Маленькая тень много странствовала в поисках своего утерянного образа, пока не повстречала в зеленых сумрачных кущах маленький домик уютный и тихий, над которым низко нависало небо и осторожно касалось своей пронзительной голубизной, растресканной временем и поросшей бурым мхом черепице накренившейся крыше. С тех пор она жила в нем вместе с мечтой: днями грезя о своем прекрасном будущем воплощении, а ночами наблюдала за жизнью подлунного мира.

Но кроме нее в этом таинственном мирке жили и другие обитатели. Однажды путешествуя по лабиринтам домика, она наткнулась на фигурку керамического писающего мальчика. Осторожно подкравшись к нему и, сделав себя, его копией застыла, стараясь даже не дышать, чтобы не заметили вдруг, что мальчик-тень вовсе не настоящий.

Маленького красавчика, звали Jeremi Hatch - он был иностранцем. О, нет, все почему-то сразу узнают в нем бронзовощекого Маniken-Pisа – маленького сорванца из долины брюссельских фонтанчиков. Нет-нет, керамический мальчик с молодой глянцевой глазурью без шрамов и царапин был родом из-за океанской долины Кленов. Сам Jeremi считал себя особенным и драгоценным – его имя стоило целое состояние по местным меркам и поэтому ему тайно завидовали и призирали. Jeremi стоял не на простой подставке, а на книге с настоящими золотыми страницами, не какой-то там обычной – читаемой. Как называлась и о чем была эта книга, было никому не ведомо, да и за чтением ее Jeremi не уличали, но тот все равно гордился своим сокровищем и важно выстаивал на ней, гордо задрав пухлые щечки. Наверное, книга была написана на ином диалекте, потому что сам Hatch всегда произносил слова медленно с акцентом, растягивая последние слоги как резинку, и потом, резко отпуская ее, щелкал по носу незадачливого слушателя своей интонацией и, не заботясь дальше о ней, принимался заниматься творчеством – паркетной живописью. Jeremi старался делать лужицу достойно, вдохновлено, искусно – не просто там, обычную, бесталанную, а форму придавал ей художественную, вычурную: то розочкой написает, то звездочкой – себя, развлекая, да и публику восхищая. Сначала он срывал аплодисменты, потом редкие хлопки, затем немое удивление сменилось недоброжелательным раздражением, публика заскучала – постыло модерновое искусство, да и под ногами вечно мокро и сыро – Домик вздыхал недовольно: «паркетины-то от художества такого портятся…».

Постепенно он стал покрываться скукой и пылью, лужица становилась мрачнее, пока совсем не потемнела, и растекаться начала обычно, как полагается. Загрустил Jeremi, заскучал по родине своей кленовой. Книга под ногами кандалами держит крепко, не отпускает. Совсем поник, ссутулился, щечки пухлые раньше были как у Путти златокудрого, а теперь осунулись. Jeremi стал проникаться жизнью принятой и украдкой наблюдал за обитателями дома, в тайне начиная завидовать их свободе и непохожести на него. И вот в минуты таких душевных размышлений его «грусти» ища утешения, блуждали по комнаткам, наткнулись на маленькое светящееся маленькое существо абсолютно голубого цвета. Его взгляд коснулся эльфа, сидящего в темном углу.

В это врем, Abriss, постояв еще какое-то время в образе мальчика, поскучнела, самовлюбленный «нарцисс» ей стал неинтересен, да и Jeremi увлеченно всматривался в дальний темный угол комнатки со светящимся «нечто». Abriss стала разглядывать комнату в лунном свете и неожиданно к своей радости в одном из углов заметила ту же голубую, как ей показалось звездочку, с которой не сводил глаз Jeremi. Которая вблизи превратилась в маленького голубого эльфа. Да, это был настоящий сказочный эльф. Abriss Ка часто видела его голубое свечение, когда носилась по комнатам в поисках вдохновения, но не его самого, – она мечтала найти то прекрасное, что несло такой свет и создать подобие его, и даже более чем…, и в самом потемненном своего «я» она знала, что когда-нибудь превзойдет своим искусством сам образ, который печально сидел сейчас на полу перед ней, притянув колени к своему острому большеглазому лику. Огромные мудрые глаза всматривались глубокомысленно в пространство спящей ночи. Голубая кожа мягким сиянием окутывала его щупленькие плечики, а тоненькие ниточки-ручки, обхватив коленочки, вжимали Эльфа в самый темный уголок в маленьком домике. Он напоминал нежный бутон нераспустившегося лунного цветка.

Abriss с интересом стала наблюдать за маленьким голубым созданием – его платьице, сияло лоскутом ее голубой мечты, и ей захотелось, во что бы то ни стало стать им. Она тихонько подкралась к маленькому голубому Эльфу, и, улучив момент, когда тот опустил глаза в пол, приблизилась поближе, и попыталась превратить себя в точную копию эльфа: села сбоку, рядышком и обхватила, как он, тонкие коленочки, представила себе такие же огромные глаза, но как ни силилась, ей никак не удавалось окрасить себя в голубой цвет - все равно маленький голубой эльф из нее не получался.

Эльф невозмутимо сидел в темном углу комнаты, не замечая стараний, Abriss, и грустно смотрел перед собой. Это был Elfin Anastasias , лунный эльф из древнего рода странствующих менестрелей, пришедший сюда из мерцающей прекрасной долины Лунного света. Он был из семьи Лунного цветка, или старался казаться таковым, становясь видимым только при лунных лучах. Когда серебряный свет скользил по телу ночи, Elfin исполнял свои прекрасные мелодии, очаровывая ими спящий мир. В своем прекрасном подлунном мире, однажды он почувствовал, что не может более пленять доверчивые и наивные души своим искусством, уводя их в мир несбыточных мечтаний. Elfin загрустил в холодном сиянии звезд и тайно стал грезить увидеть сразу восхитительный солнечный свет, не исчезнув в его лучах и таинственный проникновенный лунный - одновременно, и даже был готов пойти на самый смелый, безумный поступок, чтобы почувствовать себя в другом мире – не призрачном, а настоящем – его бессмертие в последние века стало бременем на его крыльях и он не мог уже взлетать, да и не хотел.

Днем, когда солнце освещало дом, и свет изнутри делал мир Elfinа невидимым, он сидел в своем любимом уголке и совершенно прозрачной тоненькой ручкой писал мелодичные певучие эльфийские поэмы. Когда луна снова проявляла Elfinа, он, обняв свою арфу, проникновенно рассказывал ей о своих грезах, на понятном, только им двоим эльфийском языке, и, одаривая сказочными мелодиями лунный свет, они, вместе, обнявшись, блуждали по темным комнатам, словно маленький мерцающий светлячок со своей малюсенькой свечечкой. Но с первым рассветным бликом его арфа таяла в исчезающих трепетных пальцах - он становился невидимым и от этого еще более одиноким. Однажды арфа растаяла навсегда, а Elfin остался… совсем один.

Jeremi тоже чувствовал себя совершенно одиноким в этом домике. Если бы он мог выбрать сам свою судьбу, то ни за что не позволил себе оказаться здесь, далеко от своей родины, в этом домике со спущенными штанами и вечно мокрыми ногами.

- Господи, - вздыхал Jeremi, - ну почему я должен быть здесь, - оглядывая комнату, плавающую в лунном свете, - почему, я не этот маленький эльф, вечно мечтающий в темном углу и не отводящий от меня своих огромных прозрачных глаз?

Elfin, смотрел на расстроенного Jeremi, и размышлял: «Если бы я был не голубым, а предположим другого цвета, как моя жизнь тогда изменилась? Но может, я бы не был тогда эльфом? Вот бы у меня была такая же красивая золотая подставка - место, где можно отдохнуть, помечтать о прекрасном», - посматривая украдкой на фигурку мальчика, думал эльф.

А Jeremi, опустив золоченую головку, смотрел, как очередная темная лужица тоскливо разливается под его подставкой.

- Смотрите! Он опять обмочился, - раздался из темноты резкий визгливый хохот, - Ох уж этот Jeremi, - зашептали ночные мотыльки, хлопая серыми крыльями по стеклу давно потухшей, покрытой пылью и паутиной лампы.

Вокруг все зашумело, заволновалось. Мальчик, обведя взглядом темную пустоту, неожиданно стушевался и прикрылся - впервые он чувствовал себя смущенным, и чем сильнее раздавались смешки, ему нестерпимей хотелось соскочить с книги и убежать далеко-далеко от своей лужицы. Он растерянно взглянул на Elfinа.

«Тот, у кого есть крылья, не сможет упасть», - подумал Jeremi, устремив свои печальный взор сквозь прозрачные крылья Elfinа. Как он хотел бы иметь крылья или хоть одно, чтобы оторваться от этой книги, вылететь в открытое окно с какой-нибудь прекрасной легкокрылой ночной бабочкой! Мальчик снова опустил глаза и вздохнул своей керамической гладкой грудью, встряхнул головой, но его позолоченные кудри не рассыпались по плечам, как у эльфа – они были навсегда прекрасны и красиво уложены.

Опершись взглядом о пол, он усилием мысли хотел рассыпаться на множество мелких осколков, но, сколько он не пытался, ничего, не выходило, только лужица от его стараний становилась все шире. Jeremi уронил голову себе на грудь и беззвучно заплакал. Вокруг еще оживленней зашушукались.

– Хватит вам!!! – из темного мерцающего угла раздался тонкий, струящийся голос. Мерцание стало приближаться – из темного тоннеля комнаты выплыл взволнованный Elfin. Его глаза стали еще печальнее и вызывающе светили двумя огромными лунами. Тоненькие ножки, не касаясь пола, переставляли острые ступни. Стремительно он пересек комнату и подошел к керамическому мальчику. Присел, опершись на коленочки ручками-ниточками, участливо пытался заглянуть в щелочки между пальцами, закрывающими лицо Jeremi. Огромные глаза Elfinа стали влажными и блестящими. Он провел по керамическому обнаженному плечу – оно было ледяное. Сердце Эльфа сжалось в малюсенький бутончик.

– Не трогайте его, слышите?! – кинул эльф в замершую тишину, - Не смейте…, - его голос вызывающе задрожал. Elfin обернулся и пригрозил темноте прозрачно-голубым кулачком. Потом опять присел перед фигуркой мальчика и взял его за руки, пытаясь отнять их от лица.

– Jeremi… Jeremi, не плачь. Они больше не будут смеяться над тобой – я им не позволю, не плачь, - Elfin, обвел решительным взглядом выжидающую темноту, - Не плачь, Jeremi. Они просто не понимают…, что ты – такой, а они – другие. Они не понимают… , - он гладил плечи мальчика, смотря в пустоту. Сияние становилось ярче, как неоновая лампа, запаленная от лунного светила. Его глаза блеснули, как две большие звезды, он наполнил свою хрупкую грудь лунным светом, и что-то большое и великое вошло и всколыхнулось в нем – он понял, что здесь происходит неправильное и так не должно быть – никогда!

Elfin на мгновение прикрыл глаза и, резко, неожиданно, сдернув с себя прекрасное голубое платье, быстро натянул его на Jeremi.

Все произошло так стремительно - сразу никто не понял, что случилось. Керамический мальчик стоял в развевающимся прекрасном платье небесного цвета. Elfin рядом – сияющий, хрупкий и обнаженный …

– Смотрите, смотрите! Elfin голый! – раздалось гнусавое приглушенное хихиканье.

– Голый, совсем голый… шептали мотыльки, нервно трепеща крылышками, - какой позор, Elfin голый...

Тени заволновались, принялись судачить, потрясываясь в беззвучном хохоте.

Только Лунный свет понял, что произошло, и сочувственно сразу померк, но как ни старался совсем погаснуть, чтобы скрыть нежную наготу Elfinа, ничего у него не выходило – он не исчезал, а скользил по прозрачной коже Elfinа, переливаясь блестками и делая его еще более видимым. Elfin только сейчас, под дружный перекатывающийся смех, со всех сторон окруживший его, стал понимать, что произошло, и казался еще трогательнее и ранимее.

Эльф закрыл свои большие ушные раковины похожие на вытянутые морские ракушки ладонями и опустил голубую головку, вжимая в плечики, крылышки опечалено повисли.

Jeremi очарованно смотрел на струящийся голубой шелк, и осторожно беря пальцами края юбки, поднимал ее в стороны и, разжимая их, наблюдал, как она струится, падая вниз, прикрывая круглую попку и пузико.

Elfin и Jeremi стояли в ореоле голубого сияния. Вокруг них двигался лунный свет, проникающий сквозь застывший воздух. Шепот превращался в гудящий поток, который втягивал их в центр свечения. Кольцо становилось плотнее - голубой мир превращался в малюсенький островок, напоминающей бьющееся сердце в теле сумрачной ночи.

Вдруг неожиданно из темного гудящего пространства комнатки серое пятно метнулось к голубому облачку. Это была Abriss – она повисла на Elfinе и изумленно уставилась на замолкнувшую темноту широко открытыми глазами.

Вокруг раздался разочарованный гул и удивленные возгласы. Воздух обмяк, и свет луны рассеялся. Elfin развел ручки-ниточки в стороны и в изумлении не мог отвести взгляда от себя – Abriss, зажмурившись, прижималась к Elfinu, изо всех сил стараясь изобразить платье.

Керамический малыш не мог прийти в себя от произошедшей с ним метаморфозы и продолжал поднимать и опускать края платья, не веря своим глазам – ему казалось, что это просто игра призрачного света. Платье переливалось перламутровыми блестками и трепетало в пальцах Jeremi – он улыбался, его личико сияло. Напротив него стоял в новом необычном платье Elfin, улыбающийся тоже… испуганно и застенчиво. Казалось, и платье тоже улыбалось ему и само себе, светящееся голубым светом. Три пары глаз абсолютно счастливые смотрели в пустое темное пространство.

Вдруг в немой радостной тишине раздался щелчок – зажегся свет. Домик издал облегченный вздох, и лунный луч испугано преломился и упал на пол россыпью осколков. Elfin затрепетал, ручки-ниточки взметнулись вверх над лунными завитками на его макушке и стали постепенно истончаться и таять. Лунный цветок раскрылся, вспыхнул – лепестки опали и обесцветились, став совершенно прозрачными и невидимыми. Голубые блестки как мыльные пузыри лопались в воздухе, оставляя после себя размытые тусклые облачки, тут же исчезающие. Платье-Abriss еще мгновение взволнованно повисело на исчезнувших плечиках Elfinа, и будто опомнившись, резко метнулось в щель в полу.

Повсюду валялись забытые и потерянные вещи. На полу у стены лежала пожелтевшая открытая книга, на которой стоял, покрытый лохмотьями пыли, помеченный острыми детскими молочными зубиками с ямочками на щечках резиновый голенький писающий пупс, радостно и кротко чему-то улыбающийся.