Религиозные войны занимают особое место в истории Франции. Этот период бессмысленных массовых убийств и насилия длился почти сорок лет, то есть на протяжении жизни двух поколений (с 1562 по 1598 годы).

Разумеется, войны не были беспрерывными. Время от времени наступал мир, который все жаждали сделать постоянным, но никто не знал как. Политические амбиции, личные интересы, фанатизм, взаимные обиды – все было брошено в горнило противостояния, и заставляли продолжать кровавое безумие. В конце концов, взбесившееся королевство просто устало настолько, что развязка затяжного конфликта стала неожиданной и по сути не устраивающей ни одну из воюющих сторон.

Когда пытаешься разобраться в истории этого периода, всегда испытываешь боль и глубокое сожаление, потому что понимаешь бессмысленность этого помешательства нации. Может быть, поэтому, множество исследователей (особенно французских), пишущих об этой эпохе, предпочитают трактовать происходившее, как войну дворянских кланов, использовавших религиозные разногласия, как предлог и движущую силу для захвата власти, на манер Войны Алой и Белой розы в Англии (1455 – 1485 годы).

Доля истины в этом есть. Но… Как объяснить с этой точки зрения резню в Венсенне, Варфоломеевскую ночь и множество других менее известных но столь же плачевных фактов?

Ведь там усердствовали не только и не столько дворяне, главными «героями» этих событий, как правило, становились буржуа, горожане и крестьяне, гораздо более, нежели их вожди, охваченные религиозным безумием и жаждой убийства.

Что же случилось с королевством? Почему французы, у которых даже в те суровые времена в Европе была репутация скорее весельчаков, балагуров, насмешников, любителей роскоши, нежели воинственных людей, вдруг превратились в фанатиков и безжалостных убийц?

Вероятнее всего, война, как и всякое экстремальное состояние, обнажила и вытащила на свет все давние и глубинные противоречия общества и нации, которых за бурную и пеструю историю Франции накопилось ой как много.

Ведь Французское королевство XVI века – образование сложное, противоречивое, состоящее из множества разительно отличавшихся друг от друга частей. В относительно мирные времена или в период внешней угрозы эти противоречия стирались, затушевывались, переставали быть значимыми, а во время гражданской войны, да еще и на религиозной почве, естественно, дали о себе знать.

Я имею виду не только извечное разделение между севером и югом, но и последствия Столетней войны (1337 – 1453 годов), в период которой отдельные области страны в течение десятилетий были под английским владычеством; нельзя забыть и совсем недавнем присоединении Бургундии (1477 год), вечном обособлении Бретани, сложных отношениях с Беарном, Наваррой и припиренейскими областями. А если углубляться дальше в историю, то невозможно не вспомнить Анжуйскую империю (1154 – 1204 годы), ересь катаров и альбигойские войны (1208 – 1244 годы). Кроме того, даже поверхностный наблюдатель не мог не заметить разительных отличий между провинциями: богатство и блеск преуспевающих Гиени, Аквитании, Пуату, Бургундии не могли вызывать симпатию у прозябающих Анжу, Иль-де-Франса, Бурбоннэ. Все эти проблемы лишь ждали своего часа. Так что религиозная рознь явилась просто мощным катализатором, взорвавшим королевство.

Религия в те времена была самой влиятельной силой, способной увлечь людей. В ту эпоху великого брожения умов, высочайшего религиозного пыла в горн идей и религии смело и походя бросались тысячи человеческих жизней и судьбы государств, тогда правители не отделяли национальных интересов страны от религии (ярчайший тому пример Филипп II Испанский). И Франция тоже не смогла избежать этой ловушки, бросившись в кровавую круговерть.

Зачем? Бог знает, вероятно, за поиском чего-то большего, чем у неё было. Но что это – никто не знал. Поэтому понадобилось четыре десятилетия безумия, чтобы понять - вряд ли они обретут большее, чем «прекрасная милая Франция», чудом сохранившая себя в пылу религиозного бешенства.

 

Однако перейдем к фактам. Как сказано выше, религиозные войны во Франции шли с 1562 по 1598.

Их начальной точкой можно считать Пуасский эдикт , принятый 17 января 1562 года, предоставлявший протестантам свободу вероисповедания. Конечной – гораздо более знаменитый Нантский эдикт от 13 апреля 1598 года, провозглашавший в королевстве свободу совести, но ограничивавший отправление протестантского культа пределами фьефов, владений и «по соглашению».

Условность этих дат очевидна, т. к. войны, тем более религиозные, не возникают и не прекращаются в одночасье. У каждого из этих эдиктов была долгая предыстория, и не менее масштабное послесловие.

 

Итак, попытаемся кратко обрисовать истоки конфликта. Объявленный еретиком и осужденный папой Львом Х, Лютер согласился на рассмотрение своей доктрины на факультете теологии в Парижском университете - самом авторитетном учебном заведении того времени. Содействие бунтарю монаху оказывал сам курфюрст Фридрих Саксонский, потому ученые мужи не указали наглецу на дверь, а приняли идею о дебатах всерьез.

2 мая 1520 года Ноэль Бедье, именуемый Беда, синдик факультета, направил коллегам послание и сформировал, как бы мы сказали сейчас, экспертную комиссию. Захваченный своей затеей, при поддержке единомышленника Жака Бартелеми, Беда с энтузиазмом приступил к подготовке дебатов. Правда, на что он надеялся не понятно – Сорбонна того времени была предана папству, непримирима, консервативна и яро ненавидела новаторов. Она яростно осуждала Жанну д’Арк, обвиняла печатников в чародействе и объявила едва нарождавшуюся Реформацию преступлением, достойным самой суровой кары, прежде чем успела разобраться в ее сути.

По сему финал этой затеи был предсказуемым: 15 апреля 1521 года факультет теологии, назвав лютеровы тезисы нечестивыми, еретическими, схизматическими, богохульными, вредными и отвратительными, провозгласил, что автор должен публично отречься о них, а его приверженцы должны быть истреблены. Людей и книги, зараженные столь чудовищными заблуждениями, приговаривали к очистительному пламени, о чем и было в вежливой, но решительной форме сообщено Фридриху Саксонскому. Парижский парламент разделил ярость университетских ортодоксов, и ересь была осуждена законодательно и каралась смертью.

Но было поздно. Франция Франциска I была в сущности антиклерикальной, зараженная новыми идеями, новыми знаниями, новыми грезами, любопытная, жадная, она впитывала в себя творения Ренессанса, сокровища Нового света, духовное богатство античности. Поэтому подрывная доктрина, минуя все препоны, быстро прокладывала себе дорогу и поражала общество в ужасающих масштабах. В том же 1521 году Парламент и Сорбонна имели «удовольствие» наблюдать, как «вредные и полные соблазна» книги продают в их собственных стенах.

Корме того, 1521 год – решающий момент, когда начинается долгая борьба между Франциском I и императором Карлом V. Жестокое вторжение в Северную Францию стало одним из поводов к созыву Галликанского Собора, на котором пытались реформировать галликанскую церковь в соответствии с духом времени и непосредственными нуждами государства.

Молодой монарх был весьма либерален и здрав в суждениях, покровительствовал творческим людям, его гуманистический, изысканный двор постепенно стал чем-то вроде противовеса Церкви, Парламенту, Университету, заботливо оберегая робкие побеги свободомыслия и новых идей. Придворным Луи де Беркеном были переведены произведения Эразма Роттердамского и Лютера.

Но даже благосклонность короля не убереглf эти творения от карающего огня ортодоксов. Вскоре при непосредственном участии Карла V конфликт между Церковью и свободомыслием стал открытым. Во славу Божию на костер был отправлен первый мученик новой доктрины – 8 августа 1523 года августинцу Жану Вальеру отсекли язык на Свином рынке близ Мельничного холма.

После катастрофы при Павии ортодоксы оказались в выигрышном положении. Однако по возвращении государя основой политики снова стал либерализм, т. к. король не хотел портить отношения с протестантскими князьями Германии, многие из которых были его союзниками в борьбе с Габсбургом. Поэтому религиозную политику 30-х годов можно охарактеризовать как «лавирование» между Папой и реформаторами.

В октябре 1533 года Франциск I встретился с папой Климентом VII в Марселе на праздновании свадьбы своего второго сына герцога Орлеанского Генриха (будущего Генриха II) с Екатериной Медичи. Там он получил от понтифика разрешение на переговоры с протестантами и там же, предвидя последствия и сложности, обзавелся двумя буллами, дозволяющими ему искоренять ересь в королевстве.

Впрочем, он не намерен был усердствовать ни в одном, ни в другом. Все действия монарха были продиктованы исключительно рациональными соображениями в свете непрекращающегося конфликта с домом Габсбургов.

Смерть Климента VII и возведение на папский престол кардинала Фарнезе (Павла III), апостола контрреформации, казалось, давала прекрасные шансы двум доктринам договориться мирно. Однако 18 октября 1534 года в Париже была распространена листовка, перечеркивающая все усилия умеренных с обеих сторон. Обнаружил этот «листок» и король у двери собственной опочивальни. 50 слов этого листка заложили камень в основание будущей кровавой распри. В нем говорилось следующее: «Я призываю небо и землю в свидетели истины против этой напыщенной и горделивой папской мессы, которая сокрушает и однажды окончательно сокрушит мир, ввергнет в бездну, сгубит и опустошит. Этой мессой все схвачено, все осквернено, все поглощено. Истина перед ними виновна, истина им угрожает, истина гонится за ними и преследует их».

Разгорелся неслыханный скандал, фанатики схватились за столь редкостную удачу, лично оскорбленный Франциск I не стал мешать радикальным мерам Парламента и публично заклеймил дерзость еретиков, хотя и призывал к благоразумию. Его не услышали, и в то же вечер на Гревской площади вспыхнуло шесть костров. Протестанты заявили в ответ на эти действия, что не ведут переговоров с Антихристом. Началось их массовое бегство в Германию к единоверцам.

В таких условиях глава протестантских умеренных Меланхтон, не за долго до этого приглашенный Франциском I в Париж, естественно, не решился появиться во Франции. Сорбонна отказалась рассмотреть предложенный им меморандум. Тщетно Папа требовал милосердия к осужденным, тщетно пожаловал кардинальскую шапку покровителю умеренных Жану дю Белле, тщетно объявил о созыве собора, призванного очистить Церковь. Вторя ему король столь же тщетно подтвердил приглашение Меланхтона, согласился на амнистию схваченных по подозрению, попытался остудить пыл Парламента. Возможность мирного разрешения была безвозвратно упущена, и с этого времени об умеренности можно было забыть, ибо обе стороны хотели не просто спокойно свободно отправлять свой культ.

В XVI веке идея о том, то истина может существовать рядом с заблуждением, была невозможна, поэтому обе доктрины пытались утвердить свою власть и охватить все общество.

Началась эпоха противостояния. Королевский эдикт о 1 июля 1540 года призывал «сплотиться против лютеран» и объявил донос долгом. В 1541 году на французский было переведено «Христианское установление» Кальвина, а эдикт от 1 июля 1542 года требовал передать все экземпляры этой и других запрещенных книг Парламенту под угрозой повешения за укрывательство. Под страхом того же наказания запрещалась печать любой литературы без церковной визы, запрещалось публиковать что-либо без знака типографа или книготоргового заведения. Организовывалась книжная цензура, был составлен индекс запрещенных произведений, в который попали не только Лютер и Кальвин, но и Эразм, Лефевр, д’Этапль и многие другие. За обысками и конфискациями следовали аресты и обвинительные процессы. В 1545 году парламент Экс-ан-Прованса распорядился разрушить тридцать деревень. По различным свидетельствам около 20 тысяч сторонников Реформации были преданы мечу.

Как всегда в таких случаях гонения лишь способствовали распространению нового учения.

Бесконечен список жертв, но столь же бесконечен список пополнивших ряды протестантизма. Прекрасно понимая, что происходит в его добром королевстве, Франциск I на смертном одре «завещал своему сыну не медлить с наказанием для тех, кто, прикрываясь властью и громким именем, развязал этот дикий скандал, хотя лишь Богу дано отмщение».

31 марта 1547 года король-гуманист скончался. Его последние слова были таковы: «Господи, как тяжела эта корона, которая, как я думал, была Твоим даром мне!».

Его наследник Генрих II, видимо, не вдумался в эти слова. Впрочем, этот двадцативосьмилетний мужчина в вопросах религии был не грамотнее угольщика, читал только рыцарские романы и считал королевскую власть восхитительной игрой. Получив в свои руки власть, он не слишком понимал, что с ней делать, поэтому сразу предоставил полную свободу действий двум единственно близким людям - коннетаблю Монморанси и своей возлюбленной Диане де Пуатье.

Воинственный Анн де Монморанси – глава одного из древнейших дворянских родов Франции до сих пор хранил верность идеалам Средневековья, а по сему готов был бросить все силы на борьбу за истинную веру, замириться с Габсбургами и идти с ними в новый крестовый поход против ереси. Однако боле благоразумная Диана умерила его пыл и создала ему мощный противовес в виде двоих Гизов – Карла, кардинала Лотарингского, архиепископа Реймского, и Франсуа, главы клана Гизов, замечательного полководца и хитроумного политика, а так же личного друга короля графа Сент-Андре.

Эти пятеро и были истинными правителями Франции при государе, занятом любовью, рыцарскими турнирами и охотой.

Политика терпимости и лояльности, свойственная предыдущему правлению немедленно была забыта. Диана, питавшая личную ненависть к протестантам , побуждала короля к твердости в вопросах веры, ей вторил кардинал Лотарингский, однажды заявивший Генриху: «Сделайте так, чтобы потомки сказали о вас: «Если бы Генрих II не царствовал, Римская Церковь рухнула бы до основания». Королю очень понравились эти слова. Полностью не способный понять, что такое свободомыслие, он смотрел на еретиков как на мятежников и поступал с ними соответственно.

Осенью 1547 года Парламентом была создана комиссия, метко названная вскоре Огненной Палатой, и преследования набрали новую силу. Костры пылали по всему королевству, разрушались целые селения. Однако, по меткому выражению одного хрониста «костры буквально плодили» приверженцев Реформации. В отчаянии король попросил Папу учредить во Франции инквизицию. Это чрезвычайное решение, противоречившее галликанской традиции Капетингов, имело место 13 февраля 1557 года. Почти в то же время встреча в Вормсе обозначила четкий водораздел между лютеранами и кальвинистами, а Тридентский Собор готовил Контрреформацию и возрождение католицизма.

Все это происходило на фоне непрекращающегося конфликта с Габсбургской империей, который в 1557 году перешел в открытую войну: герцог Савойский, командующий испанскими войсками, убедил Филиппа II, наследовавшего Карлу, перенести военные действия из Италии во Францию. Франция явно была не готова к такому повороту событий, кроме того, король, руководимый исключительно личными чувствами, а не государственными интересами, поручил армию любезному другу Монморанси. Результатом «блестящей» деятельности бравого коннетабля было полное поражение при Сен-Лоране (10 августа 1557 года) и пленение самого главнокомандующего. 11 августа испанские войска находились в трех днях пути от Парижа, и только чудо спасло столицу. Чудо заключалось в том, что Филипп не пожелал воспользоваться столь редким случаем, этот удивительный монарх был обуреваем сложными чувствами, разобраться в которых нам теперь не дано. Так или иначе, он медлил с решающим приказом, не смотря на все мольбы герцога Савойского. В Иль-де-Франсе, в Париже в это время царила паника, люди тысячами бежали «к дальним пределам королевства», король был «полностью сокрушен и разбит столь неслыханным позором». И в это время на политической арене неожиданно для всех возникла забытая, заброшенная, презираемая флорентийка Екатерина Медичи. 13 августа она явилась на заседание в Городскую Ратушу и потребовала у прижимистых буржуа деньги на набор новой армии. Речь флорентийки была блестяща и растопила сердца торгашей. Королева немедленно получила нужную сумму, за что слезно благодарила собрание. С ней вместе плакали и слушатели.

Поступок «королевы-золушки» потряс и восхитил буквально всех и вернул людям спокойствие и уверенность. Французы взяли себя в руки. Новая армия была создана в рекордно короткие сроки, в октябре во Францию вернулся отозванный из Италии Франсуа де Гиз, и Валуа начали отыгрываться.

Но на фоне внутренних распрей и неурядиц продолжать войну было затруднительно. Единственное, чего смертельно боялся Филипп II, что Валуа последует примеру короля английского и примет Реформацию, которая итак уже завоевала половину Франции. Если бы это произошло, война с Испанией превратилась в крестовый поход против Рима, и шансы на победу в союзе с другими протестантскими государями были очень велики, тем боле, что у Испании возникли большие проблемы с финансами.

Но Генрих не обладал качествами, необходимыми для столь великолепной авантюры, напротив, он готов был на мир на любых условиях, лишь бы в собственном королевстве утихомирить еретиков, мнившихся ему главной угрозой.

Условия мира, предложенные Габсбургами, были невероятно унизительны: мало того, что Франция за громадную суму выкупала Монморанси и Сент-Андре, она отдавала Испании все завоеванное и приобретенное со времен Карла VIII: Савойю, Корсику, графство Ниццу, Пьемонт, Брешию, Бергамо, Милан, множество крепостей на востоке и в Альпах.

Като-Камбрезийский договор – одна из самых плачевных страниц в военной истории Франции - до сих пор вызывает яростные споры специалистов, но вряд ли можно сомневаться, что во многом благодаря ему тягостная гегемония Испании в Европе продлилась до 1659 года.

 

Испания стала оплотом католицизма, к ней примкнула папская Италия, на другом полюсе была Англия, берега Балтики, огромная часть Центральной Европы. Между ними оказались страны, находившиеся в состоянии религиозно раскола: Германия, надолго успокоенная Аугсбургским договором , Швейцария, внимавшая слову Кальвина, но охотно предоставлявшая солдат для католических армий, Нидерланды, готовые на что угодно назло Габсбургам.

Во Франции по приблизительным подсчетам примерно треть населения обратилась в новую веру, причем следуя Кальвину, а не Лютеру. Возможно, потому что кальвинизм подчинял государство церкви, и новые благочестивцы считали, что только духовные лидеры, просвещенные мудростью Господней, способны навести порядок в государстве. География протестантизма во Франции достаточно сложна: прежде всего, это сельские, пограничные с Германией районы, район Трех епископств (Туля, Меца и Вердена). Сильны позиции кальвинистов в Шато-Тьери, Эперне, Шалоне, Витри-ле-Франсуа, Уасси, Бургундии, Бурбоннэ, Нивернэ. Торговля и международные экономические связи разнесли доктрину по процветающим городам и портам: Дьепп, Канн, Гавр, Руан, Сен-Мало, Нант, Витрэ. На берегах Марны, Сены и Луары протестанты утверждались главным образом как интеллектуалы, случалось, как университетские преподаватели (Орлеан). Но главная их вотчина была на юге – в Беарне, обращенном Жанной д’Альбре, королевой Наварры, повелевшей разрушить церкви, в Лангедоке, древнем питомнике альбигойской ереси, на протяжении всей долины Роны до Лиона, где была очень интенсивна коммерческая деятельность и бурлили идеи. С юга кальвинизм хлынул на запад в Гиень, Онис, Сентонж, Пуату, Ла-Рошель, Бретань.

Сельская местность была затронута гораздо меньше городов, но бедствия, причиненные войнами, и непомерные налоги порождали недовольство, способствовавшее обращению. Чем больше провинции страдали от податей, тем больше в них оказывалось приверженцев кальвинизма среди деревенских жителей. Так произошло даже в богатой Нормандии (Руан и его окрестности), в Оверни, Виварэ, Ругэрге, Жеводане. Считается, что главными распространителями Реформации были духовные лица из низшего духовенства и люди науки.

Но больше всего пугало короля даже не географическое распространение протестантизма, а то, что он постепенно проник во все слои общества, во все важнейшие сферы. Даже оплоты ортодоксии Университет и Парламент перестал быть единым, среди людей, которых арестовывали во время протестантских собраний, часто оказывались знатные, известные в обществе особы, ересь проникла в окружение короля, увлекла Роганов, Крюссолей, Субиз-Партене, ее жертвой пал Гаспар де Колиньи – племянник самого коннетабля.

Протестантизм увлекал бедняков, искавших веры, более чутко отзывающейся на их нужду, и богачей, особенно буржуазию, видевшую в нем больше свободы для коммерческой деятельности. Люсьен Февр дал исчерпывающую характеристику этому явлению: «Благодаря факторам, экономическим, политическим и социальным, которые часто рассматривались вместе, целый класс людей одновременно завоевал, приобретая богатство, свое место под солнцем, потеснив знать. Далеко не везде и не всегда то были авантюристы без устоев, выскочки, в одну ночь вознесшиеся из небытия. Среди буржуа имелись люди серьезные, сторонники твердых моральных правил, которые, несомненно, не были связаны ни с социальным лицемерием, ни с фарисейской ложной стыдливостью, ни с суровостью фасада и внешности, ни с чем, что, как правило, вызывает инстинктивную ненависть; но их строгий реализм не существовал отдельно ни от глубоко чувства долга, ни от страстной нужды в религиозной определенности. Эта торговая буржуазия, которая знала, как Одиссей, обычаи многих людей, постигла на своем опыте, насколько могут меняться оценки чего-либо; для этой буржуазии мантии и должности создавали твердую иерархию. Наконец, у тех, кто занимался требующими точности ремеслами с тонкой и развитой техникой, обострился практический дух, склонный к изящным и простым решениям; им, соответственно, требовалась ясная религия, разумная и в меру гуманная, которая была бы для них столь же светом, сколько опорой» .

Като-Камбрезийский мир только усугубил ситуацию. Многие из дворян были разорены, из опустошенной казны больше не поступало жалования, цены на пшеницу – основу их благосостояния, не соответствовали общему росту цен, равно обесценивались их феодальные права. Приходилось продавать земли буржуазии. Возникшая военная безработица только усиливала раздражение. Короля винили во всех бедах, считали злейшим врагом собственного королевства и … вставали под знамена еретиков.

Это дало новой доктрине то, чего ей так не хватало – «мирскую руку», т. е. политическую и военную защиту.

Теперь Реформации не доставало только фетиша, способного узаконить самый мятеж. В те времена таким фетишем была только королевская кровь. Это было достигнуто путем обращения Бурбонов, Наваррских и Конде, которых король оставил без могущества, влияния и стояния, в отличие от купающихся в роскоши Монморанси и Гизов. Таким образом, французское общество оказалось полностью поражено ересью. «Секта» превратилась в сплоченную партию. Если верить докладу Колиньи, представленному королеве в 1561 году, во Франции насчитывалось 2150 протестантских церквей, «охватывавших все провинции».

25 мая 1559 года в Париже состоялся первый протестантский Синод под председательством пастора Франсуа Мореля. Вскоре рядом с духовными руководителями кальвинистов встали их политические вожди, полководцы, казна, дипломатия.

 

В течение Рождественского и Пасхального постов 1559 года проповедники гневными возгласами колебали стены церквей. Экзальтация, до которой доводили толпу, объясняет, почему король, одумавшийся и решивший вернуться к либеральной политике отца, не смог этого сделать. С обеих сторон звучали призывы к убийствам, народ «искал жертвы для мщения наугад, жаждал убивать и неважно кого. Один студент у церкви Св. Евстахия имел несчастье рассмеяться во время проповеди. Некая старуха заметила и указала на него. Он был убит в один миг». В марте жуткие сцены разыгрались в церкви Невинноубиеных младенцев. Запах крови витал над Францией и разжигал безумие и ярость.

2 июня был издан Экуанский эдикт, после которого протестантам не осталось иного выбора, кроме как между бегством и мятежом. Это и было настоящим объявлением войны. Однако Парламент не скрывал более снисходительного отношения к еретикам и потребовал созыва собора для исправления их заблуждений. Крайне взволнованный Генрих сам явился в Парламент с коннетаблем и Гизами, но не добился повиновения. Выйдя из себя, он приказал заточить в Бастилию главных смутьянов Анна дю Бурга, Клода Виоля, Луи дю Фора.

Впрочем, через месяц протестанты во всеуслышанье славили справедливость Божью: 10 июля 1559 года Генрих II умер от ранения в глаз, полученного во время турнира в поединке с капитаном собственной шотландской гвардии Монтгомери. Однако перед тем как скончаться, король совершил еще одну непростительную глупость: призвал Филиппа II стать защитником его народа и его сына.

Наследник незадачливого короля-рыцаря Франциск II был совсем юнцом, скудоумным, необузданным, нездоровым. Он во всем слушался свою очаровательную супругу Марию Стюарт, а, следовательно, Гизов, которым прекрасная шотландка приходилась близкой родственницей. Таким образом, власть в королевстве захватила ультракатолическая партия, и противостояние вспыхнуло с новой силой.

Вдовствующая королева Екатерина была бессильна этому помешать. Вернувшись после смерти супруга из Амбуаза, где она жила с младшими детьми, в Париж, флорентийка сначала попыталась бороться, даже изгнала ненавистную Диану де Пуатье. Но Гизы в купе с Марией и во всем ей покорным королем быстро поставили ее на место и стали хозяйничать в королевстве как дома. Екатерина проглотила обиду и до времени смирилась, затаив бешенство. На публике королева играла превосходно: ее покорный и простодушный вид, глубокий траур и набожность вводили в заблуждение самых подозрительных. А закрывшись в своей молельне она исписывала страницу за станицей и потом передавала эти опусы странным гонцам чопорного вида в строгих одеждах. Чопорные ли гонцы королевы сделали свое дело несколько рьянее, чем просила королева-мать, легкомыслие и честолюбие младшего принца Конде, тесные связи английского короля с оппозицией – не известно. Вернее, скорее всего, все «удачно» сочлось в нужном месте в нужно время. Но как бы там ни было, в начале 1560 года возник заговор с целью передачи власти Бурбонам. Раскрытый из-за неосторожности и самонадеянности нескольких участников, он породил один из известнейших политических процессов того времени – так называемое Амбуазское дело. Власть была беспощадна, мятеж подавлен жестоко и удивительно быстро (впрочем, Гизы очень старались), и заговорщики гроздьями повисли на стенах замка Амбуаз. Дальше события развивались с невероятной скоростью: в начале ноября принц Конде и король Наваррский, приглашенные Гизами в Лувр якобы на мирные переговоры, были вероломно схвачены и осуждены. Только внезапная смерть юного короля спасла их от казни.

Новому королю Франции Карлу IX было в то время десять лет. Встал вопрос о регентстве. Враждующие стороны бросились в схватку. Но неожиданно для всех кроткая флорентийская овечка показала зубы и, одурачив Гизов, обольстив Монморанси, запугав Антуана, стала официальной регентшей от имени десятилетнего короля. До времени не раскрывая истинные намерения, она первоначально не препятствовала правительству продолжать прежнюю политику, и костры пылали как раньше. На одном из них погиб Анн дю Бург. Кальвинисты встретили эту жертву почти с радостью: у них появился свой мученик.

Однако Реформации нужен был лидер. Логично, что подобную роль взял на себя первый принц крови среди протестантов Антуан де Бурбон, король Наварры, личность нелепая, непостоянная, не пользовавшаяся никаким престижем. По сему его охотно заменяла супруга - «железная леди», ревностная протестантка, суровая Жанна д’Альбре, и младший брат Луи, принц де Конде.

Этот авантюрист королевской крови руководствовался отнюдь не убеждениями, он просто хотел взять реванш за несправедливость своего жребия младшего отпрыска без веса, состояния и власти. Ему не занимать было храбрости, честолюбия, пыла, и в то же время великой легкомысленности и склонности к любовным безумствам. Он не побоялся бросить вызов Гизам, и веселая семейка опасалась его. Он взывал к древнему монархическому праву, в силу которого принцы крови могли рассматривать иностранных регентов как узурпаторов. «На стороне Лотарингцев были их дела, на стороне Бурбонов традиция. Так сложился лейтмотив религиозных войн» .

Дабы обезвредить принца, возник беспрецедентный временный союз между Екатериной Медичи, Гизами и Колиньи, с которым флорентийка в то время была в большой дружбе. Его результатом стал Амбуазский эдикт от 19 апреля 1561 года, разрешающий протестантам молиться при закрытых дверях и фактически отменявший Экуанский.

Но до этого произошло еще два события, имевших принципиально важное значение: выступление канцлера Мишеля де Лопиталя на открытии Генеральных Штатов в Орлеане 13 января 1560 года, лейтмотивом которого был призыв к полному уничтожению ереси, и создание на Пасху (6 апреля) католического триумвирата (Франсуа де Гиз, коннетабль Монморанси и Сент-Андре), горевшего желанием осуществит этот призыв Они тут же потребовали, чтобы королева «выбрала ту или другую сторону». Екатерина напротив пыталась сохранить мир и договориться. Она настолько сблизилась с Колиньи и другими вождями кальвинистов, что то Теодор де Без в разговорах с Кальвином называл ее «наша королева» . И в то же время флорентийка не хотела ссориться с Гизами и Испанией, тем более, у нее были большие матримониальные замыслы в отношении многочисленных детей. Игнорируя все угрозы Филиппа II и триумвиров, она сделала еще одну попытку договориться. С 9 сентября по 18 октября под ее эгидой в Пуасси прошла встреча между католиками и протестантами. Никаких результатов она не дала – стороны не желали мириться и поступаться хоть чем-то.

 

Тогда королева решилась на отчаянный шаг: 17 января 1562 года был принят знаменитый Пуасский эдикт , предоставлявший протестантам свободу вероисповедания. Событие было поистине революционным, ибо никогда еще европейская держава не признавала вторую религию наравне с государственной. Екатерина ликовала – извечный предлог для внутренних распрей, наконец, уничтожен, и можно заняться наведением порядка в государстве и устройством будущего собственных детей.

Но, увы, это были только мечты. Общественное мнение рассудило, что, разрешив сосуществование двух религий, племянница Римских Пап совершила святотатство и расколола единство королевства. Враждующие стороны отнюдь не хотели примиряться, религиозный фанатизм и личные амбиции заглушали голос разума. Гизы, поддерживаемые парижанами, начали резню, перепуганная королева-мать призвала на помощь принца Конде, но тот, памятуя о кануне кончины Франциска II, испугался и упустил шанс вместе со всей своей партией. Пока он опасался, ультракатолики действовали и переманили на свою сторону двор. А флорентийка, оскорбленная отказом протестантов, поняла, что опираться на них при управлении государством нельзя, т. к. они отстаивают только собственные интересы. После этого царственная актриса снова сменила маску: вспомнила о том, что она ревностная католичка, и вновь пприблизила к себе Гизов.

Теперь ничто не могло остановить гражданскую войну. Королевство запылало: Гиз открыл границу для испанских банд, реформаторы впустили в Гавр англичан. Францию охватило кровавое безумие.

Но это безумие умело направляли вожди враждующих партий, без зазрения совести отдавшие Францию на растерзание во имя своих амбиций. Бурбоны, Гизы, Монморанси – каждый род разыгрывал свою партитуру. Кто-то, как Жанна д’Альбре и пылкий адмирал Гаспар де Колиньи, были преданы кальвинисткой доктрине совершенно искренне и разжигали противостояние из религиозных убеждений, другие – Гизы, де Конде – рвались в кровавую схватку из чисто прагматических соображений. Ведь ставками в этой игре были и престол Франции, и блестяще положение в обществе, и богатство, и обожание фанатичной черни, были и такие, то по воле судьбы был втянут в этот конфликт – Антуан де Бурбон и бравый коннетабль Монморанси, которым насмешница-судьба уготовила довольно жалкие роли и скорый конец в этом страшном противостоянии.

 

Но как бы ни были могущественны эти люди, какими бы целями не руководствовались они в этом конфликте, невозможно объяснить то многолетнее помешательство нации только их злой волей. Ибо ни адмирал, ни Лотарингцы, ни «железная леди» не могли довести «насмешников и задир» французов до того экстатического безумия, с которым они упоенно уничтожали друг друга несколько десятилетий подряд.

И если бы не клирики, буржуа, крестьяне, мелкопоместные дворяне – маленькие люди, о которых обычно не повествует история, то 1 марта 1562 года герцог Франсуа де Гиз спокойно доехал бы до Парижа, и набат в ночь 24 августа 1572 года звучал бы впустую.

 

В самом начале первой религиозной войны «черная королева» Екатерина Медичи писала Гаспару де Колиньи: «Вы, который всегда вел себя как добрый патриот, покажите сейчас, что ни Вы, ни Ваши братья не желаете стать причиной гибели Вашей родины».

Адмирал и все остальные участники противостояния остались глухи к этому призыву.

 

Французам понадобилось 36 лет крови, горя и разорения, чтобы понять простую мудрость этих незатейливых строк.

Начавшиеся с Пуасского эдикта, дававшего королевству свободу вероисповедания, Религиозные войны завершились Нантским эдиктом, провозглашавшим фактически то же самое.

 

 

1. 25 февраля 1525 года король был захвачен войсками императора Карла V и увезен в Мадрид, где прожил год в качестве пленника.

2. Однажды один из придворных портных - гугеннот - сказал всемогущей фаворитке: «Удовольствуйтесь, сударыня, тем, что заразили вашим бесчестием и скверной Францию, но не покушайтесь на божественное». Отсюда антипатия Дианы де Пуатье к кальвинистам.

3. Аугсбургский религиозный мир 1555 года признавал равноправие католиков и лютеран в Германии, предоставляя выбор вероисповедания правителям.

 

 

1. Документы по истории гражданских войн во Франции. 1561 – 1563 гг. Под ред. А. Д. Люблинской. М.-Л., 1962.

2. Маргарита де Валуа. Мемуары. Пер. И. В. Шевлягиной. М., 1995.

3. д*Обинье Т.-А. Трагические поэмы. Мемуары. Пер. А. Ревича, В. Парнаха. М., 1996.

4. Лучицкий И. В. Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции. Киев, 1989.

5. Лучицкий И. В. Католическая лига и кальвинисты во Франции. Киев, 1991.

6. Клуа И. Екатерина Медичи. М., 1997.

7. Констан Ж.-М. Повседневная жизнь французов вот времена религиозных войн. М.: Молодая гвардия, 2005.

8. Эрланже Ф. Резня в ночь на Святого Варфоломея. СПб: Евразия, 2002.