Что хочет автор. Литературные конкурсы

Древне-историческая печенего-половецкая летопись.

Печальна нега

Печально небо

Медвежья нежность

Похуже львиной дружбы.

- Чем дождь, так лучше сушь бы, -

Промолвил печенег,

Не раскрывая век.

Заснул он в неге

Как все другие печенеги.

А половцы тем временем не спали.

Они за день не так чтобы устали.

Они ловцы, и печенежьи овцы – жертвы их.

Давно уж печенежий лагерь стих.

- Нигде не видел я овец, -

Изрёк вернувшийся пловец.

Он из реки как глыбу

Тащил большую рыбу.

- На ужин рыба нам сгодится.

Ух, и холодная водица!

На печенегов половцы в поход отправиться хотят.

Разбить и полонить их как котят.

Зачем вы в неге,

Объевшись мясом,

Обпившись квасом,

Заснули у костров

И не расставили постов?

Забудьте вы о неге,

Пора вам защищаться от врагов.

Опасность уж близка,

Ленивая Луна низка.

И вот уже рассвет из солнечного воска лепит день, а вам и защищаться лень.

Берега ребристы

От оврагов –

Преграды для врагов.

Воды быстры,

И опереньем белым пены

Украсил ветер гребни их.

Да будьте, печенеги, смелы!

Напали половцы внезапно

И, не доев и пол овцы

И печень не дожарив, печенеги с ними в бой вступили.

До этого в усладу пили.

Теперь же стало как в аду:

Тетивы луков взвыли

И в воздух копья взмыли.

- Да мы ли это были? –

Вскричали печенеги,

Стряхнув остатки неги.

Повсюду слышен стон и визг,

Потери неизбежны.

Жестокий «половизм»

Терзает «печенежность»!

Вариации на фамилию, услышанную по радио.

Иван Петрович Женаты

(Ну и фамилия, однако!)

Был холостяк.

- Почему вы не женаты,

Наш толстяк?

- Я в женитьбе не нуждаюсь, - отвечал Иван Петрович. –

Как подумаю об этом, так во рту уж сразу горечь!

В жизни я один блуждаю.

Без жены спокойней как-то.

Ведь сначала в ласках тают,

А потом – колючий кактус

Что авоськами гружёны.

- Вы, Иван Петрович, циник!

Вы, Иван Петрович, скептик!

Не меняете ботинок,

Ходите всё в строй кепке.

- Это, братцы, не беда, -

Возражал наш холостяк. –

Мне бы сытная еда,

А ботинки, то пустяк.

Уговорам не поддался,

Не женился «циник» тот,

Холостым так и остался

И не ведает забот.

Погоня. (11.04.91)

Иван-царевич на сером волке

Галопом мчится.

За ним не серой «Волге»

Погоня мчится.

О кочку волк споткнулся и подох,

Остановилась «Волга» - двигатель заглох.

Царевич скрылся в чаще,

Разбив очки о кочку.

Спустилась ночь на счастье,

Поставив в гонке точку.

За волком гнались не таксисты,

А ярые «антисемисты».

Они узнали неизвестно от кого,

Что истинное имя: Абрам Евреич у него.

А Брамса любит ли царевич?

Я сильно в этом сомневаюсь.

По духу ему ближе Ходасевич.

Его читает чаще,

Сидя в чаще.

Апрельского ли выпуска те ЗИСы,

Что по дороге мчатся?

«Апрельские тезисы»

Шофёры тех ЗИСов читают,

Полит-учатся!

Геракл, задержавшись надолго в гроте Венеры,

Многим подал дурной пример.

Всю силу чувственности почувствовал,

От собственной силы устал, расчувствовался!

Посвящение М. А. Булгакову.

В дом композиторов как в «Грибоедов»

вход всегда по пропускам.

- Постойте, куда вы? – Я не обедать.

Жаль, что не взял с собой примуса.

- Вы куда, гражданин? Билет предъявите!

- Членский? А как же Чайковский и Бах?

- Вход только «членам». Постойте, вернитесь!

- Жаль, что я примус забыл впопыхах!

Ни в цене пока в мире

Советский рубль. Почему он стал только внутренним?

Под силу даже греческой «лире»

Оплатить валютный мех нутрии.

Но нутрия не так и ценна!

Имей сертификат группы «А»,

Что из стран «кап» - это престижней!

Группа «Б» из серии «соц» - рангом пониже.

Гости пришли (шутка-прибаутка)

Черней сажи волосы Галки.

- Зажги зажигалку, -

Прошу я Галку.

- Это ты сломал соковыжималку? –

Кричит Галка,

Берясь за скалку.

Я тоже нащупываю палку.

- Чёрт с ней, с выжималкой!

А вот и Алик пришёл с Алкой.

- Пусть катятся на свалку! –

Кричит Галка.

Ей и сажи для гостей жалко.

Вот такая она, Галка!

Происшествие.

Десятого апреля днём

Укушен был я комаром.

Однако, по сезону рановато.

Пожалуй, это слишком уж «комаровато»!

Исторический эскиз.

Изматайлово -

Это Измайлово!

Отправился в Измайлово, изымая себя из привычного унылообразия.

Бразилия так далеко…

Уныло пролетело Эн Лэ О,

Раз я разинул рот,

Услышав Нино Рота!

Себя изымая,

Машину зимою.

- О, о, о, - устало ною.

Мотаю отсюда, блеснув как олово.

- Ба, ба, ба! А вот и ЗИЛ!

Жаль, что Разин не дожил.

Неизменно гений

Уходит в «ополчение».

Чужд он окружающим,

Его унижающим.

Одиночество.

Жил в пустыне один

Попал бедуин в беду –

Украли шакалы еду.

Жил в джунглях Тарзан,

Учил обезьян,

Пил «Нарзан»

И не был пьян.

Жил в горах

Полез на скалу и сорвался.

Закричали «ах» аксакалы.

Жил в лесу Берендей,

Жил среди зверей.

Значит, был он еврей.

Ко Дню Космонавтики (11. 04. 91).

Летела гагара,

Летел Гагарин,

Кричала гагара,

Кричал Гагарин:

Убили гагару,

Разбился Гагарин.

До смеха ли?

Советы врача.

Езжайте в Гагры,

Лечить подагру!

Билетов нет?

Если у вас радикулит -

Нужно выпить литр.

Если болит голова -

Нужно выпить два.

Если заболело тело –

Хватит и три фужера.

Если стали прихрамывать –

Выпейте двести граммов.

Если заболел живот –

Не берите ни капли в рот.

Вокруг Новогиреево

Много лагерей.

Шизофреники

Делают там ошейники

И под музыку Глинки

Пляшут лезгинки.

Развивает инициативу

Развивает смекалку

Вызывает гласность

Не зная рабства брода,

Не суйся в свободы воду!

Я решил по городу пройтись,

По Садовому кольцу пошёл гулять.

Полысели парки и сады –

Осень на носу опять.

К Патриаршим путь держу.

Жаль отчасти Берлиоза.

То восторженно заржу,

То подкатывают слёзы.

Осень гасит рано день.

Вот уже закат кровав.

Ох, какая дребедень –

Думать о своих правах.

Если право есть на труд,

То и хватит нам навек.

- Где тут Патриарший пруд,

Добрый человек?

Солнце село за дома,

В окна, брызнув красным.

В голове лишь кутерьма.

Одним словом – разное.

К Патриаршим путь держу

Долго и упорно.

Нету больше удержу.

- Где же здесь уборная?

Дарёному горшку в днище не смотрят. (1992)

Раз вогнали меня в шок,

Было то недавно,

Подарили мне горшок

С виду очень славный.

Хоть и с дыркой он на днище,

Всё равно мне мил.

Я живу теперь как нищий.

Кто бы накормил?

Тот горшок ни нов, ни стар,

Прочен, хоть и глина.

Я худеть уже устал,

Стал как балерина.

Подарила сей предмет

Милая красотка…

Благодарности слов нет –

ведь охрипла глотка.

Памяти Гумилёва. (1992)

Вот занялся делом новым –

Буквы лепятся в словца…

Зачитался Гумилёвым.

Правда, начал я с конца.

Милый, в шляпе, любит львов,

Многословен он в стихах.

Смел был бравый Гумилёв.

Покорялся ему страх.

Змеи, абиссинский «лёва»,

Бедуины и пустыня

Волновали Гумилёва.

У меня же чайник стынет!

Выпив чаю тёплого, книжку отложил.

Что ещё сказать про это?

Жаль российского поэта.

Мало он пожил.

Плот и «Ра» - двойная игра.

Вначале был плот,

Идеи оплот.

Этот плот – плоть от плоти его.

В нём мечту воплотил –

Много денег заплатил.

За постройку плота Хейердал

Многое отдал.

Чем же он платил себе зарплату?

Платиной иль златом?

Потом заплатами он днище плота латал

За отдельную плату.

Вскоре парус платком над плотом запламенел.

Плотина неверия прорвана.

На «Кон-Тики» поплыл он тихо,

Лишь часы тикали…

А теперь вот «Ра» -

Новая игра.

Играй в «Ра» -

Пришла пора!

Он в путешествие на «Ра»

Отправился с утра.

Уж убран трап у «Ра».

Ура, ура, ура!

У «Ра» парус ветер надул.

До берега подать рукой.

Ротонда на берегу полна народу.

Все глядят на воду.

Дай, Бог, хорошую погоду!

Ротозей разинул рот:

- Куда он прёт?

Тур совершать турне задумал

Как древние, маршрутом тем же,

Но не по Темзе.

Один ум мал.

Ум мал один,

Хотя природы господин…

Зад корабля – корма.

Взял попутчиков не задарма.

Их задор не малый, но раздору – бой!

Всех взял с собой.

Все энергичны,

Подготовлены отлично,

Плавать привычны. Вызвал Тур на турнир

Было жарко, и Хейердал

На память майку кому-то отдал.

Теперь он без майки

Плывёт до ямайки.

«Чья майка, чья майка»? –

Поют на Ямайке.

Робертино Лоретти

Знал песенки эти…

Доплыл Хейердал до Красного моря,

А там мировой скандал – война.

Вот тебе и на!

В протест против боли и горя

Спалил он «Ра».

Закончилась игра.

Проиграл Хейердал?

Открытия *Золя (поэма-фантазия).

Перед чтением просьба: настройтесь на ноту «ля».

Всем известно, что Эмиль Золя

Любил пирамидальные тополя.

Беспокойный Эмиль,

Отмахав много миль,

Добрался до моря,

- Тополя, тополя! –

Кричал Золя.

- Мы здесь, Эмиль! –

Кричали из Мелитополя.

Это вам не на Плющихе «три тополя»!

Носился как пух тополиный Золя между Марселем и Неаполем,

Руки-ноги царапая…

Прошёл слух,

Что Золя глух

И ест мух (?!)

Наконец-то Эмиль увидел: стоит красавец-тополь.

Потопал к нему Эмиль, коробку для мух захлопнув.

Взобравшись на тополь,

Увидел в бинокль Акрополь.

Аккры полей под солнцем млеют.

Дождик, полей поля!

Облака алеют, горит земля.

Мысли Золя в облаках витают,

А мимо птицы пролетают.

Эмалью начищенного таза блещет даль.

Дальние дали

Тополя видали.

Раз так миллион

Видел Лион.

Неоном люминесцентен…

В кармане ни цента,

О, милая Франция!

Сцена мира видна стопроцентно:

Это Мексика

На горизонте тонким месяцем

Там кактусы

Как китовые усы

Торчат колючками.

Изгибы листьев паучьих

Рассмотреть бы получше.

Ещё дальше горит под солнцем-зонтиком Америка.

У Золя от восторга истерика:

- Ведь Америка

Так далека от Терека!

Ходят по скверику,

Едят мороженое

Негр с индейцем –

Чёрный с краснокожим,

Корчат рожи.

Индейцы Сиу

Выглядят красиво,

А Апачи-бедняги плачут

От неудачи.

Негры-рабы на плантациях

Выкорчёвывают акации.

Гибнет нация!

Чероки длиннорукие

Скальпы снимают от скуки.

У них в руках томагавки,

А под тополем собаки гавкают.

- Зачем забрался на дерево, дядя? –

Кричит ребятня. – Слезай, прыгай, не глядя!

- Отстаньте, несносные дети, -

Ответил Золя. –

- Как много всего на свете!

Хвала тополям!

Затем, посмотрев в направлении нужном,

Увидел Кавказ в облачении южном.

- Открытие! – вскричал Золя. –

- Пишу я романы не зря!

Много позднее Марсель Пруст

Также с тополя

С радостным воплем

Увидит Эльбрус.

А до него Дюма-сын заметил даму с камелиями,

Выходящую из дверей отеля.

Потом уже и Ремарк

Разглядел там и парк.

Арки Аркадии

раньше всех Овидий

с тополя увидел…

Виднелись всё то виллы, то поля –

Высоки были в древности тополя.

Увидел Овидия друг.

Так что не удивил нас открытиями Золя,

Влезая на тополя,

Местных собак зля.

*) Золя – почти «соль-ля».

Древнерусские книжники (былина).

Жили на Руси давно два подвижника,

Чёрно - и – белокнижника.

Белокнижник жил в Белгороде,

Чернокнижник – в Чернигове.

Первый обитал в палатах белокаменных,

Второй ютился на чердаке терема

Или в подвале. Попеременно.

«Прописан» был и там и сям временно.

Белокнижник был блондин,

Не любил он жить один.

Взял он в жёны белолицу,

раскрасавицу-девицу.

Оказалась белоручкой

Та девица, князя внучка.

Притворялась белошвейкой,

Поводила белой шейкой.

- Хоть, ты дева, белокура,

Но на деле просто дура! –

- говорил ей белокнижник. –

- Покорми, пойди, хоть кур!

Вот опять ты в сарафане

Развалилась на диване.

- Ох, какая Белоснежка, -

- говорил народ с усмешкой. –

Белым лебедем плывёт

От крыльца и до ворот.

Чернокнижник был затворник,

Заходил к нему лишь дворник.

Был он старый холостяк,

А фигурою – толстяк.

Чернобров и черноглаз,

И имел недобрый глаз.

Чёрная копна волос.

Белым был лишь только нос.

Белокнижник худощав,

Находил он радость в щах,

И к тому же – сухопар.

Напускал он в бане пар.

Где тонкий пройдёт, замечено,

Там толстому делать нечего!

Часто чернокнижник чёрным хлебом кормил ворона,

Иссиня чёрного.

Белокнижник, тем временем, белым хлебом прикармливал белую ворону

И белых мышей-малышей.

Чернокнижник ценил чёрный юмор,

А белокнижник писал белые стихи.

Чернокнижнику нравился чёрнозём

И зимняя позёмка.

Белокнижник предпочитал белую глину, белый снег,

А также санный бег.

Чернокнижник питался черникой, чёрной смородиной,

(Любил он Родину),

А иногда по утру

Ел и чёрную икру (!)

При виде черепах

Восклицал «ах»,

Привидений не видел, не ел и червей –

Было не до них – и стеснялся людей.

Белокнижник обожал белорыбицу, белугу и беляши,

Любил и птицу потрошить

Или рыбу глушить,

Но не любил он шить.

Собирал белые грибы, но белены не ел –

Боялся, не был смел.

Чернокнижник часто на опушке

Собирал грибы чернушки.

Любовался белокнижник белыми берёзами,

Радовался до слёз.

Чернокнижнику берёзы заменял чертополох.

Ходил он всегда в чёрном, выращивал горох.

Всех чернил: чернил не жалел!

А были ли тогда чернила?

В былинные времена всё было!

- Всё он видит в чёрном цвете:

Чёрны для него и дети, -

- говорили все в округе,

Чернокнижника поругивая.

Правда, чёрные очки тогда не носили –

Цвета их не выносили…

Белокнижник, напротив, всех и вся обелял, окрашивал белилами,

Совсем не пользовался чернилами.

Ходил всегда в рубахе белой,

Загар не допускал он к телу.

Чернокнижник носил чёрные сапоги и в детстве был чернорабочим,

Между прочим.

Писали они всегда по-разному:

Один – чёрным по белому,

Другой – белым по красному.

- Чернокнижник, а чернокнижник,

Ты ведь тёмных сил сподвижник, -

- задевал, бывало, коллегу блондин.

- А ты сам-то кто? Тоже мне Белинский нашёлся! – огрызался брюнет.

Фамилия блондина была Белоглазов,

А брюнета – Черномазов.

С глазу на глаз

Они встречались много раз.

Как-то раз встретились снова, оказавшись вместе

В одном месте.

Столкнулись нос к носу на площади.

Один ехал на лошади,

Другой шёл пешком

С большим мешком.

Пеший белокнижник

Поднял с земли булыжник.

- Брось булыжник! –

- потребовал чернокнижник.

- Ты, к какому ближе классу?

- Пойдём лучше выпьем квасу!

На меня ты не серчай,

Коли хочешь, выпьем чай.

- Не хочу с тобою пить.

Будешь ты опять юлить.

Не забуду сей момент –

Ты мой злейший оппонент!

Разгорелся давний спор.

Кто же прав, кто мелит вздор?

Тут на шум дружина вышла, забрала обоих,

Повела в покои.

Не взирая на лица,

Как милиция,

Доставила в светлицу

К князю Зюзе –

Пусть рассудит.

Князь Зюзя,

Глаза сузив,

Выслушав показанья,

Вынес наказанья:

- Часто, коли, вы спорите –

Место вам на частоколе!

Но я добрый – видят все.

Вас сажать на кол не буду, выпороть велю.

Свой приказ не отменю!

«Обрушились гроздьями

Розги грозные

Впились гвоздями,

Зазебрились спины синеполосьем

У тех негодяев», -

- так писал очевидец.

Очевидцу, очевидно,

Отлично было спины видно.

После порки

Пошли толки.

Говорили разное,

Несусветообразное:

«Несёт свет нам Белоглазов,

Сажей мажет нас Черномазов!»

«Кто-то кому-то, будто бы, выбил глаз», -

- слышалось не раз.

Нарастал ропот –

Дело требовало пересмотра.

Вызвало общественное мнение

У князя изумление.

Идя навстречу людям,

Пересмотрел дело,

Рассудил уже умело:

- Чернокнижника – вон! Выслать за пределы княжества

За клевету и бродяжничество,

А белокнижнику в награду дать грамоту из бересты

И пергамента листы!

На четыре версты в округе

Засуетились Зюзины слуги.

Лишь спустя много лет всем стало ясно,

что не всё чёрное плохо

и не всё белое прекрасно.

Стало жить хорошо.

Былое стёрлось в порошок.

Оказалось, что во многом был прав и чернокнижник,

А белокнижник быстро был предан забвению

По общему мнению.

Как жидкое стекло

Былинное время.

Беспокойным было оно

И черным-черно было княжье бремя.

Да здравствует да Винчи!

Эпиграф: «Чем с большим числом людей ты будешь делиться своими трудами, тем меньше ты будешь принадлежать себе».

Леонардо да Винчи.

В вечность да Винчи

Крепко ввинчен,

Интерес к да Винчи

Взрывно взвинчен.

Мастерство его рук многоразово

Было алмазным.

Унизан успехами путь его,

Но слава пришла не сразу.

Успех Леонардо –

Прыжок леопарда!

Равен добыче руд.

Как полотёр.

Тогда ведь всё делали сами

Как теперь в Универсаме.

Картины писал, чертил, изобретал

Под звуки лютни и гитар.

Под звуки эти

Ел и спагетти.

Гремели обвалами

Трескались стелы

От тарантеллы.

Башня Пизанская, -

В буйстве танцев –

Наклонись, но не падай,

Пляши до упаду!

Темпера и масло.

Свежи и ласковы,

Векам неподвластны,

Его краски!

Ум был остёр как хребет осетра!

Мона Лиза не его ли сестра?

Лукавством пронизана

Улыбка монализына.

Ах ты, Лиза,

Опусти глаза,

Мужчинам гроза!

«Тайная вечеря» -

Тайна и теперь.

Я в это верю ежевечерне!

Я за Леонардо

Грохну петардой,

Петраркой портрета его назову,

Данте-педанта в свидетели призову.

Много бы теперь дали ему призов:

От самого верха до самых низов,

Увешали бы стены до карнизов,

Засыпали бы много тазов.

Ни в ком из нас Эпоха Возрожденья

Не вызывает возраженья.

История дала нам чудный шанс,

Он назывался Ренессанс.

И не повторится тот сеанс,

Прошла эпоха наслажденья,

Была прекрасной та пора.

То не эпоха топора,

Но нам заканчивать пора.

Да здравствует да Винчи

Про Шаляпина.

Как многим казалось, Шаляпин,

Шаля, исполнял свои роли.

Сегодня на сцене - крестьянин,

А завтра на сцене - король он.

Шалил и шутил он часто,

менял часто гнев на милость.

Но был справедлив ежечасно,

Чего бы с ним не случилось.

Шалью таланта, укутав зал,

Стены он голосом мощным пронзал.

На сером песке человеческих толп

Высился он как базальтовый столб.

Славы лава через край

Из кратеров-критериев хлынула,

Затопила Помпеи и Геркуланумы,

Взбудоражила умы баранами…

Скульптор бюст Шаляпина лепит.

Как певец великолепен!

Про комаров (шутка).

Тоже зверьё!

Кусают псами

Комаров камарилья

Кружит как эскадрилья,

Пляшет кадрили

И сегидильи.

Над ухом мерзкие трели

Как «пенье» электродрели.

Горит огнём место укуса.

Не помогает даже уксус.

- Дайте мне спать,

Туды вашу мать!

По Пушкину (пародия).

«Мой дядя самых честных правил…»

Он лошадьми свободно правил,

Но ездил он, увы, без правил

И экипаж в кювет направил.

Свою ошибку он исправил:

Чинил он колесо, рессору,

И из избы не вынес сору.

Всё было тихо, шито-крыто,

Глубокой тайною покрыто.

Лишь Пушкин обо всём проведал,

В своих стихах про то поведал.

Он в доме Лариных обедал

И лакомств разных там отведал.

Пришёл и дядя «честных правил»,

Который лошадьми-то правил.

Возьми тут Пушкин и спроси:

«Скажи-ка, дядя, ведь не даром

Карета, что досталась даром,

Французом сожжена»?

Вспылил тут дядя ненароком,

Поклялся, чуть ли не пророком:

«Не я твой лиходей!

Спроси, хоть у людей».

Послушны, робки.

«Народ безмолвствует» опять…

Им, грешным, лишь бы водки.

Тогда весь мир вращайся вспять!

«А что стряслось с рессорой, дядя?» -

- племянник вдруг спросил.

И дядя наш, в глаза не глядя,

Понуро затвердил:

«Тому не я виною буду,

То кучер, обпившись вином…

Ему я это не забуду,

Иль буду я говном!»

«Чем будешь, дядя?» - не расслышав,

Поэт схватился за перо.

Потом ведь драму он напишет,

А было то давно.

Чело склонил покорно дядя,

Устало посмотрел,

Тряхнул густой когда-то прядью:

«Ты у меня пострел!

Пиши поэму про карету,

Коль любопытен ты,

Упомяни рессору эту,

Колёса и болты».

Поэт, нимало утомлённый,

Застрекотал пером:

«У лукоморья дуб зелёный»

И колесо при нём.

И кот, и кучер там учёный

Всё ходят попусту вокруг.

И дядя с ними удручённый –

Вот и замкнулся круг».

Такой вот он, Чехов (вольная версия).

Короткие рассказы чехов

Писал всем людям на потеху,

Пером своей сатиры

Играл на струнах лиры.

Чехов любил смех,

Смех любил Чехова.

Принёс ему успех!

Голову, укутав мехом,

На прогулку вышел Чехов.

К чехам был он не причастен,

Был он беден и несчастен.

Чехов русским был насквозь…

Мех покрыла изморозь.

Было холодно на даче.

«Дядю Ваню» только начал.

Утомился он немного,

Вышел молча на дорогу.

В голове сверлит сюжет.

От него спасенья нет.

Бороздят извилины мозга,

Стегают слова как розги!

- О Чехов, эх Чехов, ах чехов! – вздыхает толпа.

Утирая платком капли пота со лба,

Расстегнул он доху.

Охи-вздохи кругом. Не дадут отдохнуть.

Одиночества нет и покоя ему.

Как он пишет, не важно ведь людям.

Часто снимал с глаз людских пелену.

Кой-кому он казался и скучен и нуден.

Усадьба «Мелехово».

Мелит мельница невдалеке.

Все одеты налегке.

Степь описал он в рассказе,

Весь Сахалин облазил.

А теперь он пишет драму…

Стукнула окошка рама.

Снова гости, снова дамы.

Воздвигнуть бы стены,

Выкопать дамбы

И дом обнести крепостною стеною,

Поставить бы пушки – гостей всех долой!

Но это мечты, а в жизни иначе.

Гостям не откажешь, хоть плачь ты.

Отдаться им, что ли на съеденье, коль не найти уединенья?

- Ох, какой он недотрога,

Этот тип из Таганрога, -

- восклицает дама томно. –

- Пишет длинно, многотомно…

А вот и Лика Мизинова,

Невообразимая

Вышла из магазина.

Несёт покупки,

Надула губки.

Письмами её наполнен стол…

Лишь на сто дней Наполеон

Вернул себе свободы престол!

Но я не полководец,

Хотя холостяки лихой народец.

Не «Эльбу» бы мне, а «Святую Елену»!

Сам бы уехал туда непременно.

Потом был Крым и Книппер-Чехова,

И телефон-помеха.

Врывались к нему как в хату

Как в стаде овцы,

Ловцы ролей.

Раньше играл всё принцев да королей.

А теперь «Чайку» по-чеховски отведали,

Рвут её на части, точно не обедали.

Только почитай-ка,

Замечтай-ка

над «Чайкой»,

все тонкости подмечай-ка!

Остынет твой чай!

И времени не замечай!

Парят чайки над Ривьерой,

Провалилась «Чайки» премьера.

Построить бы клипер

И вместе с Книппер

Махнуть бы в море,

Развеять горе!

Но не построил клипер малотонный

Придав словам лишь бодрый тон,

Отвечал в телефон «пардон».

Вырублен «Вишнёвый сад» (Врубель сад не вырубал!),

Уехали и «Три сестры».

На берегу горят костры –

Дворники сжигают сухую листву:

Листок к листу…

Листок к листу

Он пишет повесть ту,

Что нам завещано читать,

Любить и свято почитать.

Таков ли был Чехов?

Трактуем мы вольно здесь образ его.

Разве был он безвольным?

Нет. Воля была у него непреклонной.

Среди литераторов мощной колонной

Возвысился он.

Его гениальность

В расчёте на дальность.

Как в море маяк, излучающий свет,

Пронзает пространство он множество лет.

«Харикрюшон».

Душевные раны

Лечит прана.

Расслабляйся, расслабляйся.

Согрешил? Кайся!

Если ослабла душа,

Вылей не тело воды ушат.

Бодрость духа

Не от сытого брюха.

Дождь пошёл – надень капюшон.

Выпить хочешь? Пей крюшон.

Будь весел, но не смешон!