БОГОСЛОВКА АВЕНЮ (Заметки по поводу 50-летия)

 

Александер АМКАРО

 

Время нашей жизни не состоит из прошлого, настоящего и будущего. Но большинство людей предпочитают делить его на эти три части для удобства, чтобы легче было писать автобиографии или дневники. В действительности, время – это абсолютная категория, существующая всегда и везде. Например, если бы можно было достичь скорости света, то, оторвавшись от Земли, можно было бы одновременно увидеть себя в нескольких временных измерениях, себя, существующего во всем доступном нам мире, в пределах, отпущенных отрезком земной жизни. Иными словами, мы существуем всегда и везде, и только наши несовершенные органы чувств не позволяют нам ощутить свое вечное присутствие во всех проявлениях безграничной жизни. Хотя события, описанные в этих заметках, охватывают 50 лет, у меня все равно складывается твердое убеждение, что все это происходит одновременно – то, что было 30 лет назад или 40 - это продолжение наших дел, состояний и взаимоотношений, складывающихся сегодня, вчера или завтра. По отношению к времени личной жизни нет событий более важных или менее важных. Все события одинаково важны, только мы не замечаем порою, как они отражаются на нашем движении в безграничном и всевластном пространстве, в котором нет никакого времени, а только всепоглощающая пустота и тишина. И как бы мы ни силились заполнить своими микроскопическими молекулами, своим шумом эту пустоту, она все равно ничем не заполняется, а только иногда принимает эти молекулы, чтобы распылить их в мироздании и отправить дальше для соединения с другими веществами, которые могут дать ростки органической жизни в других уголках Вселенной, где вечное пространство все также обволакивает мир своим безмолвием.

 

За 29 лет до юбилея

 

Мы стоим втроем, три молодых студента, с походным снаряжением, на берегу быстрой высокогорной речки, где-то на границе между Дагестаном и Азербайджаном. Перед нами компания других туристов, у которых мы пытаемся выяснить дорогу на Хунзах и дальше в Орлиное Гнездо. Солнце стоит высоко, жарко, вода в реке журчит, поют и чирикают вокруг диковинные птицы. В компании туристов выделяется женщина в купальнике и соломенной шляпке. Пока старший их группы размахивает картой и объясняет нам маршрут, она медленно и грациозно садится на камень, поднимает руки и начинает укладывать волосы, выставляя нам напоказ свои подмышки и высокую грудь. Я уже давно перестал слушать старшего, надеясь на моих приятелей, и сосредоточился на изучении отдельных частей тела дамы. Я пытаюсь запомнить изгиб талии, округлость коленей, тонкие пальцы с длинными красными ногтями и светлые волосы, заправленные за уши и спадающие из-под шляпы. Хотя женщина явно городского вида, она представляется мне нимфой, естественным образом связанной с этим удивительно красивым местом, как будто она только что вышла из реки и сейчас исчезнет вместе с горными потоками, уносящимися вниз, в долину.

 

Тем временем старший группы, как-то странно и хмуро на нас посмотрев, прервал свое объяснение и спросил недовольным голосом: «Вы все поняли?» Мы закивали головами, и поскольку дальше стоять и глазеть на женщину было неудобно, нехотя отправились восвояси. Пройдя метров сто, мы остановились, и тут же выяснилось, что никто из нас троих не слушал и не слышал ни одного слова, произнесенного инструктором. Друзья, так же как и я, были сосредоточены на женщине. Мы не знали дороги и долго еще плутали в поисках маршрута, а ее образ носился с нами и над нами, и еще какая-то невыразимая тоска преследовала нас, сожаление, что нимфа исчезла, и мы не можем видеть ее волнующие изгибы, ее движения, ее загадочный благословляющий взгляд. Причем каждый из нас был точно уверен в том, что именно его она одарила тем многообещающим загадочным взглядом.

 

Но самое удивительное заключается в том, что когда мы встретились с одним из друзей много лет спустя, уже обремененные семьей и детьми, мы признались друг другу, что до сих пор иногда видим ту нимфу во сне и даже занимаемся с ней любовью во время этих потрясающих сновидений. Так что же это было? До сих пор непонятно. Мы видели ее всего пять минут своей жизни и не сказали с ней ни одного слова. А она почему-то осталась в нашей жизни навечно, не стареющая и не меняющаяся. Откуда она взялась на горной тропе, в жаркий полдень, у прохладной речки, на границе между Дагестаном и Азербайджаном?

 

За три дня до 50-летия

 

Встретился с приятелем, с которым не виделся лет пять. У него отличная новая машина и хмурый сосредоточенный вид. Он с ходу сообщил, что работает директором крупного издательства. Его мало интересовала моя жизнь, он спросил только, каким аэропортом ему лучше воспользоваться, когда он полетит в Лондон – Хитроу или Гэтвик.

 

Разговаривал с другим приятелем по телефону, когда-то мы вместе учились в университете. Мы долго беседовали о том о сем, а потом он вдруг сказал, что не может больше жить с «этой женщиной», то есть, женой, с которой он был вместе лет двадцать, наверное. По его словам, она то «умасливает его, то устраивает истерики». На это я ему ответил, что его положение не оригинально, имея в виду, что у меня бывает то же самое, но развод едва ли лучший выход.

 

Сегодня прочитал у Лермонтова: «жизнь не стоит того, чтобы о ней так беспокоиться». Действительно, чего я так переживаю из-за этой круглой цифры. Ну хорошо, ну знаю я, что старость не за горами – так что я могу с этим поделать? Кстати, старые сейчас чаще улыбаются, чем молодые. Молодые вечно чем-то озабочены, вечно куда-то спешат, чего-то приобретают, не успевая почувствовать вкуса жизни.

 

За день до 50-летия

 

Весь день выяснял отношения с женой. Тематика традиционная, ничего нового. Единственный новый аспект – обсуждение моего самоубийства, как возможного выхода из тупика. Однако в конце обсуждения жена спохватилась, сказав, что я еще нужен детям, поэтому на самоубийство права не имею.

 

День завершился приятным звонком из Лондона, от близких знакомых, которые поздравили меня и сказали, что в моей жизни только все начинается. Боже мой, я-то хочу все закончить как можно скорее, а люди от меня еще чего-то ждут.

 

За 2 недели до 50-летия

 

Попробовал косячок с анашой. Результат совершенно убийственный – полностью отключился мозг, я четко ощутил, что осталось всего несколько минут до конца. Но, честно говоря, совсем не испугался. Мобилизовал нижнюю часть тела, и мой здоровый организм выплеснул из себя отраву прямо на мраморные ступени шикарной виллы на Рублево-Успенском шоссе. Жена родственника потом сказала, что я мог запросто кончиться, и «зачем я такой ей нужен». Я не совсем понял смысл этой фразы.

 

На банкете по поводу юбилея

 

Так как был самый пик жаркого лета, в ресторане никого, кроме моих гостей не было. Поэтому официантам делать было нечего, и они все время следили за нашим столом, что мне лично не очень нравилось. Почему официанты имеют обыкновение следить не за тарелками и напитками, а за самими клиентами? Как будто они все время чего-то от вас ожидают. Более того, иногда они могут даже выражать свое отношение к клиенту беспокойным напряженным взглядом, под которым не очень-то расслабишься. Один из официантов, весьма зрелого возраста, слишком нервничал – он то стоял подолгу в стороне, у бара, не зная, чем заняться, то вдруг бежал на кухню с тарелками, то подбегал к столу и пытался доливать вино в почти что полные рюмки. Когда я убедительно попросил его не беспокоиться и жестами показал ему, что нам ничего не надо, он изобразил на лице страшное разочарование, как будто его карьера зависела от обслуживания моего скромного банкета. Вообще, он был похож на неудавшегося предпринимателя, человека, измученного амбициями и комплексами, а его суетливость и нервозность передавалась присутствующим. Я так и ждал, что он что-нибудь выкинет. И он таки выкинул. В самый разгар вечеринки, когда гости уже разбрелись по залу, а некоторые вышли покурить на улицу, ко мне подошел мой друг детства и сказал, что одна из дам плачет. Я пошел к ней, чтобы выяснить, в чем дело – она стояла у стойки бара и тщательно старалась прикрыть слезы и растекающийся по щеке макияж. Она не стала, однако, ничего объяснять, а только попросила меня унять ее мужа, который в этот момент выяснял отношения с этим нервным официантом где-то в углу зала. Как потом выяснилось, у дамы когда-то в молодости был роман с этим официантом, и этот болван решил сейчас, спустя 30 лет, предъявить какие-то требования к ней. Когда все уже успокоились, он вдруг выскочил на середину зала, театрально отстегнул и отбросил галстук-бабочку и завопил на весь ресторан: «Ну скажите, разве я виноват в том, что любил и люблю эту женщину!?…» Больше ничего он не успел высказать, так как его схватили коллеги и увели подальше. Хотя эта история внесла какую-то интригу в мой банкет, все после этого чувствовали себя как-то неловко и избегали смотреть на заплаканную даму.

 

За 2 с половиной года до 50-летия

 

Первая ночь в Англии. Проснулся в 4 утра, рассвет на лондонской улице еще не брезжил. Не мог уснуть до 6, а в семь уже надо было вставать. С этого дня я начал просыпаться в одно и то же время, около 5 утра, каждый день с чувством тревоги и неуверенности. Друзья успокаивают, говорят, что буду спать нормально, когда приедет жена. Каждое утро, по дороге на работу прохожу мимо небольшого ателье, где с грустным видом сидит перед швейной машинкой портной-еврей в ожидании редких клиентов. Он всякий раз провожает меня таким трагическим взглядом, что я не ожидаю ничего хорошего от своей лондонской эпопеи.

 

На улице, где я работаю, самый интересный персонаж – швейцар-албанец в ночном клубе «Голубой ангел». Ему около 40 лет, он никогда не был женат, с вожделением смотрит на разных проходящих женщин. Но при этом не делает попыток с ними познакомиться, его больше интересует, насколько эти женщины возбуждают меня. Когда я ему сказал, что вообще-то не склонен обращать внимание на каждую женщину, проходящую по улице, он мне не поверил. О девушках-танцовщицах из своего клуба он говорит отстраненно, как о каких-то предметах. Он заходит в мое кафе и просит чаю в пластиковом стаканчике. За все время моей работы я ни разу не видел, чтобы он ел какую-либо еду. Как всегда, предлагает мне выпить виски или водки бесплатно, справедливо считая, что всякому русскому периодически требуется глотнуть чего-нибудь крепкого. При всей его простоте и незатейливости в нем есть какой-то покой и внутренний смысл. Кажется, он из тех, кто рано осознал и смирился с простой истиной, заключающейся в том, что он никому не нужен. Большинство людей тоже никому не нужны, кроме своих самых близких, но при этом они постоянно пытаются преувеличить свою значимость. Они делают множество бесполезных телодвижений, издавая при этом дурной запах и занимая гораздо больше места, чем им положено на нашей тесной планете.

 

За 37 лет до 50-летия

 

Все время что-то мешает спокойно посмотреть на себя, прислушаться к голосу сердца и сделать так, как оно подсказывает. Я стесняюсь, стыжусь себя натурального и уважаю искусственного, слепленного из уродливых представлений о благополучии и фальшивых ценностях. Вокруг много "добрых" советчиков, которые вполне искренне подогревают во мне эти представления, поскольку они сами всю жизнь плелись по этому пути из одного тупика в другой. Более того, я начинаю стыдиться проявлений человеческих чувств даже в других людях, в своих друзьях. Это прежде всего относится к Леше. Тогда еще он жил здесь, недалеко от меня. Почему-то он хотел со мной дружить, хотя я избегал слишком тесной дружбы. В классе его считали слабаком и вообще немного тронутым, потому что у него на лице всегда было слишком явно написано все, что он чувствовал или думал. Большие еврейские глаза, внушительный нос, но главное – это тонкие белые интеллигентские ручки, которыми он слабо отмахивался от донимающих его классных хулиганов. Он сопротивлялся скорее не руками, слишком они хилы были для этого, а глазами, искренней ненавистью и страданием, горевшим на его лице. Я его никогда не защищал: отчасти потому, что сам боялся, но скорее потому, что не хотел выказывать сострадание. В душе мне было его жаль: Леша был не такой как все, какой-то тонкий, чувственный. И может быть, именно потому, что меня мучила эта жалость, скрытая где-то в подсознании, я смеялся над ним вместе со всеми и даже участвовал в преследованиях.

 

За 10 лет до 50-летия

 

Опять проснулся в 5 утра с ясным ощущением резких перемен на рубеже столетий. К 6 утра в голове скопилось множество мыслей по поводу состояния экономики и общества, и наконец, к 7 часам пришел к выводу, что переходный период может затянуться на очень долгое время, возможно, до 2020 года. Но самое ужасное заключается в том, что мое нутро неистово сопротивляется этим переменам. Я начинаю физически ощущать неполноценность своей физиономии на улице. Прохожие оборачиваются и провожают меня недовольным хмурым взглядом – откуда только взялся этот выродок в очках на длинном носу? В магазине женщина с тремя сумками полными продуктов обложила меня матом за то, что я открыл и придержал перед нею дверь. Надо быть осторожным – ни в коем случае не выявлять свою смятенную трагическую сущность.

 

Прочитал у Алексея Толстого: «… Так печалит закат над русскими реками. И еще грустнее глядеть на убегающую на закат дорогу: бог знает, откуда ведет она, бог знает – куда, подходит к реке, словно, чтобы напиться, и вновь убегает, а по ней едет… телега ли? – не разберешь, да и не все ли равно.» Действительно, какие могут быть реформы, если люди до сих пор не знают, куда ведет дорога…, да и не все ли равно?

 

Еще 4 года тому назад

 

Вообще не могу уснуть. То ли жара мешает, то ли эта нарисованная ближневосточная луна, то ли протяжные завывания муэдзина в мечети в арабской деревне. Встаю и выхожу на улицу – на ночь не похоже, похоже на театр, в котором притушили свет. Душа оторвалась и висит где-то в воздухе, вроде не совсем еще покинула меня, но явно не внутри тела. Так и не сомкнув глаз всю ночь, жду наступления утра, выхожу на дорогу, вьющуюся среди хвои и жестких южных кустарников, сажусь в попутную машину с арабами-палестинцами и еду в город. Арабы смотрят на меня с любопытными улыбками и перемигиваются. Один лезет в мешок под сиденьем. Я думаю, что они собираются меня убивать и начинаю им говорить на ломаном иврите, что я из России, а Россия, как известно, всегда на их стороне. По-моему, на них это не производит впечатления. Оказывается, из мешка араб доставал бутылку с водой. Я облегченно вздыхаю. В городе сажусь в автобус, но вероятно, я выбрал неудачное место, так как старый еврей, рядом с которым я плюхнулся, начинает страшно кричать на меня, мол, понаехали тут всякие, гнать вас пора, сволочей, отсюда. Остальные пассажиры, похоже, на его стороне, так что мне приходится выйти из автобуса.

 

27 лет до 50-летия

 

Лето. Жарко. Я на даче, помогаю отцу достроить сарайчик в саду. Над нашими потными спинами кружат мухи и комары. Пахнет травами и свежеструганным деревом. Часа через три после начала работы меня начинает сильно тошнить, затем рвет. Я корчусь от боли в животе. Дело близится к вечеру, но боль не унимается. Отец везет меня в местную больницу, где мне удаляют аппендицит.

 

Через два дня ко мне допустили посетительницу, девушку, с которой я познакомился у театра всего за три недели до этого. Когда она вошла, я почувствовал тепло и подумал, что теперь очень быстро выздоровею. Тогда еще я не знал, что наши судьбы свяжутся на долгие десятилетия, но было какое-то предчувствие, что явился мой ангел-хранитель.

 

Через 3 года после этого

 

Врачи уговорили оставить заболевшего ребенка, нашего сына, в больнице. Ему назначили уколы антибиотиками. Он еще не очень умел разговаривать, но свою фамилию знал. Сестра в его отделении жаловалась, что когда она заходит в палату со шприцем и называет его фамилию, он показывает пальцем на другого мальчика. Вообще, вид у него был более независимый и суровый, чем у меня. Видимо, он был лучше готов к жизни в мире, где никто не будет интересоваться его персоной. Он инстинктивно понимал это уже тогда, а я не могу понять до сих пор.

 

Последующие события подтвердили правильность его взгляда на мир. Вот уже почти 10 лет, как он живет вдали от родителей и от своей страны, по другую сторону мирового океана. Кроме меня и жены, никто не интересуется его жизнью, первые пять лет он привыкал к одиночеству и холоду. И я до сих пор поражаюсь, как он выдержал это испытание.

 

За 30 лет до 50-летия и так каждый год до бесконечности

 

Жду, когда проедет огромный лимузин с затемненными стеклами, перехожу улицу и ныряю в давно знакомые переулки. Здесь теплее, не так сыро, не так пахнет захолустьем мира как на шумных перекрестках. Многое сдвинуто, подкрашено, расширено, опустошено. Пустоши и плеши на месте былых ветхих зданий заняты холодными несиженными скамейками и песочницами без песка. В последнее время богатые компании открыли здесь офисы, появились гостиницы и банки. Но все это как бы оторвано от нашей жизни, существуя само по себе, безо всякой видимой пользы для людей, которые все также топчут тротуары в этих переулках. Вокруг незнакомые лица. В окнах домов, во дворах моих игр и переживаний никого нет. Все оставили, забыли это некогда живое, кишащее жизнью место. Все оставили, кроме меня. Я все еще прихожу сюда, как будто надеюсь найти какой-нибудь обломок, какую-то веточку, которая вернет меня на много лет назад. Я стою посреди своего бывшего двора, но ничего приятного из воспоминаний в голову не приходит, как это обычно бывает, если впихиваешь их туда силой. Только холод и сырость, и голые ветви деревьев. И громкие голоса двух здоровых парней деревенского вида, спешащих куда-то в сторону рынка. Все живы, но никого нет. Все, кто был тогда со мной здесь, сейчас возможно стоят, сидят или лежат где-то в других углах, других измерениях. Их жизни, передвижения, все действия похожи на мои как две капли воды. Только желания непохожи, или приходят в разное время - иначе они все сейчас были бы здесь. И тогда... и тогда мы бы, смеясь и кувыркаясь, бросили бы все к черту и обнялись бы, и плясали, и играли бы в прятки, и бегали бы от Ленчика, и писали бы любовные записки, и целовались бы в подворотнях, и убегали бы с уроков, и рыскали бы по чердакам, пропитанным кошачьими запахами, и... не спрашивали бы себя, зачем нам это.

 

40 лет до 50-летия

 

Я плохо помню, о чем спорили мои родственники, сидя за огромным столом в нашей коммунальной квартире на втором этаже деревянного домика в тихом московском переулке. Гораздо ярче врезался в память запах желтого бульона и домашних пирожков, дядин белый в тонкую черную полоску костюм, на который то и дело падал пепел с сигареты, и прохладный вечер, когда гости расходились. Я выходил во двор, где дядя Толя или соседка снизу поливали сад из резинового шланга. Пахло чем-то липким и цветами, которые все называли "львиный зев". Вот проход между стенами домов: направо рынок, налево переулок. В этом проходе сдвигались целые галактики, взрывались суперновые звезды, цивилизации рождались и умирали на моих глазах. Наверное, большая часть всяких теорий, страхов, ложных и правильных шагов, осознанных уже в зрелом возрасте, возникла именно в этом проходе. Потому что здесь, в этом грязном обшарпанном пространстве, появлялись и исчезали люди. Разные люди - друзья, враги, просто знакомые, гости, мои первые любовные увлечения...

 

34 года до 50-летия

 

Собираясь каждый раз на свидание с ней, я не испытывал никакой легкости, нетерпения, желания поскорее взять ее за руку, а только думал, как бы мне выглядеть в ее глазах посолиднее, куда бы ее повести, чтобы она не подумала про меня то, что я есть на самом деле. Чтобы не дай бог, не распознала во мне незрелого мальчика, совсем не мужчину, который не знает, где взять деньги на кафе, как ходить, обнявшись, по улице и что делать в уединении, вдали от посторонних глаз. Я заранее продумывал каждый шаг, взгляд, как повернуть голову, как улыбнуться (улыбку я иногда тайком отрабатывал перед зеркалом), продумывал всю программу нашей встречи. Счастливый момент: дождь в Измайловском парке, который вымочил нас до нитки, пока мы бежали под навес. Дождь залил грязными струями наши джинсы, мои модные, с трудом купленные ботинки, модные рубашки, и смыл краску с лица Наташи. Мы стояли мокрые под навесом, я смотрел на ее рубашку, прилипшую к телу и на лифчик, проступивший сквозь светлую ткань, и Наташа становилась близкой. Дождь сблизил нас.

 

Через 150 лет после юбилея

 

Очень просторная и очень удобная кабина корабля. А пульт просто великолепный – никаких лишних кнопок, главное, имеется мягкая, сделанная по форме руки, рукоятка управления скоростью и поворотами. Корабль, которым я управляю, способен передвигаться в любой среде – по земле, под водой, в космосе. Скорость у него такая, чтобы все чувствовали себя комфортно, никаких перегрузок, никаких резких рывков или перегревов в плотных слоях атмосферы. У нас нет никакого конечного пункта или конечной цели полета. Мы просто путешествуем, смотрим разные страны, океаны, планеты. Мы полностью защищены оболочкой корабля от внешней среды, от излучений, от сверх высоких или сверх низких температур. Корабль не издает никакого неприятного шума, его двигатели работают чуть слышно и не отравляют окружающую среду.

 

В данный момент (я потянулся к переключателю, управляющему микро-климатом в кабине) мы плавно скользим над Атлантическим океаном, вдоль побережья Аргентины. Ее горы можно видеть вдалеке, в сизой дымке, километрах в 30 справа по борту. Мы направляемся в сторону Магелланового пролива, а оттуда дальше, в Антарктиду, где в это время дня можно наблюдать великолепное сияние отраженного во льдах солнца над морем Уэдделла.

 

За 14 лет до юбилея

 

На центральной площади Тель-Авива, прямо у великолепного фонтана, расположилась группа хиппующих туристов из Австралии. Они спят на своих подстилках под открытым небом и громко смеются, когда звучит сирена воздушной тревоги и все израильтяне прячутся в свои герметичные комнаты и надевают противогазы от возможной газовой атаки и русских ракет «Скад». Меня лично ничуть не волнуют эти ракеты, но надо показывать, что ты серьезно воспринимаешь угрозу, иначе общество тебя отвергнет.

 

Возможно, в этот момент, а возможно, несколько позже, во мне поселился этот отвратительный вирус «страха», причем, это был не страх перед чем-то конкретным, а просто боязнь чего-то, что может произойти со мной или с кем-то из близких в будущем. Это совершенно омерзительное ощущение, это даже хуже, чем остаться без денег или быть в одиночестве, это даже хуже, чем тяжелая хроническая болезнь. Потому что это ставит тебя в зависимое униженное положение. Это проявляется в выражении лица, и тебе сразу с легкостью отказывают, когда ты приходишь устраиваться на работу или просить какую-нибудь справку. Женщины тоже быстро это улавливают и теряют к тебе интерес. Есть некая смутная догадка о том, что этот страх – это фактически потеря веры в себя, веры в свое божественное начало. Это все равно как осознать, что ты появился в этом мире совершенно случайно, непонятно для каких целей, и так же бессмысленно и необъяснимо исчезнешь, отжив свои 60-80 лет. Наверное, большая часть людей так считает, несмотря на всю дикость и противоестественность такого отношения к своей жизни.

 

Через 10 дней после

 

Встретил в картинной галерее старую знакомую - никогда не мог определить ее возраст. Также и в этот раз не смог определить – она как будто застыла в одном состоянии. Она что-то почувствовала в моем напряженном взгляде, и когда я ей сказал, что только что отпраздновал юбилей, она сочувственно покачала головой. Оказывается, такие юбилеи вообще нельзя праздновать, нужно тихо и незаметно пройти мимо этой даты, сделав вид, что ничего не происходит. Еще сказала, что такие юбилеи обычно сопровождаются большими неприятностями и обидами. И действительно – так и произошло со мной: в глубине души я был обижен на многих, но, несмотря на то, что я это никак не показывал, эти многие, оказывается, были обижены на меня. Подобно кафкианскому Йозефу К., я был (и до сих пор считаюсь) в чем-то виноватым перед всеми. Как и чем искупить эту вину? Все смотрят осуждающе, но никто не говорит. Еще моя знакомая сказала, что в моем возрасте естественны и необходимы резкие спады и подъемы. Иначе я застыну на одном уровне, а это уже признак близкой смерти. Не знаю, я бы предпочел обойтись без резких взлетов и падений. В одном современном романе мне понравилась ссылка на высказывание некоего древнего самурая из провинции Цэмамото: «...не надо все время быть настороже, надо просто думать, что вы УЖЕ умерли...». Взаправду, общаясь со многими людьми, выбившимися в подвижный эфемерный материально-прагматический мир, меня не покидает ощущение, что они уже перестали жить, а только приобретают какие-то стандартные наборы благ, не успевая ими наслаждаться и испуганно озираясь все время вокруг.

 

Через неделю после 50-летия

 

Все делают вид, что все прекрасно и ничего особенного не происходит. При этом все продолжают ремонтировать квартиры, отстраивать дачи, покупать машины, искать дополнительный заработок, обманывать жен и детей, подставлять партнеров, разыгрывать благородство там, где нет ничего, кроме расчета, сидеть часами тупо уставившись в телевизор и жаловаться на нехватку времени, обжираться и обпиваться, а потом тратить кучу денег на лекарства, которые никому не помогают, загрязнять окружающую среду, плевать в подъездах и бросать бутылки в парках, ругать правительство и народ, который ворует и не хочет работать, а на работе создавать видимость бешеной активности, жаловаться на заработки и на цены, завидовать иностранцам и богатым странам, игнорировать выборы и ненавидеть всех вокруг. Но если встретишь кого-нибудь, кого давно не видел, то наверняка услышишь: «Да все по-старому, живу нормально, ничего нового». В общем, все как всегда, и поговорить даже не о чем.

 

За 5 лет до юбилея

 

Лежу на койке в кабинете у одного из известных московских целителей, которые используют нетрадиционные методы лечения. Он зачем-то воткнул мне иголки в ладонь и в ногу, хотя болит у меня плечо. Пока я лежу и чувствую себя полным идиотом, он занимается каким-то бизнесменом, у которого проблемы с дыханием. Бизнесмен лежит на полу в одних трусах, а целитель ходит вокруг распростертого тела и пинает его ногами. То есть, натурально бьет его в бока своими остроносыми ботинками не первой свежести. При этом он что-то говорит бизнесмену, вроде «… надо успокоиться и сосредоточиться на своей груди…» Бизнесмен что-то мямлит, постанывает от пинков и жалуется на свою тяжелую жизнь. У меня начинает болеть кисть руки, и я уже думаю, что зря сюда пришел и как бы отсюда смыться. Время тянется медленно, нетрадиционный целитель между тем переходит от простых наставлений к угрожающим вопросам: «А вы желудок почему не промыли перед сном, а? А сколько вы выпили с приятелями в ресторане? А жене что сказали?» и так далее. И потом как приговор: «Так что же вы хотите? Ну откуда у вас может здоровье взяться?» Я смотрю на этого здорового молодого мужика, с красной рожей и злыми бегающими глазками, и думаю, что мне не пришло бы в голову сомневаться в его здоровье.

 

Вдруг из одежды бизнесмена, развешанной на стуле, раздается звонок телефона. Пациент требует, чтобы доктор подал ему телефон, прикладывает его к уху и тут же вскакивает, бормоча, что ему необходимо срочно отбыть на встречу с партнером… Целитель безнадежно взмахивает руками и устремляет свой хищный экспериментаторский взгляд на меня. Я освобождаюсь от иголок и медленно исчезаю…

 

Возможно, за 20 лет до юбилея

и так все время, вплоть до сегодняшнего дня (деньги)

 

Просыпаюсь в 6 утра – первая мысль: когда эта чертова компания отдаст мне мои 70 долларов? Изнутри медленно поднимается неприятное злое чувство – оно ползет, как холодный червь и постепенно овладевает всем телом, занимает собою все пространство в голове, до этого момента свободной и ясной для приятных воспоминаний, мыслей и планов. Почему я должен висеть на телефоне и постоянно напоминать им об этих деньгах, которые я честно заработал? Вслед за этим появляется другая неприятная мысль – я должен заплатить за университет, где учится дочь. Какого черта? Они все равно ничему толком не учат, к тому же преподаватели постоянно прогуливают и врут. А ведь надо ремонтировать машину, опять платить. И так далее, до бесконечности. Пытаюсь отогнать от себя эти навязчивые мысли о деньгах, но они все лезут и лезут.

 

Наконец, выплывает видение, давняя подлая мечта, совсем не уникальная, отвратительно примитивная, глупая и наверняка преследующая тысячи, миллионы идиотов во всем мире, мечта, на которой вот уже столетия строятся сюжеты, рассказы и сценарии. Чемоданчик с миллионом, а лучше с несколькими миллионами, случайно оставленный кем-то в машине, выпавший из окна горящего дома, забытый наркокурьером в ресторане, выпорхнувший из рук бандитов, убегающих от преследователей, вывернувшийся из-под ноги, из тайника, в глухом лесу. И чтобы никто не знал и не видел, что он достался мне, а я буду брать понемножку, из своего тайника, в каком-нибудь гараже или неприметном сарайчике, и чтобы никто никогда не догадался, откуда я беру эти деньги. А я буду жить спокойно, не буду ходить на работу, не буду ни перед кем пресмыкаться, не буду просить жадных работодателей заплатить мне заработанное или уходить от налогов. Не буду пускаться в сомнительные бизнес мероприятия, в которых я потерял не только много денег, но и достоинства и совести.

 

Можно ли после этого утверждать, что я не такое же примитивное существо, как и все остальное человечество? Да и зачем врать самому себе, будто я не люблю деньги? И потом, как же их можно не любить? Можно ли, например, не любить кислород, как компонент в составе воздуха, которым мы дышим? Или не любить женщин, но иметь от них детей? Да, но почему деньги одним людям помогают жить и наслаждаться жизнью, а другим мешают и даже приводят их к гибели?

 

Чем дольше я живу и чем раньше просыпаюсь по утрам, тем больше я гоню от себя эти мысли о том, за что я переплатил, кто и сколько мне должен и кому я должен. Эти мысли несут с собой преждевременную старость, обесценивают существование и, самое, главное, мешают заниматься тем, что мне интересно, мешают любить. В конце концов, насколько я себя помню, постоянное беспокойство по поводу денег никогда не улучшало мою финансовую ситуацию.

 

За полгода до

 

Мой друг по университету так написал в своем послании из одной европейской страны, куда он уехал работать на три года: «…надо наступить железной пятой на вымя собственной романтической сопливости и оборачиваться к реалиям жизни.»

 

На это я могу ответить лишь, что я пропитан русской безалаберностью, хоть и с еврейской примесью. Вот продолжаю заниматься недвижимостью и в полном соответствии с этим термином никуда не движусь. Пытаюсь писать чего-нибудь, но бросаю, едва написав 2-3 странички. Затевал всяческие бизнес-проекты, но где-то на полпути терял интерес, так как не видел в них ничего, кроме денег. Мчался на свидания с девушками и женщинами, но через час общения мучался от скуки и хотел поскорей удрать куда-нибудь подальше. Вообще, уйти, убежать от каких-то новых связей, от обязанностей несущих несвободу, было основным лейтмотивом. Бросить на полдороге, не видеть смысла, конечной цели, не осознать свою миссию – как это типично, знакомо.

 

Через 3 месяца после

 

Недавно понял, где лучше было бы жить. Я оказался в хорошем отеле рядом с одной английской деревней, где смотрел на проезжий люд, снующий в вестибюле. Вспомнил свои командировки в разные города России и Европы. Вот идеальное существование - все время в разъездах, разные города, разные гостиницы. Нигде не задерживаться, ни на чем не концентрироваться, не вникать в культурные и политические разногласия, не ассимилироваться. Так вот висишь себе все время где-то в воздухе, в межкультурном пространстве, и главное, нет нужды все время тереться бок о бок и конкурировать с коренным населением. Я заметил, что по истечении некоторого времени при совместном проживании с каким-либо доминирующим национальным контингентом, будь то русские, англичане или евреи, я начинаю ощущать дурной запах, исходящий от данного этноса. Они тоже в свою очередь что-то чувствуют и соответственно настороженно ко мне относятся.

 

Гостиница – какое прекрасное место для существования одновременно во всех временах. Если бы еще запах «желтого бульона» из того домика, куда приходили гости, да тополя во дворике… О большем нельзя и мечтать.

 

За пять лет до юбилея

 

Мы долго ехали с сыном из жаркой Калифорнии, где все сложилось не совсем удачно. Во-первых, нас выгнал из своего дома мой старый приятель, богатый домовладелец-грек, с которым я был до этого знаком лет двадцать. А во-вторых, сын так обгорел на сильном солнце, на пляже в Санта-Монике, что едва мог передвигаться. Его нежная непривычная кожа свисала со спины красными клочками. Я тоже не очень-то хорошо переносил жару, поэтому мы оба вздохнули свободнее, когда пересекли границу штата Орегон и въехали в прохладу гор и густых хвойных зарослей в районе Кратерного озера. Так мы ехали целый день, и когда уже совсем стемнело, наткнулись на уютный мотель прямо под горой с одной стороны и с журчащей горной речкой с другой. Здание мотеля было деревянное, довольно обшарпанное, рядом стояло несколько машин, и мы даже не надеялись найти там свободную комнату. Однако хозяйка мотеля, пожилая дама, пригласила нас войти, когда мы постучали в ее комнату, и сказала, что даст нам ключ. Старушка с трудом передвигалась и даже попросила меня поставить ей чайник, который она держала трясущимися руками. При этом она сказала, что уже не может управлять этим мотелем, хозяйкой которого она была последние сорок лет. Я не знал, чем ей помочь, хотя ее было очень жаль – остаться совсем беспомощной в такой глуши. В комнате, которую нам предоставили, была настоящая деревенская деревянная мебель и старомодный черно-белый телевизор, висевший на кронштейне где-то под потолком. Как только мы начали распаковывать свои вещи, телевизор вдруг включился и начал показывать какую-то эротическую программу. Когда я попытался переключить, выяснилось, что там было всего 2 или 3 программы. У нас сложилось впечатление, что старушка сама управляла дистанционно этим телевизором и решила нас поразвлекать. Но самое интересное было впереди. Чуть позже мы вышли на улицу и решили разведать окрестности. Мы перешли дорогу и направились к изгороди, отделявшей трассу от журчащей внизу в долине, речки. В изгороди был проем и скользкие каменные ступеньки, ведущие куда-то вниз, в темноту. Я начал спускаться по ступенькам и вдруг, откуда-то слева, где темнело нечто похожее на сарай, раздался страшный душераздирающий рев, ну вроде такого, каким любят пугать зрителей в голливудских фильмах ужасов. Рев был явно нечеловеческий, но и не принадлежащий никакой из известных мне животных особей. Сын был сзади, и я, обернувшись, увидел его остекленевшие от ужаса глаза. Мы быстро выпрыгнули обратно на дорогу, и рев прекратился.

 

Мы стояли в шоке и не знали, что делать. Наконец мы, не сговариваясь, побрели назад к мотелю. Там стоял у своей машины один из постояльцев. Мы поздоровались с ним, а он как ни в чем не бывало доставал какие-то вещи из багажника. Я спросил его, не слышал ли он этот дикий вопль оттуда, со стороны изгороди. Он посмотрел на меня совершенно серьезно, а затем сказал, что не советует никуда ходить, а лучше пойти и лечь спать в комнате. С этими словами он удалился в свой номер. Но мы решили этого дела так не оставлять. Я пошел и постучал в комнату хозяйки. Она долго слушала мои впечатления, но никак их не комментировала, а на вопрос о том, что это за сарай там у спуска к реке, она объяснила, что это просто «домик для моржей».

 

Через полгода после 50-летия

 

Как похожи друг на дружку эти английские пожилые дамы, сидящие в кофейне. Я сижу за соседним столиком и делаю вид, что меня интересует статья в «Дэйли Экспресс». Но я прислушиваюсь к их светско-мещанскому разговору ни о чем, к их воспоминаниям о том, что было нечто такое, что совершенно не отличается от настоящего.

 

Мне кажется, что русские всегда и везде остаются туристами и ощущают присутствие "человека в штатском" при группе, хоть их уже давно отменили. Не знаю, почему я никак не могу почувствовать себя свободным – в трех странах уже жил и везде так и оставался туристом, да еще под наблюдением извне. Может, меня надо посадить в настоящую железную клетку, чтобы научиться чувствовать свободу от простого дуновения воздуха.

 

Удивительно, какими яркими были краски, как мило улыбались люди вокруг, когда я впервые приехал в Англию 10 лет назад. Почему так стираются эти острые яркие ощущения, эти надежды на что-то необычное, радостное? Как сохранить в себе эти приятные и в то же время наивные представления о новом месте жизни? Сегодня я смотрю на те же дома, тех же людей и вижу только потускневшие краски и глупые однообразные выражения лиц. Я вижу, что за этим ничего нет – все плоско и пошло. Но надо честно признаться – это те же самые дома и те самые люди, что и 10 лет назад. Что же это? Неужели стареющие клетки моего организма заставляют меня так мрачно смотреть на те же дома и тех же людей? А может быть, излишние впечатления и информация, проникшие в голову за эти 10 лет, так портят картину? Воистину, мир и время существуют только в нашей голове. В себе мы отыскиваем те приятные картины детства или юности и стараемся воспроизвести их, увидеть наяву. Но их просто нет, физически они не существуют. Их нет нигде – ни в Москве, ни в Англии, ни в Америке, ни в Турции. И в тоже время они все время присутствуют везде, они никогда нас не покидают, они откликаются на наши душевные движения и этим доставляют нам беспокойство, вносят тревогу и заставляют иногда совершать странные поступки, говорить невообразимые вещи. Нам кажется, что мир страшно изменился за какие-то 30 лет, и в нем нет места тем вещам и картинам, которые мы видели. Но на самом деле, все эти вещи и картины там же, на своем месте, и люди с теми же лицами и привычками там же, только мы никак не хотим это признать. Мы не хотим смириться с тем, что никогда больше не почувствуем того же дуновения счастья, той любви, которая обволакивала нас, когда мы не следили за ускользающим временем.

 

150 лет после юбилея (совсем даже не сон)

 

Насладившись зрелищем гигантских сверкающих айсбергов и ледяных берегов у моря Уэдделла, я вывожу корабль на околоземную орбиту, и мы берем направление на Юпитер.

 

После выхода корабля за пределы земной атмосферы смотреть больше нечего – нас окружает космический мрак, только позади вспыхивают отблески солнца, которое постепенно удаляется и становится все более тусклым и холодным. Пассажиры скучают, перелет до Юпитера занимает несколько часов, и все переключились на созерцание индивидуальных развлекательных программ. Я включаю программу, генерирующую образ той нимфы, которая встретилась мне в юности и являлась затем в снах. Ей можно придавать любые черты, усиливая или смягчая отдельные детали внешности, выражения глаз и лица в соответствии с собственными предпочтениями. Когда голограмма будет готова, можно овеществить образ, снабдив его виртуальным телом, запахом, голосом. Конечно, это все равно будет не настоящий человек, но это не имеет значения, так как и мы все уже тоже не настоящие, и у нас нет тех обостренных инстинктов, эмоций и переживаний, которые были свойственны людям вплоть до конца 21 века. Мы можем свободно передвигаться в пространстве, продолжительность нашей жизни теперь около 250 лет, так как почти все компоненты нашей биосистемы взаимозаменяемы, мы почти не занимаемся никаким физическим трудом, а только обмениваемся информацией и создаем все новые развлекательные устройства. И только в самых дальних уголках, в самых потайных клетках нашей памяти дремлют воспоминания о самых интересных и самых приятных моментах человеческой жизни.

 

2005-2007 гг.