Ошибка невозможна…

(Воспоминания о будущем.

 

В дверь требовательно позвонили поздно ночью – в третьем часу. Сергей еще не спал — Витька дал ему диск с новой версией «Бен-Ладена». Компакт был явно пиратский, однако графика — на хай-уровне, так что, загрузив игрушку, Сергей просидел у компа остаток дня, оторвавшись только, чтобы поужинать. Часов в двенадцать, когда заиграли гимн, в комнату Сергея вошел отец, однако ему не удалось уговорить сына отправиться спать — Сергей прошел только четыре уровня, оставалось еще столько же. Отец постоял за спиной Сергея несколько минут, хмыкая в рыжие усы и наблюдая, как тот пытается замочить виртуальных террористов, захвативших небольшой город – а потом медленно, на цыпочках, пересек комнату и бесшумно притворил за собой дверь.

 

Наверное, Сергей все-таки уснул перед мерцающим монитором — хотя ему самому казалось, что он только на секунду прикрыл уставшие от напряжения глаза. Однако когда он открыл глаза, то по монитору из конца в конец судорожно мотался пестрый, развевающийся словно под дуновением слабого ветра, флажок «Windows». Вот тут-то он и услышал настойчивый звонок в дверь. С минуту он сидел перед монитором, недоумевая, кто это мог завалиться к ним в третьем часу ночи. Когда звонок повторился — еще более настойчиво, Сергей уже хотел было отправиться в комнату к родителям, чтобы сказать им, что кто-то пришел, однако они, видимо, тоже услышали неурочный звонок. По коридору пошаркали чьи-то шаги, а потом раздался недовольный голос сонного отца:

 

— Кто?

 

— Открывайте! — басисто пророкотало за металлической дверью, обитой коричневым дерматином. — Агентство федеральной безопасности!

 

Эти слова Сергей услышал, уже стоя в коридоре рядом с отцом.

 

— Да, да, сейчас, — сразу засуетился отец, открывая дверь. В прихожей горела слабая лампочка, и от внимательно-настороженного взгляда Сергея не смогло укрыться, что руки у отца мелко дрожали, когда он вставлял ключ в скважину замка. Да и у самого Сергея неприятно засосало под ложечкой: он знал, что чекисты — так по традиции называли сотрудников Агентства федеральной безопасности — просто так не приходят, тем более поздно ночью...

 

В узкую прихожую уверенно вошли два угрюмых человека в строгих черных костюмах. Один — толстый, низкорослый, с руками-лопатами, похожий на гнома из романов Перумова. Глаза — узкие, цепкие, злые, как у гоблина. Сергей назвал его про себя гномогоблином. Другой — высокий, худощавый, с бесцветным каменным лицом и козлиной бородкой. Вылитый Дон-Кихот.

 

— Виктор Петрович Ситин? — сквозь зубы процедил высокий, оглядывая сутулую фигуру отца.

 

— Да, да, — проговорил отец, его голос дрожал. — А что случилось?

 

— Вот ордер на обыск, — так же сухо проговорил высокий, доставая из внутреннего кармана пальто сложенный пополам листок бумаги. — Ознакомьтесь…

 

Отец развернул лист с гербовой печатью в левом верхнем углу. Щит и меч, эмблема Агентства федеральной безопасности…

 

Сергей не знал, сколько времени отец изучал текст, занимавший всего половину страницы, но ему показалось, что время замерло. Из комнаты вышла, зябко кутаясь в пуховый платок, мать, остановилась в дверях, бросила вопросительный взгляд на ночных посетителей.

 

— Ордер на обыск, — повторил высокий, забирая у отца бумагу и пряча ее во внутренний карман. — Приступайте, — эти слова относились уже к низкорослому гибриду гнома и гоблина.

 

… Дальнейшее было бы очень похоже если не на сон, то на сюжет старого фильма, повествующего о событиях столетней давности, если бы это не происходило в реальности. Сергея и его родителей попросили зайти в спальню, сесть на кровати и не задавать лишних вопросов. Сергей испуганно жался к матери, отец с недоумением смотрел, как чекисты роются в их вещах. Сергею тоже было очень неприятно видеть, как гномогоблин вытаскивает из стенного шкафа, прощупывает и брезгливо бросает на затоптанный пол наволочки, простыни, пододеяльники, нижнее белье, рубашки и свитера, пиджаки отца и платья матери. Сергей не знал, какие чувства испытывают его родители, но он сам чувствовал себя крайне неуютно. Как если бы он подглядывал за девчонками в школьной раздевалке, когда они переодевались после урока физкультуры. Наблюдать за девчонками интересно, тем более у некоторых уже почти взрослые формы, но… как-то стыдно, что ли… у Сергея, когда он подглядывал за полуголыми девчонками, лицо сгорало от страха, что его заметят… однако ночные визитеры, видимо не испытывали никаких отрицательных эмоций: очевидно, для них подглядывание в замочную скважину и копание в чужих вещах было всего лишь работой, которую они выполняли чисто механически.

 

Сердце Сергея бешено заколотилось, на лбу выступил холодный пот. Он испугался, что те, кто проводил обыск, могли прочитать его мысли, и сейчас на него наденут наручники и уведут, под громкий плач матери и сухое молчание отца. И как он мог так подумать о чекистах! Ведь для них это действительно работа! Они выполняют свой Долг перед Федерацией! Они жертвуют собой ради мира и спокойствия граждан страны! Ведь Северо-Восточная федерация уже много лет живет в состоянии необъявленной войны с агрессивными соседями, набирает силы Волжский Халифат, который когда-то был частью большой единой страны, а теперь земли четырех национальных губерний получили независимость, провозгласили ислам государственной религией и стали строить жизнь в соответствии с законами шариата. Границы Халифата находятся всего в пятистах километрах от Староволжска, а халиф объявил джихад всем неверным и поклялся водрузить зеленое знамя пророка на древних башнях московского Кремля… Да, Федерация давно уже живет в состоянии необъявленной войны с исламистами. Война, в которой гибнут не только солдаты-пограничники, зорко охраняющие священные рубежи Родины, но и мирные граждане страны, которые виноваты лишь в том, что хотят жить мирной жизнью. В городах что ни день раздаются взрывы бомб, унося жизни десятков людей. Естественно, что сотрудники Агентства федеральной безопасности делают все возможное, чтобы мирные граждане Федерации чувствовали себя защищенными, чтобы никто не боялся ездить в трамваях и автобусах, опасаясь, что фанатики-камикадзе взорвут бомбу, прикрепленную к поясу шахида. По радио и телевиденью постоянно звучат призывы к бдительности. То же самое говорят и в школе… Не далее как позавчера перед седьмым «А», в котором учился Сергей, выступал районный уполномоченный по борьбе с терроризмом и призывал не стесняться доносить на соседей, если что-то в их жизни покажется подозрительным… Ведь ни для кого не секрет, что исламские террористы устраивают склады с оружием и боеприпасами на частных квартирах, предлагая их хозяевам хорошие деньги. «Не бойтесь сообщать нам обо всех подозрительных гражданах, это ваш гражданский долг, — говорил уполномоченный. — Не бойтесь, что ваши подозрения окажутся необоснованными. В Агентстве федеральной безопасности работают опытные люди, они разберутся, кто прав, кто виноват…»

 

«В Агентстве разберутся, кто прав, кто виноват», — повторил про себя Сергей, с тревогой наблюдая за разгромом, который учинили чекисты в спальне. Он был уверен, что его родители ни в чем не виноваты, просто кто-то из соседей по дому посчитал их подозрительными и просигнализировал в Агентство. А чекисты оперативно отреагировали на сигнал, они никак не могли поступить иначе, потому что время сейчас такое — сложное и опасное. И обыск — это неизбежное зло, которое надо суметь пережить с достоинством. Потому что наверняка чекисты не найдут ничего такого, что могло бы заподозрить родителей в связях с террористами. Не найдут — и искренне извинятся за вторжение и причиненные неудобства…

 

Когда обыск в спальне родителей завершился, и белье вздыбленной неестественной кучей осталось лежать на полу, чекисты перешли в комнату Сергея. Коротко приказав ему и родителям сесть на кровати, они первым делом направились к невыключенному компьютеру.

 

На экране из стороны в сторону по-прежнему моталась пестрая заставка «Windows», системный блок обиженно гудел. Низкорослый молча подошел к компьютеру, ничего не говоря нажал кнопку «Пуск», выключил питание и отсоединил системный блок от сети.

 

— Компьютер изымается на время следствия, — сухо проинформировал высокий, а гномогоблин вынес системный блок в коридор и, судя по доносившимся звукам, засунул в холщовую сумку, которую, видимо, чекисты принесли с собой. Родители не произнесли ни слова, только мать отрывисто и тяжело вздохнула. Сергей тоже промолчал, хотя его первым желание было броситься за низкорослым уродцем, вцепиться ему в рукав и во весь голос зареветь, чтобы тот разжалобился и вернул компьютер. Однако Сергей не предпринял никаких действий — каким-то шестым чувством он осознал, что все бесполезно, и его слезы отнюдь не разжалобят чекистов, а только разозлят их.

 

Он молчал, когда гномогоблин забирал компакты и дискеты с играми.

 

Молчал он, и когда чекисты принялись за книги, стоявшие на полках и в книжном шкафу. Тоскливо зашелестели страницы, на пол полетели письма и поздравительные открытки, которые лежали между страницами. Толстый гномогоблин поднимал их и не то чтобы читал, а долго и внимательно ощупывал, словно искал спрятанную пластиковую взрывчатку, рассматривал, хмуря лоб, подносил к яркой настольной лампе, стоявшей в нише ореховой «стенки», словно хотел найти следы тайнописи. При этом он тяжело дышал, словно это была тяжелая работа.

 

Не найдя ничего, противный гномогоблин небрежно бросал открытки на пол.

 

Сергей отлично помнил эти письма. Многие из них присылала бабушка, когда была жива. Когда Сергею было семь или восемь лет, он любил разглядывать и перечитывать их.

 

А вот на пол полетела самодельная открытка, которую недавно прислала Сергею Маринка, бывшая одноклассница. Маринка — девчонка, но тем не менее — лучший друг. Можно даже сказать — свой парень. Маринка год назад вместе с родителями уехала жить в Оливию. «Вольный город Оливия» входил в состав Приморской республики, которая тоже когда-то была частью Федерации, но отделилась еще раньше, чем возник Волжский Халифат. Но в Приморской республике было гораздо спокойнее, хотя она граничила с южными горными странами, которые тоже имели зуб на Федерацию. Но Приморская республика недавно вошла в НАТО, там стояли американские войска, а с американцами исламисты открыто связываться не решались. После того, как арабы попытались взорвать атомную станцию недалеко от Лос-Анджелеса, американцы посчитали, что у них развязаны руки. В результате ряда молниеносных операций были ликвидированы несколько одиозных режимов в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Ядерное оружие, правда, американцы не применяли, хотя у них явно чесались руки. Но и без ядерного оружия многие города были превращены в руины, и Сергей не знал, как к этому относиться. С одной стороны, ему до боли в сердце было жалко своих 12-13 летних ровесников, которые гибли под американскими бомбами. С другой стороны…

 

С другой стороны, из этих же пацанов террористы готовили фанатиков-камикадзе, которые слепо верили, что попадут в рай, если отправят в ад десяток-другой неверных...

 

Отец Сергея был более категоричен: «Нужно было закидать их атомными бомбами», — со злостью говорил он.

 

…Маринка писала Сергею каждую неделю. Письма, как ни странно, доходили быстро.

 

И вот теперь эти письма лежат на полу, вперемешку с другими письмами. А угрюмый чекист, похожий на смесь гнома с гоблином, осторожно, словно опасаясь, что там затаилась гремучая змея, вытащил из конверта очередное письмо, вернее, поздравительную открытку, которую Маринка прислала Сергею два месяца назад, как раз ко дню его рождения. Вытащил и читает ее, ничуть не стесняясь Сергея, который отчетливо видел, как шевелились его тараканьи усы в такт движению губ, а на рябом лице блуждает неприятная получеловеческая-полузвериная улыбка. И Сергей думал только об одном: только бы он не забрал этот маленький кусочек картона, добрую весточку от далекого, недоступного друга. Он до боли в сердце боялся, что эти страшные люди заберут с собой все то, что связывает его и Маринку. Положат в аккуратную кожаную попку, куда они складывали другие, адресованные родителям, письма и открытки. Он до боли в пальцах стискивал уголок подушки, стараясь не смотреть на лица людей в черном — но они, как призраки, стояли перед его глазами, толстый и тонкий, как чеховские персонажи, только не смешные, а страшные.

 

Маринкина открытка, брошенная небрежной рукой черного человека, упала на пол, затерявшись в груде писем, бумаг и распотрошенных книг. Но Сергей видел, куда она упала, и едва сдержал порыв вскочить и броситься к страшной куче, похожей на могильный холм, чтобы успеть спасти от гибели кусочек такого дорогого его сердцу картона, пока страшные люди в черном не передумали и не забрали его с собой.

 

Родители молча и неподвижно сидели на Сережкиной кровати, положив руки на колени, опустив голову и не глядя ни на друг друга, ни на сына, ни на людей в черном, словно все это происходило не в их квартире. Лишь плечи матери вздрагивали, когда раздавался тяжелый стук падающих на пол книг — книг, которые он, Сергей, любил читать долгими летними вечерами, пока у него не появился купленный отцом компьютер, и Сергей с головой не нырнул в виртуальную реальность. Но и после этого он не забывал о книгах, потому что компьютер, при всех его достоинствах, был мертвым агрегатом, а книги… Книги — они были живые… «Таинственный остров», «Дети капитана Гранта», «Человек-анфибия», «Голова профессора Доуэля», «Аэлита», «Приключения Оливера Твиста», «Человек-невидимка», «Туманность Андромеды» — этими книгами Сергей зачитывался, когда ему не исполнилось и десяти лет. Затем пришел черед Булычева, Крапивина, Стругацких, Головачева, Толкина, Перумова, Лукьяненко…

 

И вот теперь они, эти любимые книги, унылой грудой валяются на затоптанном полу, вперемешку с серьезными отцовскими книгами по программированию, а люди в черном безжалостно ходят по ним, словно это не книги, а никчемный мусор. И никто — ни Сергей, ни его отец не могут встать и сказать им: «Что вы делаете! Ведь нельзя же так… ходить по КНИГАМ!»

 

Вот одна из полок опустела, и длинный принялся за следующую. И снова зашелестели грубо перелистываемые страницы, снова полился на пол унылый книжный дождь. Толстый гном с лицом гоблина пришел на помощь худощавому, которого можно было бы сравнить с Дон-Кихотом, если бы он не был чекистом, по пути споткнулся об одну из книг и злобно выругался, скривившись, как от зубной боли. Не глядя отпихнул помеху в сторону черным лакированным сапогом — да так сильно саданул по ней, что порвался корешок, и книга рассыпалась на отдельные странички. Белые листочки с черными крапинками букв разлетелись по комнате, но люди в черном не обратили на это никакого внимания — они продолжали свою важную работу, и их тяжелые сапоги безжалостно топтали беззащитные страницы, пачкали белую бумагу уличной грязью, рвали, мяли, комкали. И ни один из чекистов даже не попытался собрать разлетевшиеся страницы, отложить в сторону, раз они им мешали работать...

 

Страничка с отпечатком чужой подошвы подлетела к ногам Сергея, он быстро наклонился и подобрал ее — и что-то оборвалось у него внутри. Сердце сжалось, как перед прыжком в воду с вышки, а потом учащенно заколотилось, словно оно было маленькой пташкой, которая стремилась вырваться на свободу из узкой и неудобной клетки. Сергей почувствовал, что сейчас расплачется — громко и навзрыд, как в раннем детстве, и ему будет все равно, что подумают чужие черные люди…

 

… Это была страничка из «Трех толстяков». Когда Сергею было восемь лет — целую вечность назад! — это была его любимая книга. Сергей помногу раз перечитывал ее, даже давал давать друзьям — в первую очередь Маринке, с которой дружил с первого класса, и книга в красивой «рамочной» обложке потрепалась, поблекла, но продолжала очень долго оставаться единственно любимой. Сколько раз Сергей, затаив дыхание, следил за крутыми приключениями смелых сказочных героев — оруженосца Просперо, канатоходца Тибула, маленькой девочки Суок и ее брата, наследника Тутти. Прикалывал Сергея и не по годам рассеянный доктор Гаспар, чем-то похожий на жюль-верновского Паганеля. Любил Сергей и рассматривать подолгу красивые иллюстрации к сказке…

 

Конечно, время шло, менялись увлечения и интересы, и годам к десяти Сергей забыл о «Трех толстяках», которыми зачитывался в раннем детстве. Книга заняла место в дальнем углу книжного шкафа, и не случись ночной визит чекистов, Сергей, наверное, и не вспомнил бы о ней…

 

Сергей увидел, как безжалостный сапог толстяка, похожего не только на смесь гнома и гоблина, но и на одного из Трех Толстяков, наступил на самую красивую иллюстрацию к сказке. На ту, где была нарисована Суок в образе куклы наследника Тутти. И показалось вдруг Сергею, что сапог толстяка топчет не листок бумаги с буквами и рисунком, а настоящую, ЖИВУЮ, девочку Суок, чем-то похожую на Маринку. Суок-Маринка сошла с книжных страниц, чтобы снова встретиться с Сергеем, поведать ему о счастливой жизни в далекой приморской стране, свободной и от ига Трех Толстяков, и от угроз исламских террористов; стране, где нет не только бедных, но и несчастных и одиноких, потому что там правят хорошие, добрые люди — отважный оружейник Просперо, бесстрашный канатоходец Тибул, рассеянный, но самоотверженный доктор Гаспар. Идеальная страна, без войн и насилия, где живут хорошие добрые люди. Люди, которые не знают, что в их дом среди ночи могут нагрянуть чекисты и учинить обыск, потому что кто-то из соседей донес на них…

 

Как это объяснить тебе, маленькая девочка Суок в кисейном платьице, девочка, которую на самом деле зовут Маринкой? Девочке, которая шла к нему, Сергею, с радостной вестью, но не успела дойти, потому что один из Трех Толстяков сумел убежать из Железной Клетки и убил тебя, растоптав тяжелым сапогом твое горячее сердце…

 

Нет! Нет, Суок, ты не умерла! Ты не могла умереть! Как не может умереть и Маринка! Потому что если они умрут… То как тогда жить? И зачем?..

 

Значит — понял Сергей — девочку надо спасти.

 

Ее еще можно спасти…

 

Не осознавая, что он делает, Сергей вскочил с кровати и бросился к черному толстяку, изо всех сил толкнул его и выхватил из-под безжалостного сапога беззащитную маленькую девочку по имени Суок, спрятал ее в ладошках, сложенных наподобие лодочки, словно надеясь так спасти ее, а потом, сложив, засунул в карман. И принялся лихорадочно собирать скомканные, истоптанные книжные страницы — словно желая сохранить от поругания память о навсегда уходящем детстве…

 

Но грубые хищные руки схватили Сергея под ребра, высоко подняли над полом, вырвали из ослабевших пальцев скомканные страницы убитой книги и с остервенением бросили их на пол.

 

— Уймите вашего щенка! — прорычал толстяк, глаза его бешено сверкали, сам он тяжело дышал, как после долгого бега.

 

Мать, словно очнувшись от обморока, порывисто подскочила к сыну, схватила его за руку и усадила рядом с собой, прижав к себе, словно боялась, что черный толстяк решит забрать его у нее. Со стороны она, наверное, походила на растрепанную курицу, которая закрывает собой цыпленка от летающего над ней коршуна.

 

Сергей спрятал пылающее от слез лицо в теплых маминых руках. Ладно, пусть! Пусть погибает беззащитная Суок, пусть исчезает добрая волшебная страна, пусть снова приходят к власти Три Толстяка, и пусть он никогда больше не увидит Маринку и не получит от нее письма… только бы мама была рядом… и только бы поскорее ушли эти страшные люди …

 

Наверное, он провалился в дремоту, убаюканный добрым теплом материнских рук, потому что пропустил тот момент, когда обыск закончился. Сергей очнулся, услышав отрывистое:

 

— Пошли…

 

Сергей встрепенулся, выпрастываясь из материнских рук. Увидел отца. Он стоял между высоким и толстым, одетый в старое пальто, которое уже давно не носил, и, как показалось Сергею, виновато смотрел на него.

 

Руки отца были спереди скованы наручниками.

 

— Папа? — только и смог выдавит из себя Сергей. А мать молча поднялась с кровати и повисла на шее мужа. Она не плакала — слезы покатились по щекам Сергея. Наручники мешали отцу, поэтому он лишь поднял руки и погладил жену по волосам.

 

— Успокойтесь, мои родные, — тихо проговорил отец, — я скоро вернусь. Я ведь ни в чем не виноват, там разберутся, и я вернусь…

 

Сергей слушал тихий, сбивчивый шепот отца, и ему почему-то оказалось, что он видит его в последний раз. Наверное, это же чувство передалось и матери, потому что она крепко обняла мужа, словно не хотела отпускать его.

 

— Ну, хватит, — мрачно бросил длинный. Чекист явно устал, ему хотелось побыстрее завершить скучное и неинтересное дело и отправиться домой спать.

 

— Витя… — простонала мать.

 

— Не надо, Маша, — твердо проговорил отец. — Ты же знаешь, что я ни в чем не виноват.

 

Мать, вся в слезах, двинулась в коридор за ним, причитая:

 

— Витя, Витя… как же это?

 

— Я вернусь, Маша, — не оборачиваясь, говорил отец, которого чекисты вели под руки. — Я уверен, что это ошибка. Ты же знаешь, какое сейчас время…

 

— Он скоро вернется, — добродушно протянул толстяк, и Сергей едва сдержался, чтобы не зарыдать, потому что слова гномогоблина звучали как-то очень неискренне. Он не поверил черному толстяку, хотя это неверие само по себе было уже преступлением, потому что толстяк и его длинный визави представляли государство, которое не жалело сил и средств на борьбу с внешней и внутренней угрозой.

 

Сергей следом за матерью вышел из подъезда следом за отцом — чекисты были настолько любезны, что не возражали, и эта их молчаливая любезность была красноречивее любых слов. Возможно, подумал Сергей, его отец действительно был в чем-то виноват, раз его забрали. Ведь если бы он не был виноват, его бы немедленно отпустили, извинившись за причиненные неудобства. Но его уводили в холодную осеннюю ночь, уводили в наручниках, и это говорило только о том, что отец — государственный преступник, потому что Агентство никогда не арестовывает невиновных. Любой первоклассник знает, что чекисты — самые честные и справедливые люди в стране, и они вообще никогда не ошибаются. Но Сергею не хотелось верить в неизбежное, он изо всех сил старался отогнать эти мысли, потому что ему казалось, что, думая так, он навсегда предает своего отца — веселого и доброго человека, который всегда был лояльным гражданином Федерации, и даже в кухонных разговорах не позволял себе усомниться ни в чем… ну, если что иногда поругивал политиков, допустивших распад страны, случившийся лет двадцать назад… но ведь это не преступление!

 

Ноябрьская ночь обдала Сергея ледяным ветром и промозглой сыростью. От черной машины, что стояла у подъезда, тоже несло холодом и почему-то пахло плесенью.

 

— Я вернусь! — уверенно сказал отец перед тем, как его втолкнули в черную утробу машины.— Вернусь!

 

Ответом было насмешливое урчание двигателя, тихий плач матери и свинцовое молчание холодной пустоты поздней осени, которая навсегда сохранила обрывки забытых воспоминаний о будущем, которое наступило вчера…

 

7-8 ноября 2002.