Что хочет автор. Литературные конкурсы

Иуда стремительно шел по улицам Иерусалима, проворно пробираясь сквозь пеструю толпу. Город привычно шумел и волновался: торговцы и покупатели, прохожие и праздные гуляки кричали, суетились, превращая улицы града Божьего в неумолчный балаган. Было за полдень. Несмотря на осень, солнце пекло немилосердно. Улица обволакивала удушливым зноем, отдавая жар, накопленный камнями, и воздух, пропитанный смрадом пота и дымом многочисленных жаровен, был настолько плотен, что, казалось, его можно пощупать руками.

Ничего этого Иуда не замечал. Раздражение все еще бурлило в нем, и юноша шел, не разбирая дороги - искал успокоения среди всеобщей суеты. За два месяца по возвращении из Александрии это была уже восьмая крупная размолвка с родителями, и каждый раз разговор был об одном и том же и заканчивался ничем: Иуда хлопал дверью и уходил бродить по городу.

Налетев на очередного прохожего, юноша замедлил шаг и огляделся. Он сам не заметил, как оказался возле Храма, и теперь мраморно-золотая громада нависала над ним массивностью колонн и зубцами чешуйчатой крыши, а в ушах звенел пронзительный крик храмовых торговцев и менял. Губы Иуды невольно скривились в пренебрежительную усмешку: он терпеть не мог этих суетливых прилипал, убивающих всю торжественность Скинии. Юноша поспешил миновать храмовую площадь и затерялся в узких улочках.

Шел он, не слишком торопясь, но скоро оказался у Яффских ворот. Как всегда здесь толпился народ, но шума и бестолковой суеты было меньше, чем на площади. Иуда остановился перевести дух, огляделся и заметил притулившуюся в укромном проулке харчевню, откуда исходили манящие ароматы жареного мяса и приправ. С удивлением ощутив позыв голода, юноша взглянул на солнце: был второй час по полудни. Машинально убедившись, что кошелек на поясе не пуст, Иуда уверено вошел в приветливо распахнутую дверь.

Час был не урочный, и небольшая комната оказалась совершенно пустой, что впрочем, его обрадовало. Хозяин – маленький дородный еврей с красным добродушным лицом, обрамленным остатками седоватых кудрей – опытным взглядом оценил внешность посетителя и споро устремился навстречу. Иуда дружески кивнул ему.

- Добро пожаловать! Садись в тень, там прохладнее, - кабатчик указал на стол в глубине зала.

- Непременно, - юноша последовал приглашению и оценивающе огляделся. – А у тебя уютно, хозяин.

- Благодарю за доброе слово. Что желаешь?

- Холодного вина, лучшего что есть, и что-нибудь на закуску.

- Один миг с твоего позволения, - живо откликнулся кабатчик.

- Даже два, если хочешь, - слегка улыбнулся Иуда.

Хозяин исчез в глубине своего заведения, а юноша, облокотившись на стол, стал рассеяно разглядывать толпу на улице, предаваясь своим невеселым мыслям. С момента возвращения домой отношения с родней, и раньше не самые простые, совсем испортились. Родители не давали ему покоя, пытаясь заставить заняться устройством его блестящей будощности. Отец грозил женитьбой, дядя неустанно пыталась устроить выгодные знакомства. Но при одной мысли обо всем этом Иуду охватывала невыносимая тоска. Картины дальнейшего процветания в качестве левита, книжника или чиновника, приводили его в ужас и вызывали почти физическое отвращение. Юноша чувствовал, что скорее сбежит из дома, чем пойдет по такому пути.

Крамольная мысль о том, что в семье ему не место, в последнее время все чаще посещала его. Сначала Иуде становилось страшно, но потом он заставил себя спокойно оценить эту возможность, и в какой-то мере даже порадовался ей. Однако решиться пока не мог.

- Попробуй. Это мое лучшее вино, - бодрый голос кабатчика прервал поток его мыслей. Толстяк истово протягивал ему чашу, в которой плескалась рубиновая влага.

Иуда втянул ноздрями аромат и, удовлетворенно хмыкнув, сделал глоток.

- Неплохо! Лет пять выдержки, и виноград не местный? – полуутвердительно произнес он.

- О! Господин, я вижу, разбирается! – изумленно-уважительно отозвался кабатчик.

- Есть некоторый опыт. Годится. Что с закуской?

- Одно мгновение! – хозяин суетливо обогнул стол и исчез в дыме очага, действительно, всего на несколько мгновений. При следующем появлении в руках у него оказалось блюдо с аппетитно поджаренными кусками мяса, обильно присыпанными зеленью.

- Отведай, и больше не пойдешь в другую харчевню, - с любезным поклоном произнес он, ставя кушанье перед гостем.

- Вы что, все сговорились между собой, а хозяин? – рассмеялся юноша.

- Кто это мы? – не понял кабатчик.

- Вы все – держатели гостиниц, таверн, харчевен – говорите одно и то же, только на разных языках.

- Как же иначе - дело у всех одно. А что, мой почтенный гость много общался с нА-шей братией?

- Приходилось. Да что ты стоишь – присаживайся, выпей, поговори со мной.

- С удовольствием!

Хозяин сноровисто наполнил вторую чашу из объемистой бочки в углу, бодро ухнул на стол блюда зелени и лепешек и сел напротив. Иуда с улыбкой следил за ним.

- Твой облик таков, словно Господь нарочно лепил тебя держателем харчевни.

- Кто знает, может, так и было, - без тени смущения ответил хозяин. – Ведь если Бог создал вино, значит должны быть те, кто предназначен торговать им.

- Замечательное рассуждение! – юноша с трудом сдержал смех. – Полагаю, с таким умом ты вполне можешь вести диспуты со священниками, особенно если хватишь несколько чаш своего зелья.

- Почему бы и нет. Кто знает точно, на что он способен? А то, что ты называешь зельем – хмельной египетский напиток. Мне его секрет достался в наследство от отца.

Толстяк сделал большой глоток, и чаша наполовину опустела.

- Я так и понял. Этот запах я узнаю из тысячи других.

- Господин, я вижу, успел повидать свет, несмотря на свой молодой возраст, - проницательно сощурился хозяин.

- Ты не ошибся, Песнопевец вина. А могу я узнать твое имя?

- С удовольствием открою его тебе. Я Симон из города Кирены, стало быть, Симон Киренеянин. А будет ли мне позволено узнать имя моего почтенного гостя?

- Иуда. Родом я из Иерусалима, а прозвище ношу по цвету моих глаз.

Кабатчик наклонился, чтобы взглянуть юноше в глаза и невольно отпрянул, встретившись в упор с их изумрудным блеском.

- Да, - задумчиво протянул он после некоторой паузы, - зря Господь не создает такие глаза. Видно, чего-то он от тебя хочет, раз наделил подобными светильниками.

Иуда вздрогнул, услышав, как это весельчак и балагур будто отвечает на мысли, занимавшие его самого в последнее время.

- Если б еще знать, чего же именно Бог от меня хочет, я был бы очень признателен Предвечному, - попытался он свести разговор в шутку.

- Слишком много ты хочешь от Господа… Однако я заболтался, а ты голоден. Ешь, пока не остыло.

- Верно. Я еще не оценил твою стряпню.

Иуда жадно запустил свои белые зубы в сочное, пахнущее травами мясо. Симон ожидающе смотрел на него.

- Да, Бог воистину создал тебя именно кабатчиком, ибо ты весьма преуспел в своем ремесле.

- Ага! Я знал, что ты оценишь это блюдо!

- Оно замечательно. И я хочу выпить за твое преуспевание, Симон из Кирены.

- Благодарю! Благослови тебя Господь, Иуда Зеленоглазый!

Обменявшись любезностями, собеседники одним духом опорожнили свои чаши, и они ударились о стол одновременно. Сотрапезники расхохотались.

- Воистину, у меня сегодня счастливый день – Всевышний послал мне такого гостя! – радостно воскликнул Симон, вновь наполняя чашу Иуды. – Заходи чаще, я всегда буду рад тебе!

- Не сомневаюсь, старый хитрец! Другие-то посетители, я полагаю, не так привередливы, и пьют твою дешевую кислятину?

- Кому что нравится, - с деланной скромностью опустив глаза, развел руками кабатчик.

Иуда снова громко расхохотался.

- Твое здоровье, хозяин! - второй раз чаши опустели столь же быстро, как и первый. – Лей еще!

Их беседа была прервана шумной кампанией, ввалившейся с улицы – человек пять голодранцев, пришедших прогуливать последние медяки, заполнили маленькую комнату смрадом своих тел.

- Эй, хозяин! Вина! – загорланили они с порога.

Иуда брезгливо скривился. В своих странствиях он достаточно насмотрелся на подобных оборванцев, не понятно какого роду-племени, обитавших в любом городе вблизи ворот или порта, гостиниц и рынков. Не гнушаясь самой грязной работой, эти люди были способны и на кое-что худшее, и как они существовали в мире, лучше было не спрашивать.

Симон помрачнел и весьма не любезно швырнул на стол баклагу с той самой кислятиной, о которой говорил Иуда.

- Держите. Что-то есть будете?

- Нет! Твоя стряпня годится только для собак и римлян – в прошлый раз на костях почти не было мяса!

- За что заплачено, то и подано. Кстати, кто сегодня платит?

- Абу, он сегодня богач.

Симон вздохнул.

- Тогда платите вперед, а то упьетесь, как всегда, а мне одни убытки!

- Ну нет! Сначала попробуем, что ты нам дал.

Предводитель бродяг вскинул баклагу и сделал мощный глоток.

- Кислятина! Эй, давай другое – этим только свиней поить!

- Другое дороже.

- Не твоя забота! Заплатим. Тащи сюда кувшин и что-нибудь пожрать.

- Сказали же, что не будете есть! – страдальчески воскликнул Симон.

- А мы передумали! Ты не болтай – делай, что тебе говорят!

Хозяин тихо злобно выругался и исчез в глубине своего заведения, а буйная орава шумно расположилась за самым большим столом. Иуда спокойно ел мясо, хотя эта компания порядком испортила ему аппетит и настроение. Однако умоляющий взгляд Киренеянина был столь красноречив, что юноша подавил в себе возникшее желание уйти отсюда.

Меж тем появился Симон с кувшином вина и огромным блюдом мяса, от которого валил пар.

- Вот, - угрюмо сказал он, почти швырнув все это на стол, - и только попробуйте заявить, что не подойдет. Тогда отправляйтесь в другую харчевню.

- Разберемся, винная бочка. Иди отсюда! Не мешай нам!

- Сначала заплатите!

- Сказано, что заплатим потом. Может, нам будет мало.

С тяжким вздохом хозяин отошел к очагу. Иуда поймал его взгляд, и Киренеянин в ответ театрально закатил глаза и выразительно поднес руку к горлу. Юноша ободряюще подмигнул и презрительно скользнул взглядом по шумящей ораве. От малоприятных звуков, издаваемых ими, и зловония тел аппетит у него совсем пропал. Однако он усмехнулся, вспомнив свое первое знакомство с людьми такого сорта в одной из портовых таверн Александрии, и жестом подозвал хозяина. Тот радостно бросился на зов.

- Наполни-ка вновь мою чашу, Песнопевец вина, и продолжим нашу беседу.

- С радостью! – живо откликнулся Киренеянин.

- Скажи, давно ты держишь это заведение?

- Лет двадцать…

- Неплохо! Ручаюсь, что за это время ты повидал столько всего, что почти разучился удивляться.

- Это верно. Публика тут бывает разная, правда все больше мелкие торговцы, приезжие победнее, во время праздников паломники или такие, как вот эти. Гости вроде тебя – редкость.

Симон почтительно присел напротив.

- Да я, говоря по правде, случайно здесь оказался: бродил по городу и проголодался. Вот и зашел в первую харчевню, какая подвернулась.

- Не погнушался такой бедной лачугой?

- Я видел и похуже. Я ведь недавно вернулся в Иерусалим.

- Что ты повидал свет, я уже понял. Хотя это странно: если мне позволено будет заметить, то ты кажешься совсем молодым.

- Верно. Мне только восемнадцать. Мир я смотрел по желанию отца, впрочем, сам я ничего не имел против.

- А вот меня не тянет в дальние странствия, больше нравится сидеть и слушать рассказы других.

Симон вопросительно взглянул на Иуду, тот кивнул. Тогда толстяк извлек откуда-то кувшин вина и стал разливать его. Юноша жестом остановил усердие хозяина.

- Достаточно, разбавь водой. Да! Представляю, чего ты наслушался за столько лет!

- Это точно! Может, и ты расскажешь, где побывал?

- Почему бы и нет. Долгое время я жил в Александрии – там я учился. Удивительный город – один как целый мир. Бывал в Антиохи, в Тире и Сидоне, по пути домой посетил Дамаск.

- Ну и где лучше живется?

- Нигде Симон. Жизнь повсюду одинаково тяжела и печальна, а люди во всяком месте знают горе и страдание.

- Грустно! Неужели Господь гневается не только на наш народ?

- Наверно. Но если мы сами виноваты, то на остальных-то за что?

- За поклонение идолам и нечестивость жизни.

Симон был серьезен. Посмотрев на него, Иуда едва сдержал смех – облик говорившего замечательно сочетался с этим высказыванием.

- Да?.. Но у них же не было своего Авраама и Моисея. Что они могут знать о Предвечном?

- Может быть... – задумчиво протянул хозяин. - Тьфу! С чего это меня на умные разговоры потянуло! – он помолчал, но все-таки спросил - Скажи, а римляне тоже живут в скорби?

- Не знаю. Я с ними мало общался, - по губам юноши скользнула горькая улыбка. – Редкий римлянин унизится до беседы с евреем.

- В твоих словах гнев и обида. Напрасно, наверно, им просто не понять нас, вот они и пыжатся. Не стоить тратить свой пыл на это.

- Не стоит, но все-таки горько.

- Забудь! Ты вернулся домой, здесь все свои, все родное. Здесь твоя земля.

- На которой хозяйничают римляне, - вздохнул Иуда. – Да и вернулся я как-то не по-настоящему: так давно не был на родине, что отвык от нее, тем более что уезжал мальчишкой, а вернулся взрослым. Скажи, много ли изменилось за последние семь лет, Симон?

Хозяин задумался, снова наполнил свою чашу из бочки, отхлебнул на ходу и вернулся на место. Кислый запах зелья распространился по всей комнате.

- Да как сказать… Вроде, все по-прежнему. Римляне действительно хозяйничают, как хотят, правда, новый наместник, пожалуй, лучше прежнего. Синедрион снова возглавляет Аннах, вернее, конечно, его сын, но все-то знают, кто настоящий хозяин. Садуккеи как всегда спорят с фарисеями, а теперь еще новая напасть – зелоты!

- А кто они? – оживился Иуда. - В своих странствиях я про них что-то слышал, но очень смутно.

- Да кто ж разберет? Одни говорят – святые, борцы за свободу Израиля, за чистоту жизни старых времен, другие называют разбойниками, убийцами, фанатиками. По мне, так кучка безумцев. Говорят, они не пьют вина и не притрагиваются к женщинам. А хуже всего, везде, где могут, они устраивают беспорядки, подбивают людей к бунту, убивают римлян и даже евреев, преступивших Закон.

- Интересно! А ты их когда-нибудь встречал?

- Нет! – энергично затряс головой Симон. - И даст Бог, не придется! Мне своих забот хватает.

- Ах ты Силен! Тебя послушать, так хоть новый потоп, лишь бы твоя таверна оказалась в Ковчеге!

- А чем плохо? Я сам живу и другим не мешаю. Что такого?

- Да нет… ничего… Я так, о своем… Что там еще? – Иуда резко обернулся, привлеченный шумом за соседним столом.

Двое из гуляющих бродяг яростно рвали друг другу бороды, выкрикивая нечленораздельные ругательства и угрозы, остальные подначивали, столпившись вокруг.

- Это что еще такое? - возмущенно накинулся на них хозяин. – Заплатите и убирайтесь вон! На улице деритесь сколько угодно.

На его слова не обратили внимания, драчуны, бывшие уже изрядно во хмелю, принялись азартно мутузить друг друга, пока с грохотом не повалились на стол, разлетевшийся на куски вместе со всем, что на нем было. Компания дружно расхохоталась. Парочка так и осталась лежать среди костей, черепков и досок.

- Да что же это! Вы здесь все переломаете! А ну выметайтесь!

- Трухлявая бочка! Ты на кого поднял голос! – накинулся на Киренеянина самый огромный из бродяг, тот, кого они называли Абу.

- Я говорю, гоните монету и убирайтесь! У меня приличное заведение!

- Никуда мы не уйдем! Еще вина!- верзила тяжело обошел остатки стола и всей тушей облокотился на плечо Иуды, стараясь удержать равновесие.

- Этого еще не хватало! Прочь, мразь! – Иуда брезгливо оттолкнул оборванца.

Тот на мгновение опешил. Потом побагровел.

- Что?! – взревел он. – Молокосос! Да я от тебя мокрого места не оставлю!

Ринувшись на юношу, он хотел схватить его за горло, но то оказался проворнее: отскочил, и, увернувшись от массивного кулака, так ловко сделал подсечку, что верзила грузно плюхнулся на пол, сильно ударившись затылком.

- Ах ты, щенок! – вскричали остальные.

Один из них бросился на Иуду, но тот снова увернулся и в свою очередь сам с наслаждением ударил нападавшего по лицу. Бродяга отлетел. Другой запустил в юношу куском доски, но тот пролетел мимо. Вспомнив свои забавы в палестре, Иуда сам накинулся на остальных. Ловким приемом сбив с ног ближайшего, он проворно «пригладил» его подвернувшейся под руку деревяшкой, следующий получил удар в живот, от чего согнулся пополам и затих. Последний, видя, как оборачивается дело, решил, что связываться не стоит, и проворно проскользнул к выходу.

Зеленоглазый начал отряхиваться, когда что-то просвистело сзади, и он едва успел уклониться от ножа, брошенного Абу. Иуда почувствовал, что холодеет от ярости. Бросившись на бродягу, он одним могучим ударом сшиб его на землю и схватил за горло так, что у того глаза вылезли из орбит.

- Жалкое отродье! – процедил юноша, слегка ослабив хватку. – Благодари Бога, что я не хочу марать о тебя руки! Забирай свой сброд и убирайся прочь! Чтобы больше тебя здесь не видели.

- Только пусть сначала заплатит! – выступил на авансцену Киренеянин, успевший за время потасовки привести на помощь Иуде нескольких молодцов.

- Верно! – проворно отцепив от пояса Абу кошель, Зеленоглазый бросил его кабатчику. – Держи!

Отпустив, наконец, бродягу, юноша поднялся.

- Вставай и убирайся вместе со всей компанией.

Провожаемые ледяным взглядом Иуды и угрюмыми взорами молодцов из соседней столярной мастерской, оборванцы кое-как убрались вон, прошипев напоследок какую-то нечленораздельную угрозу.

- Как мне благодарить тебя? – бросился Симон к Зеленоглазому, едва они скрылись.

- Да, есть за что благодарить! – усмехнулся тот. – Вон какой разгром.

- Это пустяки! Если бы не ты, было бы хуже, и они бы не заплатили.

- Сомневаюсь, чтобы их жалкие медяки окупили этот бардак.

- Не важно! Главное, они сюда больше не сунутся. Они ведь трусы, а ты нагнал на них страху. Где это ты научился так драться?

Юноша брезгливо отряхнулся, потом подобрал нож, брошенный бродягой, внимательно осмотрел.

- Гляди-ка, хороший клинок. Украл где-нибудь. Возьми – в хозяйстве пригодится. А драться я научился у греков. Они, оказывается, страшные забияки, и обучают этому искусству в специальных школах.

- Тьфу! Нечисть! – благочестиво выругались присутствующие.

Иуда расхохотался.

- Конечно, нечисть. Но, как видите, и такое умение может пригодиться.

- Да уж!.. Но я надеюсь, ты невредим?

- Совершенно. А ты вовремя струсил и успел привести подмогу.

- Да видишь ли…

- Ладно, я не в укор, - Иуда жестом остановил оправдания Киренеянина. - Дай воды, и я пойду.

Симон с готовностью поднес юноше полную чашу, тот жадно выпил и потянулся за кошельком.

- Держи, - протянул он его кабатчику.

- Куда так много?

- За разгром.

- Убери. Я не могу взять. Я итак в долгу у тебя.

- Оставь. Вино и мясо у тебя превосходны, так что заработал. Бери, не серди меня.

- Ну ладно, - нерешительно сказал Киренеянин, неловко принимая кошель.

Иуда направился к выходу.

- Прощай, Песнопевец вина! Благослови тебя Бог.

- И тебя, Зеленоглазый, - почтительно поклонился хозяин. – Заходи, я буду счастлив видеть тебя.

- Еще бы, старый хитрец! – рассмеялся юноша.

- Нет! Не потому, что так щедро платишь! Придешь без денег – голодным не останешься, клянусь.

- Ловлю на слове, Симон. Смотри! – с порога махнув рукой кабатчику, Иуда скрылся в шумной толпе, заполнявшей вечереющий город.

Весна буйствовала над Иудеей. Ее признаки Иуда видел везде: в слишком ярком пятне новорожденной зелени среди серых камней города, в заполошном крике птиц, сотнями наводнивших улицы, в глазах людей, где благочестие смешивалось с похотью, в тонком, но упрямом аромате цветущих деревьев, уловимом даже среди обычного городского смрада, пыли и дыма. Но главное, весеннее буйство проникло в души, вскипятило и без того жаркую кровь иудеев. Нынче каждое слово воспринималось резче, простой взгляд мог стать причиной ссоры и всякий призыв находил ответ в омолодившихся сердцах.

Юноша тоже почувствовал этот настойчивый зов месяца адара – повинуясь непонятному беспокойству, он встал очень рано и, не слушая очередного нравоучения отца, вышел из дома и отдался на волю своим ощущениям. Ноги сами принесли его на городскую площадь, где стража уже выстраивала оцепление.

Жаркое утро превратилось в раскаленный полдень. Иерусалим бурлил. Люди бежали по улице, шарахаясь от легионеров и храмовой стражи. В знойном воздухе стоял неумолчный шум от топота ног, криков, лязга оружия.

Солдаты усердствовали. Взбешенные потасовкой на площади, они хватали всех без разбора и особенно не церемонились.

Иуда неторопливо шел по улице, не обращая внимания на всеобщую суету. Надменно-уверенный вид, которому он научился в странствиях, степенная походка, богатая одежда и ледяное спокойствие служили юноше надежным щитом. Его не трогали, беспрепятственно пропуская через все посты.

Сначала он собирался домой, но потом представил причитания испуганной матери, ворчание отца и повернул, направившись в полюбившуюся ему таверну у Яффских ворот.

Симон увидел его издали и радостно вышел навстречу.

- Приветствую тебя, господин! Как славно, что ты решил заглянуть ко мне! – воскликнул он, распахивая перед Иудой дверь.

- Здравствуй, Симон! – улыбнулся юноша. – Ты опять за свое? Мы же договорились, чтоб ты не называл меня господином.

- Прости, мой почтенный друг! Но у тебя столь надменный вид сегодня, что язык сам собою повернулся.

- Это для солдат, чтоб не лезли. В странствиях я усвоил: чем уверенней держишься, тем меньше тебя трогают.

- Это точно! Но проходи же! Пить хочешь?

- А ты как думаешь?

- Несколько мгновений с твоего позволения!

- Не суетись, Симон! Я не тороплюсь.

Хозяин исчез. Иуда прошел во внутреннюю комнату, сорвал с головы повязку, распушил взмокшие волосы.

Вскоре он сидел, одиноко беседуя с кувшином вина, рассеяно прислушиваясь к шуму на улице.

Появился Симон.

- Все разбежались – боятся. В городе Бог знает, что творится.

- Знаю. Шум до небес.

- Ты позволишь нарушить твое одиночество?

- Конечно! Присоединяйся.

Киренеянин поставил на стол еще один кувшин с египетским напитком, сел рядом. Они выпили.

- Бога ради, расскажи мне, что происходит? Отчего все так перепугались? Кого ищут?

- Не знаешь?! Ты не был на площади?

- Делать мне там нечего!

- Ах, Симон! Так и конец света наступит, а ты не заметишь!

- Тем лучше – испугаться не успею.

Иуда рассмеялся, но тут же посерьезнел снова.

- Может ты и прав по-своему! – в полголоса сказал он, задумчиво глядя на огонь.

- Но все же что случилось? – нетерпеливо переспросил Киренеянин.

- Во время объявления приговора несколько смельчаков попытались отбить осужденного.

- Вот безумцы!

- Да? А по-моему, молодцы. Их здоровье!

Юноша одним глотком опустошил чашу.

- Ага! Вон что из-за них началось! Осию все равно не спасли, а в городе теперь неделю будут сплошные обыски и облавы.

- Брось! Тебя кто тронет?

- Захотят – тронут. Зачем лишний раз раздражать римлян?

- А что, сидеть сложа руки?

- Не лезть на рожон.

- Не путаешь ли ты рассудительность с трусостью?

- А хоть бы и так! Я, по крайней мере, никому не сделал зла. А из-за этих безумцев римляне хватают всех без разбора, врываются в дома. Кому от этого лучше?

- Не будет в Иудее лучше, пока мы себе не хозяева. Клянусь Всевышним, я прожил на родине всего полгода, не покидал Иерусалима, а уже насмотрелся такого! Проклятые римляне за людей нас не считают!

- Ну да! При своих правителях жили тоже не сладко! Я-то помню!..

- … Подожди! Что там? – Иуда вскочил, внимательно прислушиваясь.

Уличный гул стал осмысленным. Где-то поблизости раздался шум драки, лязг оружия, потом послышался топот стремительно бегущего человека. Вдалеке звучала тяжелая слитная поступь легионеров.

Юноша выглянул в окно и увидел человека в грязной изодранной одежде. Вжимаясь в стены, затравленно озираясь, он искал, где скрыться от солдат.

Иуда в мгновение ока собрался и бросился к выходу.

- Спасибо, Симон. Увидимся! – бросил он, на ходу высыпая в руку кабатчика несколько монет.

- Куда ты так сорвался? Ох, Зеленоглазый, не лез бы ты в эти дела!

- Учи ученого!

Иуда догнал бегущего, схватил за руку. Тот резко обернулся, выхватывая нож.

- Тише! – юноша невозмутимо отстранил от себя клинок. – Спокойно! Я хочу помочь. Иди за мной!

- Может, мы присядем, и расскажу тебе историю своей жизни? – насмешливо огрызнулся Иуда. – Я знаю, где спрятаться. Доверься мне.

Беглец с сомнением взглянул на него, но оперся на протянутую руку и пошел следом за юношей.

Мало кто даже из здешних жителей знал этот укромный уголок у самой городской стены. Они сидели, прислушиваясь к уличному шуму. Беглец с сомнением разглядывал своего спасителя. Иуда тоже стал рассматривать его и увидел перед собой маленького худощавого совсем молодого человека с колючими, близко посаженными глазами, курчавыми волосами и редкой бородкой. Его старый хитон был изодран и заляпан кровью, худые руки беспокойно сжимали нож, который он так и не вложил в ножны. Юноша заметил, что кровавые пятна свежие, а одно из них – на плече – постепенно увеличивается.

- Да так, ерунда. Царапина.

- Не похоже. Дай-ка взглянуть.

Человек напрягся, но позволил Иуде подойти. Юноша обнажил кровоточащую рану на правом предплечье.

- Царапина? С такой царапиной ты не пройдешь и двух стадий! Позволь-ка.

Иуда разорвал подол своего таллифа, осторожно обмыл рану и умело наложил повязку. Кровь остановилась.

- Спасибо! – изумленно сказал беглец. – Все-таки кто ты и зачем спас меня?

- Ты не доволен? Еще не поздно – патрули где-нибудь рядом.

- Я не о том. Почему ты помог мне?

- Я всегда думал, что не нужно причины, чтобы помочь человеку.

- Вот как! Но ты очень рисковал.

- Знаю. И что? Все ведь обошлось.

- Еще не совсем.

Иуда с усмешкой взглянул на него.

- Не беспокойся. Я знаю, как выбраться из города.

- Да кто ты такой?! Какое тебе до меня дело?

- Зовут меня Иуда. А дело мне есть до всякого попавшего в беду человека.

- Допустим, - отстранился спасенный, не сводя с него подозрительного взгляда. - Но ты меня не знаешь.

- Взаимно. Что из этого?

- Зачем тебе спасать меня, да еще рискуя собой?

Юноша начал злиться.

- Чем ты не доволен? Не хочешь? – он встал, осторожно выглянул на улицу. - Пожалуйста, иди на все четыре стороны. Только тебя сразу схватят, в таком-то виде.

Беглец оглядел себя. На его лице появилась растерянность.

- Да… Но как же быть?

- Если ты перестанешь задавать вопросы и подождешь меня здесь, я принесу тебе другую одежду.

Иуда поднялся. Человек схватил его за руку.

- Постой! Где ты ее возьмешь?

- Вот наказание! Попрошу у легионеров!.. Доверься мне!

Юноша вернулся быстро, неся в руках большой узел. В нем оказался старый, но еще вполне пригодный хитон, лепешки и бурдюк воды.

- Держи. Переодевайся и поешь.

Облачившись в новое платье, беглец жадно приник к воде. Иуда откровенно рассматривал его.

- Ты идти сможешь?

- Что? А… Да это не рана – сущий пустяк!

- Я заметил, - Иуда не сдержал иронии. - Ладно, идем.

- Туда, где безопасно.

- Куда? – настойчиво повторил беглец.

- За городские стены. Там в таком виде ты вполне сойдешь за обычного путника, если конечно не будешь размахивать ножом и злобно сверкать глазами на солдат.

Беглец вспыхнул.

- Не учи меня! Я знаю, как себя вести.

- Ну, извини. Так ты идешь?

- Да. Но как мы выберемся из города?

- Через ворота, естественно, - пожал плечами юноша.

- Ты с ума сошел! Там всюду стража.

- Нас схватят!

- Ищут затравленного беглеца в лохмотьях. А мы с тобой…, - Иуда оценивающе оглядел его. - Чем не богатый торговец со своим слугой?

Беглец в возмущении вскочил.

- Как хочешь. Можешь сидеть здесь или идти один. Я не настаиваю.

Спасенный долго с удивлением и сомнением смотрел на Иуду.

- Бог тебя знает, кто ты и откуда взялся. Но я почему-то верю тебе, - задумчиво произнес он. – Ладно, идем.

Они осторожно выбрались из закоулка. Сделав беглецу знак, Иуда вышел на середину улицы, внимательно осмотрелся и поманил спасенного к себе. Тот подошел, вопросительно взглянул на юношу. Зеленоглазый успокоительно улыбнулся.

- Держись рядом, но немного сзади. Так будет смотреться естественнее.

Беглец даже отпрянул, увидев, как лицо юноши в один миг изменилось, став чужим и презрительно-надменным. Иуда вскинул голову и неторопливо пошел вперед, лишь на мгновение обернувшись, чтобы позвать его за собой.

Выйдя на улицу, ведущую к Шхемским воротам, беглец невольно замедлил шаг: впереди со всех сторон поблескивали доспехи патрулей.

- Спокойно! – сердито обернулся к нему юноша. – Не смотри на них как обезьяна на удава. За мной.

Он уверенно двинулся вперед, молодой человек, помедлив, зашагал следом. Иуда по дороге останавливался возле торговцев, приценивался к товарам. Со стороны его действительно можно было принять за скучающего богача, убивающего время. Спутник в изумлении наблюдал за ним, не забывая, впрочем, хоть как-то соответствовать. Однако, он все же замешкался в толпе и налетел на легионера, сильно толкнув его в спину. Римлянин гневно обернулся.

- Да чтоб тебя, неуклюжий дурак!.. – загремел он гневно.

Беглец сжался, рука его невольно потянулась к ножу.

- Что случилось? – раздался рядом с ним голос Иуды.

- А тебе какое дело? – огрызнулся легионер.

- Это мой слуга. Закхей, что ты опять натворил? – с прекрасно разыгранным неудовольствием обернулся юноша к беглецу.

- Слуга? Тогда научи его ходить по улицам и смотреть, куда идет. Он едва не сшиб меня с ног.

Взгляд, брошенный Иудой на молодого человека, был достаточно красноречив. Тот виновато опустил голову.

- Прости, почтеннейший, - обернулся юноша к римлянину. – Он недавно из Галилеи, и не привык к большим городам.

- А ты сам кто такой? – все еще хмуро спросил солдат.

- Иуда бен Никодим из колена Левина к твоим услугам, - с холодной вежливостью представился Зеленоглазый.

- Что вы здесь делаете?

- У меня должна была быть деловая встреча, но из-за этого безумия, что творится в городе, мой собеседник опаздывает. Так что я просто убиваю время.

- Встреча? С кем?

- Один торговец тканями из Дамаска.

- Понятно, - легионер еще раз оценивающе оглядел их. - Ладно, идите. Только приглядывай за своим слугой. У нас сегодня не самое благодушное настроение.

- Не беспокойся. Sapienti sat. Vale, - пряча усмешку, ответил Иуда.

Римлянин изумлено взглянул на него, но потом махнул рукой и исчез в толпе.

Юноша некоторое время смотрел ему вслед, потом кивнул своему спутнику и пошел к воротам. Они смешались с толпой и беспрепятственно миновали стражу. Оказавшись за городской стеной, беглец, было, ускорил шаг и хотел сразу свернуть с дороги, но Иуда удержал его.

- Куда! Не понимаешь, что мы еще в пределах видимости стражников? Если будешь метаться и суетиться, мы немедленно вызовем подозрение. Держи себя в руках.

Они отошли достаточно далеко, когда Иуда, наконец, свернул на какую-то незаметную тропинку. Спасенный покорно шел за ним. Тропа привела их к небольшому гроту в холме, рядом с которым росло несколько чахлых деревьев.

- Пришли, - просто сказал юноша. – Это тихое местечко. Здесь никто не бывает, кроме пастухов во время гроз и случайных путников.

Беглец молча оглядывался.

- Пристанище не самое лучшее, но другого я не знаю. Можешь без опаски провести здесь ночь. А дальше сам разберешься, что делать.

Все еще молча беглец устало опустился на камень у входа. Иуда протянул ему котомку.

- Здесь вода и немного еды. Пока хватит. А дальше в окрестностях города много селений. Прощай. Да поможет тебе Господь.

Он повернулся, чтобы уйти.

Юноша остановился, обернулся, насмешливо глядя на беглеца. Тот встал, подошел ближе. В его взгляде странно смешались непонимание, благодарность и подозрение.

- Спасибо. Ты рисковал собой, не спрашивая, кто я, что натворил. Я в долгу перед тобой.

- Нет, - покачал головой Иуда. – Я поступил как хотел. Ты ничем мне не обязан.

- Но ты не знаешь даже моего имени. Или знаешь?

Юноша рассмеялся.

- Нет. А должен? Но я не спрашиваю. Захочешь, скажешь сам, нет – твое дело.

- Меня зовут Товия. А как ты догадался, откуда я?

- Когда ты заговаривал зубы легионеру, ты сказал ему, что я из Галилеи. Это правда. Как ты узнал?

- По выговору. Речь галилеянина ни с чем не спутать.

- А ты совсем не прост! – еще более подозрительно прищурил глаза Товия. - Кто ты все-таки?

- По-моему я представился, - тон юноши стал отчужденным, ему явно надоели эти расспросы.

- Это ничего не объясняет.

- По крайней мере, ты заешь, кто я.

- Подожди! Ты назвал легионеру настоящее имя?

- Зачем? Это же опасно.

- Чем? У него не возникло ни малейших подозрений в моей лояльности, - с усмешкой ответил Иуда.

- Да, ты совсем не прост, - повторил Товия. - А что ты сказал легионеру на латыни?

- Разумный поймет. Отличное выражение!

- Многозначно получилось. Но откуда ты знаешь язык нечестивцев?

- Я много чего знаю.

- И все-таки я не понимаю. Ты выглядишь, говоришь, ведешь себя как богатый знатный человек, а оказываешься в бедном квартале и, рискуя собой, спасаешь неизвестного человека от римлян. Потом перевязываешь его, достаешь одежду, еду, выводишь из города. Почему?

Иуда присел на большой камень у входа, поправил сбившийся ремешок на сандалии. На его лице была скука.

- Ну и вопросы ты задаешь! В том квартале я оказался, потому что там есть одна харчевня, в которой я очень люблю посидеть выпить чашу – другую. Сидя там я увидел тебя, сразу понял, что происходит – я ведь был на площади. А почему решил помочь… Захотелось! Думай, что хочешь. Я сделал то, что сделал.

- Ты был на площади! Так ты знаешь, кто я?

- Догадываюсь.

Товия изумленно смотрел на Иуду, стараясь хоть что-нибудь прочесть в его лице. Но попытка не увенчалась успехом.

- Ладно, - тихо произнес он. – Надеюсь, ты не окажешься моим злым демоном и не погубишь меня. Но я не спрашиваю больше, вижу – это бесполезно.

Юноша поднялся, в его глазах вспыхнул огонек гнева.

- Оригинальная у тебя манера благодарить! Ладно, в конце концов, мне дела нет, что ты обо мне думаешь. А о безопасности своей персоны можешь не волноваться. Я грязными делами не занимаюсь.

Он снова отвернулся, собираясь уйти. Спасенный схватил его за руку.

- Я обидел тебя? Прости. Какой ты, однако, вспыльчивый.

- Такой же, как ты доверчивый.

- Мне доверчивым быть нельзя.

- О! Я понимаю, - с иронией отпарировал юноша. - Что ж, по крайней мере, до утра у тебя есть над чем подумать. А мне пора – вечереет, родня хватится. Прощай. Удачи.

- И тебе, Иуда. Благослови тебя Бог. Может быть, еще встретимся.

- Кто знает.

Иуда махнул рукой и зашагал прочь. Товия наблюдал за ним, пока юноша не скрылся за поворотом. Тогда он поднялся и, подхватив котомку, вошел внутрь грота.

- Неблагодарный мальчишка! Я заставлю тебя повиноваться мне! – это было последнее, что расслышал Иуда перед тем, как хлопнуть дверью.

Он выбежал из дома, не обращая внимания на гнев отца и причитания матери, и поспешил миновать их тихую улочку, лишь изредка оборачиваясь на удивленные взгляды привлеченных шумом соседей.

Юноша стремительно шел по городу. Очередная размолвка с родителями на этот раз закончилась настоящим скандалом, и он чувствовал, что теперь у него долго не возникнет желания возвращаться домой.

Иерусалим окутал его удушливым зноем и вовлек в водоворот обычной сутолоки и суеты. Отдавшись ему на волю, Иуда пошел куда-то, став одной из песчинок многочисленной толпы, но это не принесло успокоения. Выбравшись из людского потока, он остановился и задумался, куда деваться. Возникшая было мысль о таверне Киренеянина исчезла сама собой. На душе было так скверно, что впору напиться. А этого совсем не хотелось.

Постояв немного, Иуда огляделся. Золото храмовой крыши полыхнуло ему в лицо. Он зажмурился, опустил голову. Золотые блики скользили по камням мостовой, по лицам и фигурам прохожих. Иуда провел рукой по глазам. Но это был не мираж, он не хотел исчезать. Еще раз оглядевшись, юноша печально улыбнулся.

- Может, пришло время, - прошептал он сам себе.

Встряхнувшись, он свернул на параллельную улицу и решительно зашагал к Храму.

Скиния нависала над ним. Подойдя совсем близко, он ощутил, как эта громада горделиво подставляет солнцу мраморные бока, нежится в его жарких лучах, величаво возвышаясь над городом и всей Иудеей.

Иуда остановился. В странствиях по чужим землям образ Храма потускнел в его памяти, а по возвращении у него не было возможности, да и желания по-настоящему рассмотреть его, такой шумный, закопченный и суетливый во время праздников.

Теперь же, в обычный день Скиния показалась ему необыкновенно легкой, воздушной, и в то же время величественной и грозной. Юноша замер в восхищении. Даже храмовые торговцы сегодня кричали не так громко, как обычно, словно утомились или разомлели на жаре.

Но стоило ему войти во Двор Язычников, и видение рассеялось. В ноздри ударил запах нечистот, крови и горящей плоти многочисленных жертв, уши оглушили предсмертные вопли и хрипы забиваемых животных и зазывно, неистово кричали менялы и торговцы. Иуда остановился, оглядываясь: вот Двор Женщин, отделенный от него четырнадцатью ступенями, где безмолвные и недвижные несколько женских фигурок томились в ожидании, там покои назореев и притвор прокаженных, а еще выше, через пятнадцать полукруглых ступеней, Двор Израильтян, где мужчины с обреченными животными и птицами стоят и ждут своей очереди. Осмотревшись, юноша решительно повернул назад. Не миновать запретного Двора Священников, не добраться до Святого Святых – комнаты, полной пустоты, недоступной дневному свету, где, по утверждениям священников обитает сам Яхве. А здесь… Разве возможен в этом приюте смерти разговор с Богом?

Он вышел обратно на площадь, вздохнул и направился к Яффским воротам.

В таверне Симона была обычная полдневная суета. Человек пять-шесть посетителей, жаркое пламя очага, звяканье глиняной посуды. Кабатчик расплылся в довольной улыбке, увидев его, но, внимательно взглянув юноше в лицо, понимающе кивнул и молча проводил во внутреннюю комнату.

Иуда сидел за столом, обхватив голову руками. Перед ним томилась нетронутая чаша вина, рядом стыло, наполняя каморку ароматом приправ, блюдо с мясом. Юноше было плохо. Он чувствовал это почти физически. Ощущение невероятного одиночества и потерянности, копившееся в душе последние месяцы, наконец выплеснулось наружу, захватило все его существо. Хотелось хоть с кем-то поговорить, излить душу. Но что он мог сказать? Любой священник сочтет его исповедь греховным и опасным вольнодумством, человек вроде Симона – блажью богатого избалованного мальчишки, а всякий из его круга просто решит, что он сошел с ума.

Иуда схватил чашу и залпом осушил ее, налил еще, но пить не стал, отстранил от себя кувшин и блюдо, уронил голову на ладони и глубоко задумался.

К действительности он вернулся только тогда, когда его осторожно тронули за плечо. Он резко обернулся и увидел Киренеянина.

- Прости, что помешал, но на улице какой-то человек спрашивает о тебе.

- Какой человек?

- Не знаю. Я его никогда раньше не видел. Но он назвал твое полное имя.

- Мое имя! Как он выглядит?

- Молодой, года на три-четыре постарше тебя. Худощавый, маленький. Одет бедно, по выговору галилеянин.

- О-о! Веди его сюда и не задавай вопросов. Еще одну чашу и хлеба.

- Хорошо, все будет исполнено.

Хозяин исчез и через некоторое время вернулся в сопровождении Товии.

- Наконец-то я нашел тебя! – воскликнул галилеянин еще с порога.

- Я догадался, что это ты. Проходи, садись. Отметим нашу новую встречу. Симон, чашу!

- Одно мгновение.

Киренеянин устремился, было к выходу, гость остановил его.

- Не надо. Я не пью вина. Если можно, воды.

- Однако! Уж не опасаешься ли ты, что я подсыплю яда? – рассмеялся Иуда, внимательно взглянув на него. – Ну, как хочешь. Симон, принеси воды. А мясо тоже не станешь? Я заказывал для себя. Ешь, я все равно не голоден.

- А ты злопамятный - почти месяц прошел, а все никак не забудешь мои слова. Но все равно спасибо! – Товия с жадностью набросился на еду.

Иуда колючим взглядом рассматривал собеседника.

- По-моему, ты не балуешь себя трапезами, - с усмешкой заметил он после паузы. – Как ты меня нашел?

- Я знал твое имя, и ты сказал мне, что любишь харчевню в этом квартале.

- Верно. Но зачем тебе это понадобилось? Ты рисковал, возвращаясь в город.

- Я хотел поговорить с тобой. Где мы можем сделать это без лишних ушей?

- Да прямо здесь.

- Положись на меня. Симон!

Хозяин возник почти мгновенно.

- К твоим услугам.

- Я хочу, чтобы нашу беседу не слышала ни одна живая душа, включая тебя. Понял?

- Да, конечно.

- Тогда действуй.

- Все будет сделано, не беспокойся.

- Я не сомневаюсь, - усмехнулся Зеленоглазый, жестом отпуская его.

Хозяин снова исчез. Затворился полотняный полог, послышались гневные раскаты Киренеянина.

Иуда некоторое время прислушивался. Когда шум утих, он обернулся к Товии.

- Вот видишь. Все сделано, как ты хотел. Нас никто не услышит, можешь говорить спокойно.

Галилеянин молчал, очень внимательно его рассматривая. Иуда ждал. Шло время.

- И все же? – нарушил молчание Иуда. – Я жду. Что ты хотел сказать?

- Многое. Но, прежде чем начать, замечу, что собираюсь довериться тебе и говорить с полной откровенностью. Я уже убедился, что на тебя можно положиться, поэтому смело вверяю тебе свою судьбу.

Глаза юноши сверкнули, но он не ответил, лишь налил себе воды и начал пить ее маленьким глотками, не сводя с собеседника напряженного взгляда.

- Почему ты молчишь?

- А я что-то должен говорить? … Что ж, это лестно! Но стоит ли? Я, например, предпочитаю, чтобы моя судьба была только в руках Господа и моих.

- Стоит, Иуда. Я точно знаю.

- Ладно. Я слушаю тебя. Или я должен дать какую-то клятву?

- Нет. Это было бы неблагодарностью с моей стороны. Я верю тебе.

- Ого! Чудны дела Твои, Господи! – с иронией заметил Зеленоглазый, но тут же посерьезнел. - Ну хорошо, я слушаю.

- В прошлый раз ты сказал, что догадываешься, кто я. Это так?

- Теперь я точно знаю.

- Ты сам показал мне только что, отказавшись от вина. Так поступают только назореи, ессеи или зелоты. На двух первых ты совсем не похож, так что остаются…

- Да ты прав, - поспешно перебил его Товия.

Иуда замолчал, с усмешкой глядя на него.

- Ты прав, - повторил галилеянин, - а что ты знаешь о зелотах?

- Не много. Все что я слышал – либо хвалы излишне восторженных почитателей, либо хула недоброжелателей, да еще суждения скептиков вроде Симона. А так ничего определенного.

- А хотел бы узнать больше?

Иуда поднялся, прошелся от одной стены к другой. Он понимал, что от его ответа зависит многое. Галилеянин ждал, только руки его нетерпеливо теребили складки одежды. Иуда еще раз прожег его взглядом. Потом вспомнил сегодняшний домашний скандал, разговоры родни, постные лица знакомых отца. «Будь что будет, видно, сам Бог определил нам эту встречу», - решил он.

- Хотя бы из-за того, что вы устроили тогда на площади. Только фанатик или безумец мог решиться на такое безнадежное предприятие, хотя это было поистине смело.

Товия вспыхнул.

- Вот как? Фанатик или безумец? Зачем же ты тогда спас меня?

- Ты хочешь начать наш разговор сначала?

Юноша вернулся на место, и теперь собеседники сидели лицом к лицу.

- Нет. Я размышляю. Я действительно зелот, принадлежу к братству уже четыре года. Тогда на площади я выполнял приказ старейшин. Осия был одним из нас, и мы не могли не попытаться спасти его.

- Ваш план был неисполним. Если отбивать осужденного, то никак не во время объявления приговора. Лучше по пути к месту казни, в толпе.

- Однако! Тебе-то откуда это известно?

- Это ясно, как день. На узких улочках это сделать гораздо легче, чем на площади, где им в любой момент придет помощь.

- Откуда ты знаешь?

- Да это же младенцу понятно! Представь сам: площадь, оцепление, вы кидаетесь на стражу, и со всех сторон на вас набрасываются другие легионеры - верный провал; а вот улица, - увлекшись, Иуда взял нож и начал чертить прямо на столе, - узко, люди движутся колонной. Вы нападаете на стражу, их двое или трое, может четверо, но в любом случае умеючи с ними справится можно, и пока другие подоспеют на помощь, вы уже исчезнете. Главное – действовать быстро и слаженно.

Товия изумленно смотрел на него.

- Ты где-то обучался воинскому искусству?

- Отчасти. Я многому учился и много повидал.

- Когда ты успел? Ты же совсем молод.

- Да, мне лишь девятнадцать, но родители захотели дать мне образование и отправили учиться в Александрию, когда я был еще ребенком.

- Хм… Тем лучше.

- Я говорю: тем лучше.

- Объясни-ка.

- Иуда, я пришел предложить тебе присоединиться к нам.

Юноша вскочил, его глаза невольно вспыхнули. Но он молча отошел к окну, облокотился на раму, поигрывая ножом. Зелот сжигал его взглядом, ломая тонкими пальцами лепешку.

Несколько минут прошло в молчании, наконец Иуда резко повернулся к собеседнику. На его лице Товия с изумлением увидел одну лишь бесстрастность.

- Присоединиться? Благодарю за доверие, - он слегка поклонился, как показалось молодому человеку, насмешливо. - Но я хочу знать, кто вы, во имя чего сражаетесь, чего добиваетесь. Расскажи, и я смогу ответить.

- Ты разве еще не понял?

- Нет. Вернее, я предпочитаю услышать это от тебя, а не строить суждение на собственных догадках.

Юноша снова сел, напряженно выпрямившись, в упор глядя на зелота.

- Ты прав, - Товия приосанился, сделал несколько глотков воды. - Мы – братство зелотов, еще нас называют сикариями или святыми убийцами. Нас очень немного. Но наша сила не в количестве, а в вере и непреклонности, в чистоте и дисциплине. Мы сражаемся не просто за свободу Израиля, хотя каждый из нас поклялся, что не успокоится, пока на нашей земле не останется ни одного чужеземца. Мы хотим вернуть чистоту Закона Моисеева, святость и простоту жизни прежних времен, чтобы жить так, как завещали пророки, как жили при Иисусе Навине, Соломоне, Маккавеях, чтоб возродилось былое величие нА-шей земли и исполнилось предначертание Господне. Ради этого мы не щадим жизни, забыли о земных радостях: не пьем вина, не прикасаемся к женщинам. И еще мы не перед кем не склоняем головы. Мы сражаемся против римлян, где только можем и других учим поступать так, но мы можем убить и израильтянина, если он преступил Закон или сотрудничает с поработителями. Как воины Моисеевы, мы не знаем пощады, ибо только так можно добиться нашей великой цели.

Товия замолчал, переводя дух, его глаза горели вдохновением. Но, взглянув на Иуду, он в удивлении увидел, что лицо юноши осталось непроницаемым.

- Так что? – спросил он.

- Я понял тебя, - коротко кивнул Зеленоглазый.

- Это все, что ты можешь сказать?!

- Подожди, не кипятись. Такие вопросы не решаются сгоряча. Скажи, ты предлагаешь мне присоединиться от себя лично, или от имени братства?

- Я рассказал о тебе нашим старейшинам и главе. Они согласны и считают, что такой человек, как ты, будет очень полезен братству.

- Они готовы вот так просто поверить мне?

- Ты пройдешь обычные испытания. Я уверен, ты выдержишь.

- Не об этом речь. Мы видимся второй раз в жизни, ты ничего не знаешь обо мне, кроме того, что я рассказал сам. И ты готов поверить, открыть мне доступ к вашим тайнам?

- Мы достаточно осторожны и умеем не подпускать чужаков. Человек узнает о нас что-то конкретное и действительно опасное только тогда, когда уже сам нерушимо связан с нами. Кроме того, - галилеянин грозно нахмурился, - ты не проживешь и часа, если мы поймем, что обманулись в тебе.

- Все ясно, - усмехнулся Иуда.

- Так что ты ответишь?

Юноша опустил голову. В комнате снова воцарилась тишина, на фоне которой явственней стал слышен шум улицы.

Где-то вдали раздался грохот рассыпающихся досок, испуганный ослиный крик. Это вернуло Иуду к действительности. Он взглянул на собеседника.

- Есть ли у меня время подумать?

- До утра. Я буду ждать тебя в том самом гроте, который ты показал мне. Если решишься, приходи. Но знай – оттуда дороги назад не будет.

- Это я понял. Потому прошу время на размышление.

- Хорошо. Я подожду там до зари. Если придешь – будешь с нами. Если нет – больше никогда меня не увидишь.

- Тогда прощай. Очень надеюсь, что до встречи.

Товия протянул руку, усмешка снова скользнула по губам Иуды, но он подал свою.

Галилеянин исчез. Юноша позвал хозяина.

- Я здесь, мой почтенный друг.

- Просил же, не зови меня так. Спасибо, что устроил все как надо. Держи, - он протянул Киренеянину пригоршню монет.

- Это слишком много, - замахал тот руками.

- Бери, бери. Это за то, что нам никто не мешал. А ты, старый лис, если хоть что-нибудь слышал … ладно, знаю я твои хитрости, так вот, если ты слышал хоть что-нибудь из нашего разговора, забудь сию минуту и навсегда. И вообще, на всякий случай: ни меня, ни этого человек ты не знаешь, и никогда не видел. Понятно?

- Мне-то все понятно. А вот ты, я надеюсь, знаешь, что делаешь, - грустно кивнул хозяин.

- Симон! Ты забываешься: я не спрашивал твоего совета. Я ценю твою дружбу, но сам разберусь, как мне жить и что делать.

- Да уж, твой нрав я знаю! Я только прошу, чтобы ты хорошенько подумал, прежде чем принять окончательное решение. И знай: что бы ты ни решил, что бы с тобой ни случилось, мой дом открыт для тебя, здесь ты всегда найдешь приют и помощь. Помни это, прошу тебя! А я буду ждать тебя всегда.

Иуда в изумлении смотрел на толстяка.

- Почему, Симон? – тихо спросил он.

- Да потому что с того дня, как ты появился здесь впервые, я люблю тебя, Зеленоглазый. Господь не дал мне потомства, но видно послал тебя в утешение моей старости. Не отнимай его у меня, прошу.

- Симон! – ахнул юноша. - Спасибо… друг мой, - он растрогано обнял кабатчика за плечи. – Я надеюсь, что сумею сделать правильный выбор. А эти слова не забуду никогда, даже если мы больше не увидимся под солнцем.

Иуда смолк, медленно оглядел таверну, словно в первый раз, потом обернулся к хозяину, и Киренеянин увидел, как под маской бесстрастности он пытается скрыть волнение.

- А теперь мне пора идти своей дорогой, какой бы она ни была. Прощай. Благослови тебя Господь.

- Прощай, Иуда. Я надеюсь, что ты не ошибешься. Пусть Бог поможет тебе и наставит на верный путь.

- Страшно? – тихо спросил Рувим, пока они пробирались среди валунов.

Иуда гневно оглянулся на него.

- Еще чего! Если б боялся – сидел бы дома.

- Хорошо. Ты все помнишь?

- Зато ты забыл, что я сам придумал план. Главное, чтобы все действовали четко.

Рувим не ответил, он чутко вслушивался в звуки ночи. Но слышались только далекие уханья филина и шелест полыни под ногами. Где-то очень далеко взвизгнул шакал, раздался едва слышный лай.

- Значит, почти пришли. Собак слышно, - Иуда остановился, оглядываясь. – Надо бы внимательно осмотреться, прежде чем идти дальше.

- Чего осматриваться? Я эти места отлично знаю. Деревня за этим холмом.

- Кто спорит? Она-то никуда не денется. А вот римские патрули могли появиться. Не хотелось бы наткнуться на них раньше времени.

Рувим удивленно смотрел на него. Юноша только руками развел.

- Они ведь тоже понимают, что не базарного воришку стерегут и наверняка готовы ко всему.

Старший лишь хмыкнул презрительно и собрался идти дальше. Иуда не тронулся с места.

- Рувим! Недооценивать противника значит наверняка проиграть.

- Зато ты их переоцениваешь. Мы делаем богоугодное дело, и Всевышний поможет нам против нечестивцев.

- Не слишком ли много забот ты сваливаешь на плечи Господа? – огрызнулся Иуда. – Своего ума что совсем не требуется?

- Но мы уже все решили.

- Планы почти всегда идеальные, только они очень редко исполняются. А все потому, что люди бывают излишне самонадеянными.

- Ты мне нотации читаешь? – вскинулся Рувим, надвигаясь на юношу.

- Ох! Какие мы грозные! Весь дрожу! – даже в темноте было видно насмешливую улыбку на его губах. – Ладно, хватит, - резко переменил он тон. – У нас много работы.

Иуда начал подниматься на холм, стараясь ступать как можно тише. Рувим сплюнул в досаде и поспешил за ним. «Проклятый выскочка! Меньше года в братстве, а гонору!» - злобно пробормотал он.

На вершине Зеленоглазый стал внимательно осматривать окрестности. Внизу лежала Канна – невообразимое скопище домов, сараев, хлевов с древним колодцем посередине. Селение казалось мирно спящим, но что-то было не так - как-то особенно злобно и отчаянно лаяли собаки, и присутствовали какие-то другие, с такого расстояния непонятные, но совсем непривычные нездешние звуки.

- Ну, что скажешь? – обратился Иуда к своему спутнику.

- Вроде все спокойно.

- Да? А почему собаки лают не переставая? Нас учуять не могли – ветер в нашу сторону. Что-то не в порядке.

- Слушай, испугался – так и скажи! – взорвался Рувим. – Хватит уже чушь городить!

- Дурак! – в свою очередь не сдержался Иуда. – Я стараюсь как лучше, а ты все дело готов испортить! Своя голова не дорога – о других подумай.

- Ах ты щенок! – Рувим схватился за нож. – Да что ты о себе вообразил! Образованный нашелся! Я тебя проучу!

Вместо ответа Зеленоглазый бросился на землю и увлек спутника за собой.

- Смотри! – свистящим шепотом ответил ему Иуда, указывая куда-то вниз.

Зелот взглянул и увидел далекий огонек, яркий среди ночной темноты.

- Огонь, ну и что? – возмущенно спросил он.

- Тише! Это огонь не в доме. Костер.

- Да что из этого?

- Подумай, кому понадобилось посреди деревни ночью раскладывать костер.

- Мало ли… чего ты разволновался?

- Черт! Далеко! Не разобрать, - юноша напряженно вглядывался во мрак.

Рувим шумно вздохнул. «И из-за чего сыр-бор!» - пробормотал он.

Миновав очередное облако, Луна засеребрилась в небесах, скудно освещая долину. Иуда отпрянул и сильнее вжался в землю.

- Я готов поклясться, что это отблески на доспехах легионеров. Посмотри сам.

Не переставая ворчать, Рувим последовал приглашению.

- Как ты что-то видишь в такой темноте?

- Вижу. Я уверен, это римляне развели костер – какой иудей по своей воле впустит их в дом, а ночь холодная.

- Это точно, - согласился старший, зябко съежившись. – Я бы тоже не прочь где-нибудь согреться.

- Судя по игре света, их там человек десять. И это только те, которых мы видим, - продолжал юноша, не обратив внимания на его слова. – Что будем делать?

Рувим задумался.

- Во всяком случае, здесь торчать смысла нет, - ответил он после паузы. – Надо спуститься и затаиться до рассвета где-нибудь с другой стороны холма. А на заре осмотримся еще раз и тогда разберемся.

- Ты прав. Только надо перехватить Товию и Симона, чтобы они не дай Бог не сунулись в деревню.

- Давай спустимся, а потом я пойду встречу их.

- Почему ты?

- Я лучше знаю эти места.

Зеленоглазый только усмехнулся и начал спускаться с холма.

Луна неторопливо ушла с небосклона. Иуда и трое его товарищей сидели в маленькой расселине, образованной двумя выступами породы, которые кое-как заслоняли от пронзительного ветра. Мужчины спали. Расслаблено откинувшись на большой валун, юноша отрешенно разглядывал восточный край неба, где едва разгоралась заря. Восход занимался трудно, но его краски были яркими и резкими, как обычно в месяце шеват.

С первыми лучами солнца пришел рассветный холод. Но Иуда улыбнулся новому дню, не обращая внимания на то, как стынет тело под легкой одеждой. За девять месяцев он успел привыкнуть к такой жизни: опасностям, едва ли не каждодневным тренировкам, единственной, уже порядком обветшавшей рубахе, ночному холоду, долгим переходам. Прежние привычки к дорогим вещам, хорошему вину, длительным неспешным беседам почти забылись. Зеленоглазый был доволен. Он ощущал свою нужность, его хвалили старейшины и старшие товарищи, теперь доверили серьезное дело. Новая жизнь была лучше прежней.

С такими мыслями Иуда задремал. Краешек солнца показался из-за горизонта, озаряя спокойное лицо юноши. Торопливые лучи добрались до ножа, висевшего у него на груди, и ухоженная сталь нестерпимо заиграла ало-оранжевым. Иуда спал, не обращая внимания на буйство света.

Вдруг он вздрогнул, мгновенно просыпаясь открыл глаза. Вокруг по-прежнему было тихо. Но юноша поднялся. Сон, приснившийся ему, отбил всякую охоту ложиться снова. «Господи! сколько же можно! Полгода прошло!» - молчаливо посетовал он в небеса. Иуде снова снилось его лицо – человека, которого он убил при испытании кровью. Это был зажиточный землевладелец из Лода. Натан говорил, что во время войны Иуды Гавалонита он выдал их отряд римлянам, и более сотни человек погибли, а сам старейшина чудом спасся только потому, что римляне сочли его, израненного, истекающего кровью, мертвым. За предательство человек получил от поработителей вознаграждение, с которого началось его богатство. Юноша очень четко помнил, как проник во двор его дома, как закричал его маленький сын, а сам богач сжался в комок и замер, посерев от ужаса. Зеленоглазый помнил, как он железным голосом произнес обвинение и приговор братства и не дрогнувшей рукой вонзил нож в грудь землевладельца. Потом был одуряющий запах крови, руки и клинок, ставшие липкими от нее, плач так не к стати оказавшегося там мальчика и окрик Товии, вернувший его к действительности. Это воспоминание окончательно выдернуло Иуду из сна. Он оглядел товарищей и начал осторожно выбираться из расселины.

Все-таки он случайно задел ногу Симона. Идумей моментально вскочил.

- Что такое?!

- Извини, Симон. Я нечаянно… Однако вставать пора. Рассвело.

Двое остальных были уже на ногах. Мужчины посмотрели друг на друга.

- Пора, - коротко сказал Товия, который был за старшего. – Господь ждет от нас избавления последнего потомка Маккавеев из рук нечестивцев.

Все молча кивнули.

- Надо кому-то пойти вперед на разведку.

- Наверно опять мне, - предложил Рувим.

Галилеянин не склонен был возражать.

- Нет, при свете дня я сделаю это лучше, - подал голос Зеленоглазый.

- Почему это?

- Посуди сам.

Товия понял – он оглядел массивную неуклюжую фигуру Рувима, рядом с которым невысокий Иуда казался мальчишкой, и невольно улыбнулся.

- Он прав, Рувим – от тебя много шума.

Хевронец обижено засопел. Но юноша примиряюще улыбнулся.

- Нам понадобится вся твоя сила, Рувим. Готовься к битве. Встретимся, где договорились? – обернулся он к Товии.

- Да. Иди. Только осторожней, прошу тебя.

С воинственным кличем Симон устремился вперед. У Иуды вырвалось проклятие, но исправлять что-либо было поздно. Они с Товией бросились вслед за идумеем, а с другой стороны дороги уже подбегал Рувим.

Для римлян их появление было неожиданным, и кольцо стражи не успело замкнуться вокруг Овида. Симон схватился с ближайшим к приговоренному стражником, повалил, и они покатились по земле. Товия, выхватывая меч, набросился на другого. Иуда, сделав кульбит, как его научили греки, подкатился в ноги к декуриону и ударил клинком снизу туда, где кончается панцирь. Легионер упал и забился в предсмертных судорогах. На юношу, не успевшего подняться, набросился еще один. Рядом оказался Рувим, он обрушил огромную дубину на голову солдату, и римлянин рухнул, словно подкошенный. Иуда вскочил, выхватил из рук упавшего меч и поспешил на помощь к Товии, которого теснили сразу двое. Ближайший обернулся к нему, отразил первый яростный натиск Зеленоглазого. Они схватились. Отбивая очередной удар, Иуда отпрыгнул в сторону и, на мгновение оказавшись позади противника, ударил его по шее.

Получив секундную передышку, юноша огляделся. Симон по-своему расправлялся уже со вторым римлянином, Товия ловко фехтовал с оставшимся, Рувим, завладев щитом, обрушивал его на головы легионеров.

Иуда кинулся к Овиду, одним ударом разрубил опутывавшие его веревки, отдал меч.

Солдаты теснили их. Сбившись в кучу, зелоты отступили к окраине селения. Врагов было слишком много – не меньше двенадцати. Их прижали к стене. Жители Канны, сгрудившись в стороне, наблюдали, чем кончиться дело и помогать не рвались.

- Проклятие! – вырвалось у Товии, когда он пересчитал легионеров.

- И я о том же, - спокойно ответил Иуда. – Придумал, как нам выбраться?

- Издеваешься?

- Интересуюсь.

Пятеро мужчин замерли перед сомкнутым строем, давая себе передышку. Римляне тоже остановились, ожидая, может быть, что эти безумцы предпочтут сдаться. Но у зелотов и в мыслях этого не было.

Вдруг Рувим, отдав уже изрядно помятый щит Товии, схватил громадное бревно, валявшееся неподалеку, и со страшным криком швырнул его в середину строя. Четверо солдат упало. Возникла куча-мала. Воспользовавшись секундным замешательством римлян, зелоты сами набросились на них. Хевронец, теперь безоружный, словно обезумев, накинулся на ближайшего из устоявших легионеров и тут же был пронзен мечом. Но падая, он придавил убийцу своим телом, и римлянин на время выбыл из строя.

Зелоты, лишь на миг оглянувшись, яростно схватились с оставшимися. Против Иуды оказалось сразу трое. Юноша ловкой подсечкой сбил с ног ближайшего и, прежде чем легионер успел опомниться, ударил его в грудь. Римлянин затих. Иуда выхватил из его руки меч, вскочил. Врагов оставалось еще двое. Внезапно Зеленоглазый повернулся и кинулся бежать. На секунду он увидел налившиеся кровью глаза Симона. Легионеры бросились за ним. Пробежав шагов двадцать, Иуда резко остановился и молниеносным выпадом ударил первого из подоспевших. Римлянин на бегу не усел закрыться щитом и упал с распоротым горлом. Второй на миг замер, но тут же снова пошел на иудея. Зеленоглазый, чувствуя, что рука деревенеет, и глаза застилает пот, стиснул зубы и отчаянно ударил с такой силой, что его клинок сломался у самой рукояти, а щит легионера раскололся на две части. Римлянин в ярости отбросил обломки, прыгнул на него, повалил. Они катались в пыли, стараясь задушить друг друга. Вдруг перед глазами юноши возник Товия, и легионер рухнул на него всей массой, пронзенный ударом в спину.

Галилеянин помог Иуде выбраться из-под мертвого тела. Зеленоглазый огляделся и увидел, что все римляне, живые или мертвые, лежат на земле. Симон хладнокровно добивал раненых, Овид стоял на коленях над телом Рувима.

Иуда с трудом перевел дух.

Он мог, наконец, рассмотреть того, ради кого они затеяли все это. Овиду было уже глубоко за пятьдесят. Его некогда высокая и статная фигура сгорбилась, волосы стали белы, словно вызревший лен, а на лице, изборожденном глубокими морщинами, казалось, навсегда застыла печаль.

- По-моему, мы это сделали, - выдохнул юноша, вытирая пыль с лица.

- Да. Только не так, как задумывали.

- Я же говорил: идеальны только планы… О Боже! - Иуда оглянулся на предсмертный хрип последнего остававшегося в живых римлянина и невольно отвернулся, увидев, как Симон спокойно вытирает меч о траву. - Скажи, это обязательно было делать?

- Что? – не понял Товия.

- Добивать их.

- Конечно! Никакой жалости к врагам Израиля.

Иуда не ответил. Он подошел к Овиду, все еще склоненному над трупом Рувима, почтительно поклонился.

- Привет тебе, Овид – потомок Маккавеев. Я рад, что Господь помог нам спасти тебя.

- Зачем вы это сделали? – спросил спасенный.

Иуда застыл, непонимающе глядя на него.

- Зачем вы это сделали? – повторил Овид. - Я был готов умереть за свободу, но не хотел стать причиной гибели других. Посмотри, ваш товарищ погиб. А что теперь римляне устроят здесь в Канне? Они же никогда не поверят, что жители ни при чем.

- Умереть за свободу легче, чем сражаться за нее, - Товия, неслышно подошедший к ним, ответил за онемевшего от изумления юношу. – Или кровь славного рода освободителей Израиля иссякла? Или сердце твое утратило мужество, а рука разучилась владеть мечом? Ты нужен нам, Овид. За тобой – потомком Иуды Маккавея пойдут люди, чтобы снова сбросить чужеземное иго.

- Нет, - печально покачал головой старик. – Мне много лет, тело мое утратило прежнюю силу, а кровь – жар. Я всю жизнь сражался за свободу, и все потерял: дом, семью, друзей. Я искал только смерти, а вы отняли ее у меня и окупили ненужную мне жизнь кровью многих. Я не могу благодарить за это и не пойду с вами.

Он медленно поднялся с колен, печально огляделся и пошел прочь.

- Старик! Ты обезумел! Опомнись! – Товия догнал его, схватил за руку. – Почтенный Овид, ты устал, настрадался, я понимаю. Но пойдем к нам, ты отдохнешь, увидишь наших людей, поговоришь со старейшинами и поймешь, где твое место и в чем твой долг перед Израилем и Господом. Мы жизнью рисковали, чтобы ты был с нами!

Старик вырвал руку.

- Нет! Я никуда с вами не пойду. Мне теперь предстоит лишь одна дорога, на которой не нужны провожатые. А вы… Бог вам судья! Прощайте.

Овид медленно побрел по дороге прочь. Иуда и Товия в молчании смотрели ему вслед.

- Он что из ума выжил, этот старый хрыч? – раздался за их спиной голос Симона.

- Нет, он просто сломался. Он не мужчина больше. Эх, сколько усилий напрасно! И Рувим… Такого бойца потерять из-за этой старой развалины! – галилеянин в досаде плюнул на дорогу.

- Он сделал свой выбор, как каждый из нас. Это его право, - сказал Зеленоглазый, но его не услышали.

Иудея веселилась. Улицы Иерусалима, убранные ради Жатвы, напоенные ароматами цветов, которыми так славится месяц зиф, были полны народа. Люди улыбались и пели, отцы были ласковы с детьми, в глазах мужей светилась забытая любовь к женам. Светлый праздник разбередил усталые души иудеев, заставив их забыть на время обо всех печалях и невзгодах. Только римская стража, хмурая и настороженная, не могла разделить всеобщего ликования. Они ходили по городу большими группами, молчаливые, напряженные, колюче просеивая толпу внимательными взглядами.

Иуда шел по знакомым улицам, невольно отдавшись очарованию праздника. Годы летели, а город не менялся, каждый раз встречая его знакомыми запахами, звуками и суетой. В этот раз он пришел сюда один, не спросив разрешения у старейшин, не сказав, куда идет. Не то чтобы впервые за четыре года ему захотелось домой, просто вдруг невыносима стала сама мысль о праздновании Жатвы в братстве. Он слишком хорошо представлял чинную трапезу, напыщенную речь Натана или Михаила, набившие оскомину разговоры об одном и том же. Он сбежал от этого и теперь одиноко шел по городу, отдавшись невольно его могучему зову, который пробудил воспоминания и мысли, упорно заглушаемые в другое время.

Пойти в Храм принести положенные жертвы Зеленоглазый так и не смог – Скиния, залитая кровью и пропитанная чадом горящей плоти вызывала у него только отвращение. Он долго стоял у Красных ворот, наблюдая за людьми, но даже воспоминания детства об их семейных походах сюда не заставили его совершить предписанный Законом обряд.

- Прости меня, Боже! Сам я стал таким, Ты ли создал меня так – не знаю. Но я не могу!.. Господи, все руках Твоих! Да свершится Твоя воля!

Слова утонули во всеобщем шуме. Постояв еще некоторое время, Иуда решительно спустился с храмовых ступеней и свернул в тихую улочку, сразу отделившую его от городской суеты.

Она привела его в богатый квартал, в котором жили чиновники и зажиточные коммерсанты. Где-то недалеко был и его дом. За эти годы он несколько раз приходил сюда, украдкой заглядывал в низкие окна или прислушивался к разговорам. Дома все оставалось неизменно, словно и не было у книжника Никодима беспутного старшего сына, несколько лет назад сбежавшего из семьи к разбойникам. Иуда замедлил шаги и осторожно выглянул за поворот – ему очень не хотелось сталкиваться с кем-то из знакомых или родных. Вдали маячили несколько мужских фигур, слышался неспешный разговор. Узнав в одном из собеседников отца, молодой человек отпрянул и вжался в стену. Разговор постепенно удалялся, потом совсем смолк в отдалении. Иуда отделился от каменных плит, решительно миновал поворот, ведущий к дому, и поспешил покинуть пределы Верхнего Города. Небо над Иерусалимом сапфирово засинело, солнце стояло еще высоко, но тени стали чуть глубже, отчетливей. Зеленоглазый ускорил шаг, почувствовав, как от сытных ароматов, исходивших отовсюду, недовольно заворчал его желудок.

Молодой человек торопился, предвкушая ужин в компании Киренеянина. Ноги уверенно несли его по родному городу, а мысли были где-то далеко. Улицы стремительно пустели – каждый спешил домой к праздничной семейной трапезе. С невольной грустью Иуда смотрел на прохожих – один в огромном городе, он прекрасно знал, что ему торопиться некуда.

- Лизия, куда же мы попали? Ты уверяла, что хорошо знаешь дорогу! – мелодичный женский голос отвлек его от раздумий.

В сгущающемся мраке Иерусалимлянин разглядел две женские фигурки – изящную, тонкую, закутанную в целомудренное темное покрывало и дородную женскую, одетую в простое платье. Удивленный, он остановился и прислушался к разговору.

- Простите, госпожа, - говорила та, что была старше. – Это такой огромный город, он совсем сбил меня с толку. Должно быть, мы свернули не в тот поворот, когда уходили с Храмовой площади.

- И что теперь делать? Вон уже совсем стемнело, на улицах никого, а мы не знаем даже, где оказались.

- Не волнуйтесь. Я уверена, мы найдем дорогу.

- Конечно! Может, утром, а может через неделю. Представляю, как разгневается отец, если мы вовремя не явимся к трапезе. А главное, он не знает даже, где нас искать.

- Прости, госпожа, не могу ли я чем-нибудь помочь? – сообразив, в чем дело, Иуда решил вмешаться и вышел на середину улицы.

Увидев мужчину, перегородившего им путь, женщины с криком отпрянули.

- Кто ты? Что тебе нужно? – грозно спросила старшая, загораживая спутницу своей массивной фигурой.

Иуда улыбнулся.

- Вам не надо бояться меня. Простите, но я случайно услышал несколько последних фраз из разговора и понял, что вы оказались в затруднительном положении.

- Ты прав. Мы заблудились и не знаем, как попасть домой.

- Это печально, но не так страшно. Госпожа, если тебе угодно будет принять мою помощь, то вскоре вы окажетесь дома.

- Каким же образом? – вступила в разговор младшая, голос ее немного дрожал от пережитого испуга, но тон был уверенным, даже надменным.

- Я отлично знаю город и могу проводить вас, если хотите, - снова улыбнулся Иуда, беззастенчиво рассматривая ее.

- Но… это неожиданное предложение, - растерялась Лизия.

Иуда ждал, глядя на девушку.

- Это великодушно, - заговорила она после короткого замешательства. – Но кто ты? Почему хочешь помочь?

Девушка с сомнением оглядела его бедную одежду, нож на груди, разметавшиеся волосы, но смешалась под пронзительным взглядом изумрудных глаз и стыдливо опустила голову.

- Я просто прохожий, услышавший, что две женщины попали в затруднительное положение. Разве не прилично мужчине в таких обстоятельствах предложить свою помощь?

- Да, конечно. Только…

- Только ты не ожидала услышать подобное от нищего оборванца, каким я кажусь?

- Ты умеешь читать чужие мысли? – удивленно спросила девушка.

- Иногда. А эта мысль слишком ясно отражалась на твоем лице.

Девушка в смущении совсем закуталась в покрывало.

- Так что, ты позволишь проводить вас? Скоро совсем стемнеет, двум женщинам опасно бродить по городу даже в праздничную ночь.

Две пары глаз еще раз в сомнении оглядели его.

- Никогда не думала, что окажусь в таком странном положении, - задумчиво проговорила младшая.

Иуда подошел на шаг. Последние проблески заката осветили его лицо, на котором теплилась ласковая улыбка. Он протянул руку.

- Я не причиню зла. Доверься мне, - тихо произнес он, обращаясь только к девушке.

Она не вскрикнула, не отпрянула. Словно завороженная, смотрела она на него, и Зеленоглазый почувствовал, как этот взгляд проникает в душу.

- Хорошо, - ответила она, наконец, - я верю тебе. Пожалуйста, проводи нас.

- С радостью. Но вам придется сказать куда.

Женщины растеряно переглянулись.

- Мы живем в Верхнем Городе, в квартале по правую руку от большого дворца из бело-розового мрамора.

- С золотой крышей и портиками?

- Тихий квартал с зелеными улицами и богатыми домами?

- Откуда ты знаешь?

- Догадался. Что ж, идите за мной, но путь предстоит долгий.

- Долгий? Ох, как же рассердится отец!

- Напротив, он очень обрадуется, когда дочь, целая и невредимая, вернется домой прямо к праздничному столу.

Девушка не нашлась с ответом и только мило улыбнулась одними глазами, кутаясь в покрывало.

Шли неторопливо. Темные улицы казались таинственными, а многочисленные переулки, закоулки и тупики угрожающими. Девушка время от времени поднимала глаза на провожатого, Иуда отвечал успокоительным кивком и улыбкой.

При ярком свете почти полной луны он смог, наконец, как следует разглядеть своих спутниц. Лизия была уже не молода, крепко сбитая, плотная, она сурово несла свое большое тело, что-то ворча себе под нос. А девушка… Иуда с трудом сдерживался, чтобы откровенно не любоваться этим прелестным творением Всевышнего. Миниатюрная, стройная, изящная, она напоминала египетские статуэтки, и даже широкая накидка не могла скрыть ее точеную фигуру. Светло-каштановые волосы, отливавшие золотом в свете луны, тяжелой волной накрывали плечи, оттеняя нежно-персиковый цвет кожи. Девушка шла, откинув покрывало, и Иуда видел ее лицо с правильным греческим носом, свежими, словно утренняя роза губами и огромными миндалевидными глазами под угольно-черными бровями. Широко распахнутые, в лунных лучах они показались ему золотыми. Вглядевшись, Иуда понял, что почти не ошибся – светло-карие, опушенные темными ресницами, они действительно были золотистыми, а в их глубине тлели озорные искорки. Пораженный этой очаровывающей красотой, Иуда ускорил шаг – долго находиться рядом с такой девушкой было опасно.

Мрак постепенно сгущался, и она придвигалась все ближе и ближе, пока не оказалась совсем рядом. Молодой человек почувствовал ее горячую ладонь на своей руке. Он в недоумении обернулся.

- Мне страшно, - виновато сказала девушка. – А рядом с тобой нет.

- Польщен. Но бояться не надо. Мы уже недалеко. Взгляни, - он указал куда-то вперед. - Видишь, золото поблескивает в лунном свете?

- Крыша Дворца Ирода. А оттуда рукой подать до твоего дома.

- Откуда ты так хорошо знаешь город?

- Я родился и вырос здесь.

- В Иерусалиме! А ты … кто?

- Тебе нужно имя?

- Хотелось бы.

- Чтобы знать, на кого призывать благословение Бога.

- О, это слишком много за столь ничтожную услугу! Оставь его для других.

- А я хочу для тебя, - капризно и в то же время ласково настаивала девушка. - Так ты назовешь свое имя?

- Почему бы и нет. Меня зовут Иуда.

- Да, просто Иуда.

- Странно. Хорошо, я запомню.

Зеленоглазый засмеялся.

- Для чего? Вряд ли мы снова встретимся. Случайности, тем более счастливые, не повторяются дважды.

- Кто знает! А почему ты не спросишь кто я?

- Не смею, - внезапно посерьезнел молодой человек.

Улыбка исчезла с лица девушки. Она растерянно взглянула на него.

- Почему? Мне незачем таиться. Я Мирра – дочь Исаака, торговца тканями из Александрии.

- Счастлив нашему знакомству, Мирра. Какое журчащее имя! Словно воды Иордана.

- Да ты поэт, Иуда!

- Нет, - помедлив, ответил он, пряча глаза. - Просто Жатва, прекрасная лунная ночь и рядом со мной идет самая красивая девушка из всех, кого я видел.

Даже в темноте было видно, как краска бросилась ей в лицо.

- Спасибо! Похвала из достойных уст всегда приятна.

- Не за что. Я просто сказал правду.

В смущении она закрыла лицо, но вскоре снова обернулась к нему.

- Уже совсем поздно. Разве твои родные не будут волноваться?

- Почему? Праздник, вся семья должна быть вместе.

Иуда не ответил, только улыбнулся чуть печально.

- Прости, если спросила лишнее.

Наступило неловкое молчание. Иуда заторопился, чувствуя, что сердце стало биться неровно. Мирра не отпускала его руки. Громада Иродова Дворца скрыла от них луну, и они оказались в полной темноте. Девушка испуганно ахнула, сильнее приникла к нему, Иуда невольно замедлил шаг.

- Ты словно видишь во тьме, - услышал он позади ворчливый голос Лизии.

- Конечно. Не бойтесь, я знаю, куда иду.

- Я не боюсь, - подала голос Мирра. – Только не отпускай мою руку.

Зеленоглазый опять не ответил.

Наконец впереди блеснул белый фасад дома менялы Исмаила – первый в их квартале.

Лизия радостно ахнула.

- Я узнаю это место, госпожа! Мы совсем близко.

- Слава Всевышнему! Но мы дошли так быстро, а ты говорил, что путь далекий, - повернулась Мирра к Иуде.

- Я рад, что дорога не утомила тебя, - напряженно ответил он.

- Нет. Побродить по ночному Иерусалиму даже интересно, особенно в сопровождении человека, который может тебя защитить.

- Госпожа! – удивленно-укоризненно ахнула Лизия.

- Что такое? – невинно обернулась к ней девушка.

Иуда разжал руку.

- Мы пришли. Осталось только найти ваш дом.

- Вон он на углу за высокой оградой! Вот наше гранатовое дерево! – воскликнула Мирра.

- Хвала Господу! Теперь я спокоен и с легким сердцем могу покинуть вас.

- Как, ты уходишь?

- Я сделал, что обещал. Мне пора.

- Да, конечно, ему пора, госпожа, - вмешалась Лизия.

- Жаль, - девушка откровенно смотрела на него, и молодой человек не в силах был отвести взгляд от ее лица. – Мы всего две недели живем в Иерусалиме. Ты первый, с кем я познакомилась.

- Это честь для меня, Мирра.

- Как я могу отблагодарить тебя за услугу?

- Не стоит благодарности. Я был рад помочь тебе.

- Госпожа, нам пора.

- Иду, Лизия. Что ж, прощай Иуда. Спасибо тебе.

- Прощай, Мирра. Благослови тебя Бог, - молодой человек учтиво поклонился и стал медленно удаляться.

- И тебя. Может, еще встретимся, - тихо вслед ему сказала девушка.

Но он услышал, обернулся. Его лицо осветилось ласково-грустной улыбкой.

- Вряд ли. Но я не забуду этот вечер.

Он махнул рукой и скрылся в темноте.

Город был измучен зноем. Небывалая жара стояла в Иудее в этом месяце сиван. Камни раскалялись и начинали крошиться, трава выгорела, земля растрескалась. В преддверии летних плодов и сбора маслин люди скорбно качали головами, подсчитывая убытки от этой нА-пасти.