Андрей А. Воронин

Шашлычки

 

На автобусе туда часа три. Майский денек горит с утречка - чудо. Собрались заранее, искоса приглядываются друг к другу, мужчины эдак равнодушно покуривают, женщины смеются слишком громко и весело, - обстановка перед отъездом типическая. Расселись по местам кто как, хотя уже с некоторым разбором, - сзади, вокруг гитары, в основном помоложе и одиночки, спереди – постарше и парами. Оживление, ничем пока не подогретое по причине «рановато еще». Конечно, запели

Счастлив, кому знакомо

Щемящее чувство дороги…

 

Компания подобралась случайная, и слава те господи, надоели все хуже горькой редьки. Люди едут отдыхать на турбазу по путевкам. В основном «наш средний класс», то есть те, кто отдыхает подешевле, но зато повеселее. Разбитые кроссовки, линялые ветровки, пудовые рюкзаки, куча классных снастей – клев обещали просто бешеный, - и приличные фотоаппараты. И к счастью, никаких магнитол. В основном – москвичи, путевки брали в турфирме на Чистых прудах. Несколько семейных пар, несколько одиночек – как мужчин, так и женщин.

Само собой как-то вышло, что с удовольствием стряхнули с себя опостылевшие московские манеры: отдохнуть – значит пожить так, как хочется. Мужчины несколько манерно и подчеркнуто учтиво ухаживают за дамами, причем мужья демонстрируют полную толерантность, женщины великодушно и с благодарностью принимают знаки внимания, не давая, конечно, никаких авансов, но все же… Короче, все флиртуют, но ненавязчиво, «прилично», «без пошлости». Ни в пути, ни при размещении в малюсенькие фанерные домики, - ничего, мол, ничего, с милым рай и в шалаше, - не было эксцессов, ни одного резкого слова, стало быть, и поводов к тому не возникало. Да и потом, за весь первый, совершенно бестолково потерянный для рыбалки, день заезда – «за знакомство – с прибытием» - обозначились рамки, грани и стиль общения. Мягкий и деликатный, - мы здесь настоящие мужчины, а вы – прекрасные дамы, никого не задеть и не обидеть, соревнование в мелких уступках, улыбках и комплиментах. Может быть, кто-то даже тихо взгрустнул по своим пылким фантазиям, хотя – первое впечатление бывает обманчивым, не так ли?

Местечко и впрямь оказалось сказочно красивым, пахло хвоей, весной, дымком и вообще нереально пышной роскошной природой, о которой рассказать невозможно – да и не нужно, надо самому почувствовать. С погодой повезло, лодки на удивление удобные и не текут, весла парные, а вот червей нет. Надо доставать, как при социализме – договариваться с местными рыбаками, те с таинственным видом пропадают на час – полтора и потом снисходительно снабжают горожан червем. Кстати, не дешево. Плевать, на следующий же день обловились, вечером собрали рыбный стол, так почти всю привезенную с собой водку – ну, не всю, а на неделю – выпили, а рыба осталась. Идиллия, да и только.

Но как всегда, ненадолго.

Через день группу догнал молодой парень, азербайджанец, Беглар. Самоуверен (а кто из нас не таков?), напорист (а кто не напорист), грубоват (все мы не сахар), но обаятелен и колоритен. Одинок. Красив, хотя волосы растут сразу над бровями. Богатенький. Принят на ура, но это несколько аффектированное «ура» воспринял слишком буквально, как положенный ему ранг – «кавказский мужчина». Снисходительно посмеиваясь, говорил что со своими снастями он тут будет чемпион, и без стеснения показывал толстый портмонет с хорошо конвертируемым содержанием. Но сам не рыбак, просто хочет отдохнуть как следует, он в России никогда на природе еще не бывал. Все в городах, у него магазинчики кожгалантереи в Москве, Питере и Твери.

Ну и ладушки, только вот странность – непьющий. Такой бычок, а водку не пьет. Но нам-то что, его дело, не перевоспитывать же его. Прост, как гривенник. Со всеми сразу на «ты», пытался строжить и командовать нашими рыбаками, но встретил мягкий, но твердый отворот – буквально, просто от него отворачивались и уходили, ссылаясь на дела.

Началось все обескураживающее примитивно. Через день одна из одиноких женщин от него еле отбилась, через два – другая рыдала и собиралась уехать. Днем-то все мужики на озере, вот он и приставал к ним – на пляже, а ко второй вообще чуть не вломился прямо в домик - «не ломайся, не графиня, я тебя не обижу».

Вечерком, после ухи и скромной выпивки, к нему пошли трое рыбаков – поговорить. Намерения были самые простые – парень, остынь, разве так ухаживают за женщинами? Зачем их обижать, они ведь в голос плачут от твоих любезностей… Но он мягкий намек и добродушный тон воспринял агрессивно, и как-то диковато, и даже оскорбительно: вам-то что, твоя баба, что ли? И не твоя? Искренне удивился, когда услышал, что они сами могут решать, с кем водиться и с кем любиться. Вы не мужики, если так цацкаетесь с бабами, они г… нашего не стоят. В общем, не получился разговор. Ну никому же особенно не охота всерьез ссориться, какие-то проблемы создавать.

Так все и оставили.

Вроде бы через несколько дней с ним стала «ходить» Катя, одна из пожилых девушек, которую оборонять бы никому и в голову не пришло, - сама кремень. Во всяком случае, он перестал клеиться к кому ни попадя, и стало спокойнее, и чего греха таить, рыбаки перестали остерегаться за своих жен, да и за остальных дам, которые, кстати сказать, тоже старались времени зря не терять. Мужчин охватила рыбацкая лихорадка, а женщины аккуратно и терпеливо караулили на берегу свое отпускное счастье. Время от времени у кого-то из рыбаков то червяки кончатся, то последняя блесна уйдет, и в самый жор бывало, какая-нибудь лодка вдруг потихонечку скрывается в затоке, откуда бил солнечный зайчик, а там кто видит, что происходит? Не до наблюдений. Некогда.

Через несколько дней команда уже вся перешла на «ты», перепели все песни, перепили все запасы горючего – и неоднократно. Лужайка была вся в веревках, на которых, покачиваясь в такт какой-то только им ведомой мелодии, лоснились бока завяленной рыбы, курево стало общим, посуда практически тоже, а за кустиками на дальнем пляже самые экстравагантные дамы располагались загорать голышом. А перед окончанием заезда туда были приглашены и мужчины. А чего такого? Ничего такого.

Тесное общение, коммунальная жизнь, упрощенные жизненные порядки, солнышко, купанье-загоранье, и кое-что еще, точно не известно, что именно, но конечно имевшее место, в общем, смена ритмов и укладов жизни – боже, что еще надо, чтобы отдохнуть, набраться впечатлений… Но к концу второй недели рюкзаки уже почти у всех были собраны, рыба упакована, постиранные вещички отложены для города, и потянуло домой. Случайные знакомства теснее, но они же и приедаются скорее, слишком многое приходится не замечать, выносить за скобки, даже прощать, да в конце концов условная игра «все мы свои ребята, веселые, неунывающие и неприхотливые» не может увлечь надолго. Бодриться, хохмить, нагнетать градус общения можно в начале приключения, а под конец – бессмысленно и утомительно. Две недели пролетели мигом, а последние дни тянулись невыносимо долго. Последним всплеском турэнтузиазма стал отходняк: решили устроить шашлыки на пленере, на самом высоком обрыве у озера, откуда местность открывалась во всем своем великолепии.

Ну, конечно, опять приятная суета, надо ехать на рынок в ближний городок, самые авторитетные специалисты сами кинулись выбирать мясо, специи, выпивку, несколько напряженно прошел сбор средств – кошельки похудели стремительнее их хозяев. Понятное дело. Но общее дело есть общее дело, к тому же скоро расставание, на алтарь общения были принесены последние жертвы.

И совершенно неожиданно опять здрастьте. Разгорелась нелепая ссора – наш Беглар не пойдет в магазин, он деньги даст, пусть бабы идут. Причем с таким подтекстом, что, мол, тот, кто в магазин пойдет, баба и есть. Ну и ладно, без тебя обойдемся… - слово за слово. Кто за язык тянул, непонятно, но он с полоборота завелся, опять затянул свою любимую песню – вы не мужики, вы сами как бабы. Перед ними гнетесь, себя не уважаете, и вообще, и денег у вас нет, что за люди – не знаю. Да он любую из наших баб купит, да потом еще и продаст. А вы, валенки, ничего и не узнаете, а узнаете, ничего не сделаете.

О господи, до чего мерзкий тип, конечно, обошлись и без него, и без его денег, и даже рады были, что он остался в стороне. В конце концов, один день остался, не портить же себе впечатления склоками да ссорами.

Назавтра с утра повара, костровые и сочувствующие потянулись на высокий бережок, разбили бивак, уложили бревнышки, все как надо устроили, к обеду подошли остальные, и ритуал начался. Принесли жертву озеру (налили стакан), лесу (завязали цветные ленточки на ветках), поклонились завхозу Романычу (бутылкой водки и оставшимися блеснами) и зарыли клад под камушек – кто будет здесь еще когда-нибудь, имеет право откопать и выпить и вспомнить нашу рыбалку. Фотографии на память, одна дама позволила себе попозировать топлесс, восторги мужчин и сосредоточенно хозяйственные взгляды женщин, - куда, мол, запропастилось сухое? К шашлычкам все уже были тепленькие, разморенные солнышком, сантиментами, сожалениями что все хорошее кончается, а все гадости длятся без конца, и так далее, по заведенному порядку.

И катился пикник уже к апогею, и все было прекрасно, и никто ни о чем дурном вовсе не думал, просто все друг к другу как-то поближе держались. И вдруг – как ждали – плач, слезы. Светка, жена одного нашего парня, жалуется на Беглара, она прошла пройтись вниз за цветочками, а он ее догнал чуть не бегом, оскорбил, хотел затащить в лес, предлагал сто долларов, она их порвала, сказала, что все расскажет, он ее обругал, она сюда, а он ушел на турбазу. Светку успокоили, посадили к костру, сами разорались, что надо ему, дескать…

Ну, конечно, выпили. Еле удержали Женьку, ее мужа, чтобы дурака не валял, вечером все пойдем домой и набьем ему морду. Но торопиться никто не собирался. Успеется. Летом смеркается поздно, а вернулись, так уже вообще стемнело, а Беглара нет – ни в домике, ни у столовой, ни у кого и нигде. Убежал, что ли, почувствовал, что палку перегнул? Черт его знает.

 

Наутро все были несвежие, руки дрожат, глаза не поднимаются, кое-как собрались, уезжать надо рано, сели в автобус. Сразу заметили, что его нет, и слава богу, смылся сам. Пока ехали, выветрилось все и из голов, и из памяти, навалились очередные житейские мысли, хорошо еще, успели в самую последнюю минуту обменяться телефонами. Попрощались в Москве с каким-то стыдливым чувством, - и впрямь, дали слабинку, не проучили… Надо было сразу…

 

* * *

А через неделю всем пришли повестки из милиции.

Пропал наш Беглар. Нету его.

Почти все собрались возле РУВД, вместе зашли в тесноватый кабинет опера, обшарпанный и какой-то слишком будничный для следователя. Интересно, сюда что ли приводят настоящих бандитов, преступников, и как они с ними тут? Опер был совсем мальчик, с нежным личиком и едва пробивающимся пушком на бороде, которому он, наверное, придавал большое значение. Деловито хмурясь и чуть-чуть стесняясь пожилой, с его точки зрения, кампании, выглядевшей уже вполне цивильно, он прочитал вслух заявление Романыча, что мол, один отдыхающий пропал, не забрал вещи, документы и какой-то сверток, отданный на хранение на время отдыха…

- Не доверял, стало быть, вам, - сделал вывод юный Пинкертон.

В свертке оказалась крупная сумма денег в российских рублях и долларах США, какие-то записи, счета, кредитка, все это приобщено к делу.

Не объявился Беглар ни дома, ни в своих магазинах, ни на родине в Ленкорани. Ведется розыск, положение усугубляется тем, что Беглар – иностранец, у него азербайджанский паспорт. Сторож турбазы показал, что у пропавшего были трения кое с кем из отдыхающих.

- Кто его видел последним? С кем у него был конфликт?

-Так был, но… Мы все там были, и никто не отлучался, а он сам ушел…

и довольно путано, но полно, перебивая друг друга и приводя все новые и новые детали, краснея и почему-то оправдываясь, «отдыхающие» рассказали всю историю, опять чувствуя, что напрасно сразу не среагировали, может, избежали бы неприятностей.

- Ушел-то он ушел, да вот не дошел. Кто видел, что он ушел, какой дорогой, во сколько точно? Светлана Михална не в счет, она могла и ошибиться от сильного душевного волнения…

- Да вот вроде видели, как он шел по тропинке внизу – в сторону базы.

- Кто именно?

- Да все. И я, и он, и они - все.

Следопыт хотел что-то еще спросить, помолчал и сказал чуть смущенно:

- Ну, в общем, пока все не определилось, из Москвы не уезжайте, пожалуйста, и учтите, что покрывать друг друга – дело опасное, подсудное. Мало того, что куда-то делся, да еще и иностранец. Ждем запроса из посольства, - вздохнул он, давая понять, что инициатива вовсе не ему принадлежит, и что он лишь верный служака на боевом посту.

 

И вот тут все началось.

Поехали в Измайловский лес, поговорить и подумать, может быть вместе что-то прояснить. И чтобы никого вокруг не было.

Никому он особо симпатичен не был – факт. Пропасть сам по себе он не пропадет – тоже факт. Стреляный воробей. Так кто? Кто-то из своих? А что значит из своих – из москвичей? У нас что, в Москве все «наши», все «свои», да разве мало всякой сволочи в Москве? Сколько угодно. Что значит «НАШ»? Русский? Мы что, шовинисты какие-нибудь, или там националисты? Да у каждого из нас есть друзья и оттуда, и отсюда, и черт знает откуда, нам все эти национальности до лампочки. По барабану.

Все смотрят друг на друга новыми глазами, и из разговора становится ясно, что никого конкретно не выделяют, но - к ужасу - и не осуждают самого факта «исчезновения», и даже вроде наоборот, каждый из присутствующих скорее рад такому исходу. Ведь сначала все сдрейфили. Да еще и Женьку удержали.

Так что ж теперь, покрывать кого-то просто из-за неприязни к этому человеку? Абсурд. Одно дело - противный, другое дело… Он конечно сам нарывался, но чтобы… Несоизмеримые вещи, а потом у них вообще так принято, всех горячих кавказских мальчиков не перевоспитаешь. Они везут к нам свои манеры, свои порядки, они других просто не знают. Но с другой стороны, не терпеть же… Мало того, что наживаются на нас, да еще и хамят! Всех оскорбил, всех унизил, оплевал, можно сказать, и сделал ручкой. Сидит небось где-нибудь у русской бабы на печи и в ус не дует. Хотя нет, документы, деньги… Но что бы с ним ни было, нам-то что, нам еще не хватало из-за него иметь неприятности. Куда он запропастился, мы не знаем и знать не желаем. Если кто ему и вкатил меж глаз, правильно сделал. Надо заставить их уважать наши порядки!

Боже, что мы говорим, подумайте! Мы что, дикари? Если человек пострадал, мы не можем держать двойной стандарт – нам одно, а «им» другое! Кто дал нам право судить и наказывать, да еще – ну не знаю, может все и обойдется, отыщется наш джигит, - так жестоко?

А нечего было провоцировать, он сам сунул пальчик. Вот ему и зайчик. Все равно мы должны держаться вместе, и своих не выдавать. Конечно, это не кто-то из нас, но даже если и из нас, все равно…

 

То есть разговор пошел не о том, как найти виновного, а как его выгородить. Не сговариваясь. Как само собой. То есть национальность, да и просто эмоции, оказалось сильнее, чем справедливость, право, порядок, и все остальные гражданские добродетели. О боже мой. Аффект одолел принципы.

 

Всю жизнь думали о себе одно, и нате вам. А как искренне, помнится, ругали «совков» за их правовой нигилизм, за роевую жизнь, призывали духов гражданского общества…! И как негодовали на «проявления национализма», как любили подчеркивать свою терпимость к «кавказу», арабам, азиатам! Ругали Лужка и ментов за «лиц кавказской национальности»! Читали и пересказывали статьи про «коммунальное тело»! А сами как на одном шампуре нанизаны. Разговор в общем не выходил за рамки обычных вещей, но он вдруг высветил просто чудовищную картину – поскрести, так под лаком гуманистических лозунгов вылезает атавистическое родовое начало. И не у кого-нибудь там, а у себя любимых! От осознания этого все как-то сникли, открытие такого рода – а тем более публичное – самоуважения не добавляет.

Разошлись часа через два без малейшего желания продолжить где-нибудь за кружечкой пивка, стыдливо пряча глаза и торопливо пожимая руки. Договорились-таки не давать показаний против своих. Но на Светкиного мужа смотреть избегают. Также как и на Катю почему-то.

 

Через несколько дней еще повестка.

Нашелся Беглар.

Один из рыбаков в следующий заезд обнаружил тело аж у другого берега озера, километрах в двух от пикника, в густой тристе. Никаких следов насилия медики не нашли; потом вспомнили, что он не умел плавать, все еще удивлялись, такой здоровяк воды боялся. Кой черт его в воду потянул?

Собрались опять, приехали все. Конечно, нервничали, некоторые обратили внимание, что Катя заплакана, но тактично этого дела не заметили. Пока дожидались, молча переглянулись и кивнули другу, мол, по уговору. Ни словом не обменялись. А чего говорить?

Опер объявил, что в судебном заседании будет определено, имело ли место умышленное убийство или несчастный случай. Дело передается в райсуд. Если у кого-то есть заявления, или вообще что-то по существу дела, просит высказываться, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний. Статья УК такая-то. Шутки в сторону, человек погиб, и есть основания полагать, что не случайно. Хотя следствием установлено, скрывать он не станет, что на потерпевшем были кожаные ботинки с гладкими подошвами, а тропинка над озером скользкая. На ботинках осталась глина как раз с того места, где запросто можно было съехать вниз с крутого склона. Если бы он прошел еще километр-другой, глина отвалилась бы. В нагрудном кармане были обнаружены деньги, приличная сумма, и билет на поезд, так что версия с ограблением маловероятна. Городская прокуратура прислала подполковника юстиции для ознакомления с материалами дела и участия в судебном разбирательстве. Иностранец все-таки. Женьку, Свету и Катю попросили остаться, а всем остальным выдали повестки – под расписку – явиться через три дня в районный суд в качестве свидетелей.

Все заволновались – а им что, троим, предъявлено обвинение? Да они же все время были с нами! Вообще никто никуда не отлучался! И потом, поди его спихни, он сам кого хочешь спихнет, здоровяк был еще тот. Мы все готовы поручиться, то есть нет, подтвердить где угодно, что они тут ни при чем.

Опер подчеркнуто солидно успокоил публику, что нет, обвинения никому не предъявлено, подозреваемых по делу нет, хотя факт утопления налицо. Просто следствию надо уточнить кое-какие детали, касающиеся о личности потерпевшего, и подготовить материалы для суда.

 

* * *

Через три дня в коридоре у зала суда в последний раз собралась рыбацкая кампания. Одеты все были строго, мужчины в пиджаках и галстуках, женщины в строгих платьях, мол, народ солидный, нас просто так не возьмешь. И настроение было наигранно спокойное, уверенное, обвинений нет, обвиняемых тоже, пустая формальность, признают несчастный случай и по домам. Мужчины даже договорились пойти в пивнушку после разборки, обменяться фотографиями, просто выпустить пар. Кое-кто прихватил вяленой рыбки.

Судья производил впечатление в высшей степени положительное, просто как из советского фильма о доблестных органах правосудия. Моложавый, подтянутый, с остатками военной выправки, но некоторой вальяжностью в движениях, немногословный, в меру помятое лицо - в целом обаятельный мужчина. Олицетворение справедливости, строгости и глубокого понимания человеческой природы. Такому хотелось довериться, предоставить рассудить все как надо, и даже принять из его рук горькую чашу истины. Все еще больше успокоились и стали посматривать на часы, гадая, сколько еще торчать тут из-за этого бедолаги Беглара.

После формальностей, вызова свидетелей по очереди, когда все уже сидели в зале заседаний, судья дал слово прокурорскому юстицсоветнику.

Оказалось, что не все так гладко. В расследовании допущены существенные недостатки. Не доказано, что потерпевший не умел плавать. Имел место конфликт с группой. В кармане брюк утопленника обнаружен газовый баллончик - значит, он кого-то боялся. Показания Светланы Михайловны противоречивы, так как она утверждает, что встретила потерпевшего внизу, с другой стороны холма. Не там, где тропинка идет вдоль обрыва, а с другой стороны. После инцидента до захода солнца прошло не менее пяти часов, и кто-то мог незаметно покинуть группу а затем вернуться. Выяснилось, в частности, что около семи часов вечера двое мужчин бегали в лагерь за водкой. Об этом все умолчали, хотя и были предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. Короче говоря, материалы дела убеждают его в том, что имело место покушение на личность подданного иностранного государства, имевшее тяжкие последствия, и дело надо отправить на доследование с предъявлением обвинения наиболее вероятным участникам преступного сговора – Светлане и Евгению Н.

Свидетелей как каменной плитой придавило. Тяжелую тишину нарушил председательствующий, объявив перерыв, и что суд удаляется на совещание. Продолжено заседание будет через час.

В перерыве все были подавлены, Светка и Женя сидели в углу одни и ошарашено смотрели в пустоту. К ним подчеркнуто бодро, но как-то наспех подходили с утешениями, но получалось не очень убедительно. Опять на помощь пришли сигареты, нужно было выйти покурить на улицу, не курить же в помещении, кто-то срочно звонил по мобильнику, кто-то сосредоточенно изучал объявления о заседаниях суда в соседних залах. К гадостному чувству общей вины примешивалось еще более гадостное чувство облегчения, что вину эту возложили не на всех, а на этих двоих. А вдруг и впрямь они? Что же нам за них, что ли, отдуваться? Интересно, кто это бегал за водкой, никто не помнит. Может это вообще не наши, там полно местных мужиков было, может, спутали? Гораздо успешнее получалось пообщаться с Катей, да и она была спокойнее, чем прежде, и не могла скрыть некоторого облегчения, и тоже этого стыдилась. К Светке и Жене она не подошла, и все это тоже про себя отметили, но… что тут скажешь? Ей тоже не сладко. Что их могло связывать – мимолетный туристический роман? Или более серьезная привязанность? Или что-то еще – да кто поймет, в себе толком никак не разберешься, а чужая душа – вообще потемки.

Через час всех пригласили в зал, и судья ровным голосом огласил решение. Суд не нашел доказательств вины никого конкретно из группы туристов, и за недоказательством умышленного убийства квалифицировал инцидент как несчастный случай.

Но судья, дождавшись ухода прокурора, прощаясь, неожиданно всем подмигнул.

 

Поначалу никто не придал этому особого значения – мало ли какая у кого мимика… И только много позже, вспоминая эту сцену и краснея от удушливых спазмов стыда, все поняли смысл судейского подмигивания.

 

Все мы как шашлык на один шампур нанизаны.