АВЕРС

 

Лето, пятый класс позади. Бенгал в их город привез парнишка из Питера, сказал, что бенгал - оружие Бена Гана из «Острова сокровищ». Это длинная алюминиевая трубка (лыжная палка, отпиленная с обоих концов). Один конец для целей эстетических и гигиенических оборачивался синей изолентой. Затем бралась толстая стальная проволока, разрезалась на 10 сантиметровые отрезки, с одного конца загибалась, а с другого затачивалась до остроты иглы. На такую стрелку надевались вырезанные из поролона бобышки, типа сигаретных фильтров, но потолще, чтобы входили в трубку. Стрела засовывалась в трубку острым концом вперед, бенгал прикладывался ко рту и нате вам - резко плюем стрелку в цель. После двухдневной тренировки Андрюха втыкал стрелы в самые маленькие цели, стал асом.

 

Проснулся в девять, какой смысл спать если каникулы! Прошлепал в кильдим за бенгалом. Поднырнул под низкие ветки антоновки, оказавшись в саду, огляделся, прикидывая, куда бы половчее повесить мишень. Уже хотел возвращаться за стрелами и тут заметил ее. Таких он еще не видел. Птичка совсем маленькая. Брюшко оранжево-красненькое, на периферии красного пятна - зеленоватый отлив. Сидит на молодом вишневом деревце в двух метрах от него, крутит головкой, черные глазки весело поблескивают. Руку в карман – стрел нет, идти за ними - улетит. Ага, вот оно решение: завалявшаяся в заднем кармане штанов рябининка. Еле дыша, поднял бенгал, рябиновая горчинка уже вяжет язык. Прицелился. Птичка начала чистить перышки. От кончика бенгала до нее чуть больше метра. Надо плюнуть как можно сильнее. Ведь рябининка хоть и крупная, но это же не стрела, только сильный удар достигнет цели.

Воздуха много не вдыхать…так…тффук!

Есть!

Помутнело в глазах от напряжения…

 

Подошел к деревцу. Нагнулся и пошарил в траве. Вот она. Аккуратно взял в ладонь. И чуть не выронил – птичка была жива. Она что-то скрипнула своим маленьким клювиком, дернула черненькой головкой и моргнула блестящими глазенками. Теплое тельце жгло руку: надо было что-то делать - он не знал что…

«Зачем? Зачем я это сделал? Ведь она такая красивая, такая беззащитная…» К горлу подкатил ком, подступили слезы. Присел, бережно положил птицу на землю, она не трепыхалась, только удивленно моргала своим глазками-бусинками. Хлынули слезы.

 

Сквозь слезы - навзрыд: «Птичка, прости меня, слышишь птичка!! Ну, прости, пожалуйста, птичка, я не хотел!!» Он поднял тщедушное тельце, в котором еще боролась жизнь, и обошел кильдим сзади. За задней стеной сарая не замечая зарослей крапивы, он подошел к полуразрушенной каменной кладке. Размахнувшись с полной амплитудой, ударил об камни свою ношу и, не оглядываясь, высоко поднимая ноги, убежал…

 

***

 

До деревни оставалось километров пять. Целый день они лазали по склонам балок, выстраивая геоморфологический профиль. Особенно тяжело давалась высотная съемка: с нивелиром никто толком обращаться не мог, приходилось с мерной лентой таскаться вверх-вниз по мокрой траве склона, перемеряя все вручную. У них была самая маленькая подгруппа, два парня и две девушки, поэтому физически уставали сильно. Как некстати задождило. Температура упала до десяти градусов, что для них, студентов, взявших на практику летний вариант одежды, было равносильно лютой стуже зимой. Ну, теперь все позади, лишь бы доволочься до вожделенного деревенского барака, где дежурные уже должны были приготовить сытный хавчик, а в рюкзаке припрятана долгожданная и так с устатку необходимая перцовочка.

 

Шли по краю лесополосы, высматривая редкие земляничные кустики на границе березовой посадки и заброшенного, поросшего осотом поля. Неожиданно - визг, радостный девичий смех:

 

- Ой, какие хорошенькие!

 

Дрон подошел. Девчонки и Дэн стояли над пищащей кучкой. Котята лежали на краю поля, в небольшом углублении между земляными валунами. Крохотные живые комочки пищали и тыкались друг в друга, их глаза еще были закрыты белой поволокой. Самый шустрый и крупный, видимо мальчик, с шикарными черно-дымчатыми полосками вдоль туловища, все время пытался взобраться наверх этой кучи-малы.

 

- Какая же сволочь их сюда принесла, неужели нельзя было утопить, если не хотели оставлять в живых? - спросила у Дрона одна из девушек.

- Они ведь тут все равно погибнут… - добавила вторая.

- Риторикой своей будете волновать мозг нашему завпрактикой, - огрызнулся Дрон - сперва хорошенькие они вам, а потом утопить… Дэн, идите в лагерь я догоню…

 

Яму копал толстой обгорелой веткой. Углубился сантиметров на тридцать. Руками брать котят не хотелось, спихнул их в яму ногой, ботинки были знатные – подошва толстая, в кедах и мягких кроссовках на маршрут не выпускали. Торопливо забросал пищащую яму черноземом, немного потоптался сверху, закинул ветку в кусты, отряхнул ладони и пошел. Прошел метров десять и услышал писк. Не поверив своим ушам, остановился, медленно обернулся…

 

Из притоптанной могилы на тонкой шее торчала голова того самого полосатого шустрика, лап почему-то не было видно. На месте глаз были комки почвы, земля набилась и в открытую маленькую пасть, к писку примешивался хрип. Дрон подошел к котенку и двумя ногами прыгнул на него. Он топтал и топтал ногами пушистый комок, пока не пропало ощущение инородного тела под ногами – у него были хорошие ботинки…

 

***

 

Эта студенточка производила впечатление человека не от мира сего. Типичная белая ворона. Подружек и ухажеров не было, хотя она была достаточно миловидна. Нет, никаких выдающихся форм, сексуального взгляда и прочих атрибутов роковой женщины у нее не было. Она была маленькой и хрупкой, словно просвечивалась насквозь. Именно таких хочется опекать и оберегать. И еще она была нарочито гордой. Может быть именно поэтому одногруппницы, большинство из которых имели фактуру рубщицы мяса, пытались ее задеть. Субтильно-инфантильно-дебильная мужская половина группы во всем потакала своим боевым подругам. Кто-то пустил слух, что девочку еще в восьмом классе изнасиловал отчим, и вроде как потому и была она нелюдима, по этой же причине приехала учиться в чужой город. Звали ее Катей.

 

…Стал вдруг замечать, что Катя ему симпатизирует: опускает глаза, когда здоровается, всегда готова к его предмету, хотя и не семи пядей во лбу - откровенно слаба к наукам. Подошел как-то на лабараторке к ней, подсказать, как правильно таблицу разместить, так она вся сжалась и как будто вовсе дышать перестала.

 

В конце ноября у жены была полуюбилейная днюха, отмечали хоть и дома, но в широком кругу. После разброда гостей в очередной раз побрехали, поэтому на первую пару прибыл не выспавшийся, злой, с легким тремором. После второго звонка поплелся на лекцию: в поточной аудитории сидели четыре группы с двух специальностей.

 

- Попов, бери графин, наберешь воды из крана в холле! – натужно проскрипел блондинистому дауну-баскетболисту, пускающему слюнки на сисястую дочку замдекана.

 

- Андрей Вадимович, не надо оттуда воду пить, она какая-то теплая и соленая... - неожиданно встряла Катя.

 

- Это вы милочка наверно не с того крана пробовали, - проблеял Андрей Вадимович, и ехидно улыбаясь, посмотрел на нее…

 

Краснея все больше и больше, с каждой волной дикого ржача, она не сразу подняла глаза - видимо расставалась с какими-то там мечтами, собиралась с какими-то там мыслями…

Он понял, что сглаживать уже поздно, но как заколдованный продолжал и продолжал смотреть на нее…

Когда он, наконец, увидел ее глаза, в них была пустота…

 

Мост был довольно старый, но высокий, ограждения чисто символические, видимо, поэтому она его и выбрала. Она не смогла прыгнуть точно в воду, дешевые замшевые сапожки соскользнули с обледенелого края… Ударилась головой об ограждение, затем упала на наклонную бетонную площадку опоры моста и медленно скатилась вниз, а затем, продавив своим маленьким телом тонкий осенний ледок, ушла под воду…

 

РЕВЕРС

 

С утра зарядил дождик. Эх, жаль - на речку сегодня не попасть, придется гнить дома. К тому же заняться совершенно нечем. Можно было бы во дворе под навесом помаяться какой-нибудь фигней, попробовать собрать модель корабля викингов: схема пришла в приложении к «Юному технику». Бенгала уже давно не было: Андрюха согнул ненавистную трубу и выкинул на помойку все стрелы, даже не стал выменивать их на ковбойцев и индейцев, как предлагали соседские ребята… Ага, вот и они: двое братьев, один с параллельного класса, а второй на два года младше…

 

…Потом пошли пить чай. Вручил братьям пустые кружки, провел в зал, а сам пошел кипятить и заваривать. Аккуратно обернув горячую дужку чайника полотенцем, вышел к товарищам – те стояли возле иконы у книжного шкафа и глумливо ржали…

 

Икона считалась семейной реликвией, ее нашли в тряпичном свертке, когда раскапывали целину на месте засохшей старой яблони, вместе с ней лежало несколько медных монет. Слегка облупленный по краям деревянный брусок был довольно большого размера – примерно с половину газетной страницы. Прямо на деревяшке был изображен крепкий седобородый мужчина, в ярких одеждах и красивом головном уборе, в руках мужчина держал какие-то церковные штуки. Самым странным и удивительным для Андрюхи было то, что человек с иконы всегда смотрел в глаза, с какой стороны к нему ни подойди… И не просто смотрел, а по-разному: то строго, то с жалостью какой-то… Особенно заметна стала жалость после того случая с птичкой... Мама носила икону в церковь, и там сказали, что на ней Никола Угодник, и что икона очень ценная, начала 18 века. После этого им стали звонить какие-то люди, все время предлагая продать икону…

- Ну что боженька давай, покарай меня, что бородой трясешь – не можешь ничего - кривлялся младший сосед.

- Дай-ка я ему потрясу… - Старший достал свой темный стручок и начал болтать туда сюда.

- Что, млин, не нравиться?!

Андрюха швырнул чайник на палас. Братья мигом обернулись. Выражение его лица сквозь клубы пара о многом говорило – в глазах братьев возникли недоумение и испуг.

- Ты, и ты, - сказал он ровным спокойным голосом и показал на них пальцем, - вы, два драных ишака, забудьте дорогу в этот дом, забудьте, как меня зовут…

И добавил, чуть повысив голос: - Пшли вон отсюда, чаморы!

 

***

 

В жизни с родителями дофига минусов, а находиться с ними в одном помещении и с похмелья - самый главный из них. Он брел к реке. Жил бы один - никуда б не пошел, мог валяться на койке, фтыкать телек, на худой конец спокойно поблевать в трижды комфортный, любимый и родной унитаз, если б стало хуже. Июль выдался на славу, даже сейчас, в семь утра в широких спортивных брюках и майке было не холодно. Ночной дождик ощутимо промочил землю, поэтому идти пришлось в ботинках – ТЕХ САМЫХ ботинках. Он так и не решился их выбросить после того жуткого случая – в семье с деньгами последнее время проблемы. Да и не ботинки виноваты в том, что ему почти каждую ночь снится жуткий оскал полумертвого котенка. Сколько раз уже уверял он себя в том, что не мог поступить иначе, в том, что котята были обречены на гибель, и надо было ускорить их смерть, пока они еще так слабо ощущали окружающее их пространство, пока они так некрепко держатся в этом мире…

Закусывая губы в кровь он говорил себе что просто обязан был добить шустрого пушистого красавца, не оставлять изувеченное тело медленно умирать. А внутри кто-то говорил: «Почему ты не взял их в деревню?», «Взял бы и подкинул на ближайшее крыльцо», «Ты должен был оставить их в поле, там полно сов, лисы тоже могли сделать за тебя кровавую работу»…

 

Дошел до пойменных зарослей и присел на корточки поблевать - подкатило. В который раз разбавленный «Рояль» наутро оборачивался жутким блевом. Покорчился пару минут, и с клокотаньем, распугавшим вяло курлыкающих лягушек, извергнул из себя поллитра соляной кислоты вперемешку с желчью, затем поднялся и вытер рот…

Из кустов явственно донесся стон и сдавленный тонкий девичий голос:

- Помоги мне! Я прошу! Я умоляю тебя, помоги мне! Мама!

Дрон опешил, его затрясло: совершенно не к месту вспомнилось, что кричать рекомендуют: «Пожар», а не: «Помогите» - тогда есть шанс получить помощь, хотя какой тут к чертям пожар…

Их было двое, сухощавый шкет в ветровке сидел у нее на шее, одной рукой закрывая рот, одновременно пытаясь удержать тонкие как молодые ветки руки, второй, стриженный под бритву копошился ниже, пытаясь раздвинуть девчонке ноги…

- Чего надо щенок? – оскалился, повернувшись, лысый, – пшел отсюда, бздун корявый!

 

Дрон прыгнул, захватив левой ладонью гладкую голову, приложил согнутым локтем пониже затылка. «С этим вроде все», - мелькнула мысль. Поскользнулся. Упал. Второй уже вскочил, занес ногу для удара, Дрон не успевал встать, никак не успевал, смог только завалиться вправо, избежав первого удара. Зато успела она, бросив под удар свои жалкие сорок килограммов. В этот момент Дрон узнал ее: она почти каждый день пасла на речке коз – дите еще совсем, в куклы играть. Девочка намертво вцепилась в ненавистную ногу, момента хватило – полулежа Дрон ударил прямой в пах, затем медленно поднялся и стал превращать в фарш рожи и ребра ублюдков…

 

***

 

Вот уже год как этот чат на народе стал его отдушиной – работа совсем не приносила удовлетворения. Даже мебель в аудиториях напоминала о прошлой осени, о том случае с первокурсницей…

Заявление об уходе ему не подписали.

Закрылись в кабинете, ректор выдернул шнуры от всех телефонов – сидели и курили. Они были одногодками, церемоний не было, был монолог, после каждой фразы шла затяжка и пауза в полминуты:

- Ты что совсем долбанулся? Да ты знаешь, какую медкарту нам вчера прислали на нее? Она же с 14 лет из психушки не вылезала! Не знаю, как при поступлении проглядели… Все этот недобор, берем людей можно сказать с улицы! Да ей бы вахтер нахамил, она пошла бы и вены вскрыла, ты тоже себя бы винил!? У нас половина педсостава в открытую студенток проститутками и тварями обзывают, а ты всех слонов на себя вешаешь! Или не слонов…– ректор неловким жестом забычковал сигарету, – иди, работай… и чтобы на эту тему разговора у нас с тобой больше не было!

 

Чат назывался «Душевные встречи хороших людей». Андрей Вадимович представал тут в образе Папаши Дрю, в реал с чатланами не вылезал, всем говорил, что из Израиля. Контингент был, как и в любом чате за тридцать: гламурные дамы бальзаковской наружности, ставившие после своих месседжей столько скобок, сколько некоторым не увидеть за всю жизнь, умные юные особы, тянущиеся во взрослый мир и добрые вечерние алкоголики сильного пола с брутальными мужественными никами…

Кенг считался одним из столпов – когда с Папашей Дрю случались отлучки, он передавал Кенгу модерские функции. Кенг был поэтично-меланхоличен, галантен с дамами и корректен с мужчинами.

Сегодня Кенг был явно не в себе, на взводе. Реплики становились все более бессвязными и пугающими. Чат, и без того тухлый в последнее время, вяло двигался к финалу, участники один за другим прощались – время уже далеко за полночь, да и Кенг давил своей готичностью.

Остались вдвоем:

Кенг: вы, все, вы жирные свиньи…Она, она была одна у меня, доченька моя любимая, солнышко мое Катенька, не уберег, говорил ведь матери пусть переезжает ко мне, не послушала мразь… этого ублюдка отчима не достать мне уже…

Папаша Дрю: что случилось?

Кенг: сегодня… телеграмма… его на пересылке задушили сокамерники, тварь эту, как он мог мою доченьку… говорил ей – нечего делать в чужом городе… учиться везде можно, прошлое можно забыть… не послушалась…сама себя убила там… с моста спрыгнула… в ноябре год был, как похоронили…

Папаша Дрю: как ее фамилия?

Кенг: тебе какая разница... зачем мне теперь жить? Мне теперь даже некому мстить… Прощай, я уйду за ней вслед…

Папаша Дрю: ее фамилия Томилина?

Кенг: откуда ты знаешь?!

Папаша Дрю: …я многое знаю, мы работали с этим институтом по обмену, я знаю, что там произошло: во всем виноват препод, он изводил ее, издевался над ней, вот она и не выдержала… Откупился он потом – сволочь говорят редкая… Я знаю его адрес…