Никаких в окне акаций не белеет. Эмиграция не светит и не греет. Оставаться, впрочем, тоже не подарок на кладбище сталеваров и доярок. Вот Аверченко – тот захоронен в Праге. Да и Бродский тоже, вопреки бумаге – умирать, мол, на Васильевский на остров… Ан и выбрал место краше для погоста! Вот и я перстами тычу в сгибы карты, после принятой в желудок горькой кварты. Магадан, Ванкувер, Оснабрюк - растлитель… Онанизм географический (простите). Карту прочь. Вторую кварту в холодильник. Со злорадством – под диван ногой будильник. (И ты прав, петух пусть черный плачет, раби). И пойти поотражаться в водной ряби, по привычке, где гранитные перила так грубы, как будто строила горилла. Тяжелы, как сны с похмелья про увечья. И родные, неизбежно и навечно. Снова осень. Отцвела опять капуста. На Карамышевской набережной пусто. И навстречу только черные старухи, Будто я в глухой деревне при разрухе… …Перестаньте, сударь, всхлипывать в перчатку! Ну, подумаешь, что жить сегодня гадко… Ну, подумаешь, не поняты стремленья! Надо с сердца повыбрасывать каменья. Где же дом мой? Где души моей обитель? Это ж не страна, а вытрезвитель. Это тамбур, пересылка, гетто. На ребре застывшая монета - вот достойный лик, хоть на икону, хоть на флаг, а хоть на борт Харону… Россыпь гильз, бинты, стакан, окрошка. Mea patrium. Россия из окошка… …и напишет мне красавица девица: Что в Париже, да в Анжере снег ей снится, что коньяк прекрасен, в Ла-Рошели море, что скучает, мол, и что приедет вскоре… Что ответишь? Что портянки отсырели? Что скрипит хребет в усталом теле? Что в окне (уже писал) Рассея? тоже откровенья Моисея… Да, я знаю – нового не будет. Даже в Казахстане на верблюде восседая, распевая песни – Ничего не будет, хоть ты тресни. Те же лица, времена и нравы, так же гильзы отлетают вправо. И горилла всем кричит: «Я – птица»! А покажешь зеркало ей – злится, прыгает, лицо кривя оскалом, мечет в нас бананами и калом. Никому не надо правды, братцы. Да и за перо не стоит браться… …у тебя тепло еще, наверно. Жизнь моя опять пошла неверно. Мы больны с тобой, пусты глазницы - сытые покаркивают птицы. И безглазо над рекой-Москвою, причитаю, всхлипываю, вою. Ты саднишь, но молча. Ты не плакса. Мерно бродишь берегом Аракса. Хоть бы сослепу пройти по карте влево! Может быть, пора - рыжеет древо. Может позже, к времени озимых, набережная Неисцелимых примет нас в печальные объятья, зашуршит снимаемое платье, амулет, как гильза звякнет строго - и побудем дома хоть немного… ...в карту осенью смотреть тоскливо, равно как и бредить по отливу. Равно как и грезить о Париже. Не уйти от сей осенней жижи. Но смотреть привыкши в эту воду, Я люблю промозглую погоду. Я прикован. И гранит сей вечен. Правда, не орел клюет мне печень. Правда, ни акаций, ни березок - странные кусты под видом розог. Катерок пройдет. Волнишка брякнет. И запас словарный мой иссякнет. Хватит. Поворачивай обратно. На асфальте камуфляжем пятна. На душе мозаика. Тревога. Нету света. Нет покоя. Нету бога. |