- Слушай… я немножко не понял… не понимаю… зачем это?

- Ну как, зачем? Потому что так будет интереснее!

- Прости, но ведь так дольше. И дороже. И вообще – мне не нравится. Необоснованная трата сил.

Двое мужчин сидели в небольшом полуподвальном помещении. Это что-то вроде… мастерской по разработкам. Такой, вроде, «Ле-футур», но только для небольшого круга клиентов – эксклюзив, вроде.

- Прости, Сашь, мы с тобой – разработчики. Механики от искусства. Какие, к черту, разговоры о «необоснованности»?! Мы что делаем – мы собираем безумные вещи на забаву покупателям. И чем вещь – как ты сказал? – «необоснованнее», тем интереснее будет с ней разбираться тем, кто ее купит.

- Бред. Бредовые у тебя идет. Вот, что я хочу сказать. Ты просто считаешь себя лучше всех и всюду пихаешь свои глупые задумки!

- Да пошел ты к черту. Я ушел. Вот, что я хочу сказать.

Один из них встает из-за полутьмы стеллажей с какими-то проводками, лапками, крылышками, трубочками, использованными батарейками, винтиками-шпунтиками и прочими безделушками разных форм и размеров. Пройдя мимо них всех, он берет куртку с вешалки и выходит, хлопнув дверью. Второй провожает его взглядом «вот чокнутый».

Вышедшего зовут Дмитрием, ему 27, высокий… Слегка потрепанный. О таких людях то ли зло, то ли в шутку говорят после небольшой паузы: «интересный».

Он медленно идет по Рождественке вверх, мимо церкви, мимо МАрхИ и какого-то банка. Справа от него на большой пешеходной улице сидят уличные музыканты. Ребта выдают какие-то доисторические ритмы на барабанах.

На Рождественке их бюро.

Звуки, рождаемые барабанами: глухие раскаты или быстрая, немного щекотная трель, - возбуждают чувства. Наверное, именно под эти мелодии наши предки вертелись вокруг костров в далекой и древней Африке, связываясь с божествами. Прямой контакт. Европе этого не понять. Мы все слишком рано в себе убили дикарей. Поэтому дикость так часто проявляется в неожиданные моменты в спокойных, замкнутых даже, людях – просто средство защиты, отпора монотонности. Кто-то назовет это рудиментами – ненужными отростками, сохранившимися с древности. На самом деле, все наоборот – это неиспользованный потенциал. С каждым витком цивилизации люди убивают эволюцию. Она, бедная, мечется, пытается создавать шестипалых, двухголовых – но мы обзываем это «мутацией», связываем с «радиоактивной радиоактивностью», долго наблюдаем, а потом спиртуем и в банку.

И идти больше некуда.

Дима медленно доходит до «Детского мира» и поднимается на 4 этаж. Там уже давно находится художественный магазин, плюс отдел, где делают багет, продают планшеты, мольберты. Там он выбирает себе манекен человечка – такая модель, для художников. Это сильно упрощенная кукла – похоже, как если бы внутри человека был единый стержень с основными суставами. Тут примерно так же. Куклу ставят (она приделана на штырь) в различные позы и учатся рисовать структурные эскизы человека. Так всегда – чтобы понять что-то целое и сложное, нужно осознать его суть, разбить на простые элементы.

Он сам не знает, зачем взял этот манекен. Наверное, в итоге максимум, что с ним будет делать – повесит на руки и на шею ключи, там, флешки...

Продавец заматывает манекен в липкую прозрачную пленку и убирает в пакет. Вместе с покупкой Дима видит какую-то афишку с картой.

- А что за карта?

- Да вот, переезжаем. Другой отдел будет. Недалеко от "Таганки".

- А что такое? Почему закрываетесь?

- Да ведь это не мы только. Это весь «Детский Мир» закрывать будут. Ремонт, типа.

- Спасибо…

«Детский мир» закрывают.

Он медленно плелся по центру, пытаясь осознать это. Кругом цветастые витрины, манекены в детских костюмах, футболках и ковбойских шляпах.

Детский мир закрывается.

Кавычки как-то убрались из мысли сами собой.

Он, сам не зная как, доходит до второго этажа – отдел карнавальных костюмов и всякого-там макраме. Что такое "макраме", если честно, он понятия не имел, но слово подходило.

Не зная, куда дальше, он подходит к бордюру и смотрит вниз, на зал игрушек. По нему бегают дети, за ними, обреченно сжимая кошельки, их родители…

- Хау, бледнолицый! – Какая-то мысль была в голове, но она прервалась, не успев начаться.

Он оборачивается.

- Привет, Кать. Ты откуда тут? – Девушка из соседнего с ними офиса – какая-то pr-компания – с которой он часто пьет вместе кофе, стоит прямо перед ним, на голове у нее повязка с приделанным пером. Видно, с соседней полки взяла, думает он. – Чингачгук попросил подменить его на охоте, пока он танцует танец страсти с женой одного янки?

Она смеется и кладет повязку на место.

- Дурак, я Покахонтас – индейская прекрасная принцесса! Люби, но не трогая!

- Как ты меня нашла? – Усмехнувшись спрашивает он.

- Саша – твой толстяк, который вечно в шоколаде – сказал, что ты вышел. Я решила, что никуда больше ты на Кузнецком мосту пойти не можешь.

- А как же…

- Нет, всю «Иностранную книгу» ты уже скупил.

Пару секунд они, глупо улыбаясь, молчат. Он поворачивается обратно к перилам, она встает рядом.

- От чего ты сегодня прячешься? – У него такое чувство, что она не выдерживает тишины. Или… Хрен знает, у современных людей вообще ничего на уме, когда они говорят.

- Как всегда. От твердолобой глупости, непроходимого мамонтизма и взаимного непонимания.

- Саша сказал, что ты самовлюбленный петух, и зарубил твои задумки?

- Они «необоснованно трудоемки».

- Ну… Придумай что-то без одного из этих определений… - По слову выдавливает она из себя утешение, которое не особо утешительно звучит.

Снова пауза. Оба собираются с мыслями, а скорее всего, думают, что сказать.

- Я когда была маленькой часто приезжала сюда с родителями. Тут многое поменялось…

- Нет, ничего особо не поменялось…

- Я люблю это место.

- А ты знаешь, ведь если бы мы были не отсюда, то нам было бы, в целом, плевать на «Детский мир». Магазин – и магазин…

- Ты к чему это?

- Так… Слышала: его закрывают.

- Зачем? Когда?

- Не знаю. Говорят, ремонт будет, значит – не особо надолго. Но сам факт…

- Что с тобой?

- Не важно. Тут все такое… ненастоящее.

- Что значит, ненастоящее?

- Как тебе сказать… Я только что прошел через отдел конструкторов – раньше в «Лего» были тысячи наборов, на любой вкус, от машин времени до ледяных экскаваторов, а теперь… А теперь только «Биониклы» сотнями, да гребаный «Город»…

- Слушай, если б ты не в Москве родился, то ты бы и не знал обо всем этом…

- Да, но я, мать его, родился именно в Москве. И знаю, какие наборы были в «Лего» лет шесть назад и какой кал стоит на полках сейчас. Все слишком поменялось…

- С какого момента? – Тихо и нежно спросила она, стараясь избежать очередного его всплеска.

- Да вообще. Я уже не тот… А знаешь, что единственное настоящее здесь?

- Нет… Цены на все?

- Нет. Это.

Он указывает рукой вниз, девушка переводит глаза и видит огромную детскую карусель, которая как стержень несет на себе весь огромный зал. Такие показывали в старых фильмах: два этажа, разнообразные лошадки, просто сиденья, поручни. Все ярких цветов, но таких старых, потертых – облагорожено ярких. Везде резные фигурки, маски, звери. Карусель крутится, а по ней радостно перебегают от одной лошадки до другой маленькие девочки, проводя на каждой секунд по пятнадцать. Какой-то мальчик важно уселся в сиденье-машину, и смотрит на пробегающих мимо девочек, словно готов любую из них подвезти до самых звезд. Где-то рядом или стоят, или тоже кружатся родители этих маленьких мальчиков и девочек. Карусель идет с таким тихим, усталым гулом…

Она ничего не спрашивает. Может, она и не понимает, почему он так сказал, но… но где-то внутри она чувствует. Потому что… Потому что.

- А что будет с ней?

- Что?

- Карусель. Когда все закроют, что с ней будет?

- Не знаю. Не хочу знать.

- Может, ее перевезут куда…

- Стой.

- Или печку топить будут…

- Я же сказал – не хочу знать.

- Какой-то ты…

- Странный?

- Не то слово.

Дальше они молчат. Он смотрит на нее и подходит чуть ближе. Еще шаг – и он чувствует ее теплое дыхание на щеке. Она дышит часто, жадно. Смотрит на него и ищет что-то в его лице. Хочет что-то сказать, что-то пообещать, но ничего. Все слова лишние.

Он ее целует и теряет себя в этом поцелуе, чтобы потом найти себя нового, другого…

Нет, конечно, ничего этого не происходит. Это он все придумал. Стоял рядом – и придумал. Потому что хотел. Хотел сделать, но не сделал.

Так часто бывает: Хочешь чего-то, но боишься. Ждешь, но недостаточно. Веришь, но без потери себя.

Есть одна старая школьная знакомая... Так вот она все пятнадцать лет, что они дружат, называет его ребенком. И так он и есть. Даже тогда он стоял там, рядом, и в уме, как ребенок, отчитывал себя за нерешительность.

Как ребенок он всегда будет верить в чудо и ждать, пока оно не произойдет. И как взрослый будет несчастлив, потому что чудеса сами собой не происходят. Или происходят, но не так. Им помогать надо…

Сейчас они просто стоят там оба и думают, каждый о своем.

А карусель вновь начинает свой бег, свой медленный, но неотвратимый путь в будущее, которое будет. Карусель увезут, разберут, еще что-то сделают – это не важно. В тот момент, он еще не знал, что карусель перевезут в другой филиал «Детского мира», а в этом, на Лубянке, устроят торговый центр. Так в новостях скажут еще… Это он только потом узнает. Но на это все наплевать.

Она будет продолжать свой бег. Будет в нас. Потому что она настоящая. Она – детство.