Ночь. Тишина. Полная луна ярко освещает своим сиянием все вокруг, серебря кладбищенские дорожки и надгробия. И только шелест деревьев от легкого дуновения ночного ветерка да цикады сверчков, изредка нарушают эту прекрасную гармонию вечного покоя.

 

Вот такие ночи и любил Петрович особенно, за их молчаливую красоту. Сядет за столиком у кладбищенской сторожки, прислонится спиной к теплой еще от дневного солнца стене, заварит крепенького чая и с "беломориной" в зубах и кружкой чая в руке размышляет о смысле жизни. А что ему еще оставалось делать, кроме как размышлять? Пока был молод, как-то не было времени задумываться на эту тему, да и, если говорить честно, то и не охота. Казалось, что вот-вот и все мечты сбудутся сами собой, а когда оглянулся на прожитые годы, было уже поздно что-то менять. Половина жизни пролетела в общагах, в комнатах для четырех взрослых, постепенно спивающихся мужиков. Потом, в сорок пять, когда получил малогабаритную двушку, казалось бы, опять блеснул лучик надежды на нормальную жизнь, но пьянка все сгубила.

Как-то, после очередного запоя проснулся он полураздетый на заброшенной свалке с документами на продажу квартиры в руках. Денег, естественно, никаких нигде не было, только бутылка водки на опохмел, два малосольных огурца, да ворох никому ненужных теперь бумаг. Вот и все что осталось от его нормальной жизни.

Несколько раз обращался он в милицию с заявлением, да что толку. Везде его внимательно выслушивали, а потом "поржав" напоследок, выпроваживали, приговаривая "Иди - иди, квартиру продал - деньги пропил, а теперь еще чего-то хочешь. Радуйся – погулял зато хорошо".

 

Так бы издох он как бродячая собака, где-нибудь в подворотне, если б случайно не встретил бывшего своего одноклассника Сеньку Трифонова, который и предложил Петровичу помощь в трудоустройстве.

- Я, - говорит, - работаю сейчас главным инженером в похоронном бюро, могу похлопотать, что б тебя взяли к нам и жильем обеспечили. Но, есть два непременных условия. Первое - ты бросаешь пить, совсем. И второе - ежемесячно жертвуешь "энную" сумму денег со своих левых доходов в фонд развития. Сам понимаешь, работа на кладбище, так сказать, золотая жила, а кушать хочется всем... и поэтому делится придется по-любому. Поработаешь пару годиков, а там глядишь и кооперативную квартиру себе купишь.

 

Выбирать фактически было не из чего, вот так Иван Петрович Загоруйко и стал работать на кладбище, поселившись жить там же в небольшом однокомнатном домике четыре на шесть метров. Со временем Петрович его благоустроил: подремонтировал, побелил, сделал столик и две лавки на улице возле окна, высадил несколько кустов винограда. Все это облагородило обычную сторожку и придало ей вид дачного загородного домика.

Сторож, так официально числился Загоруйко в "жмуртресте" а фактически он был и сторожем, и кладовщиком, и плотником, а когда надо, - и могильщиком. В общем, на все руки мастер. Пить, конечно, он бросил, но побочным эффектом этого стала бессонница, во время которой и пристрастился Петрович слушать тишину и размышлять.

Однажды нахлынувшие воспоминания о потерянной квартире растеребили душевную рану Петровича и, впервые за несколько последних лет, ему захотелось напиться. И не просто напиться, а до полной отключки.

Он встал со скамейки и, придерживая рукой переноску, просунутую в форточку, осторожно докрутил лампочку в "патронник". Яркий свет от стоваттной лампы мгновенно выхватил из темноты любовно оборудованное Петровичем местечко для ночных посиделок и, как-бы соревнуясь в яркости с луною, скользнул по верхушкам могил и, заблудившись среди металлических оградок и крестов только и смог что приманить к себе ночных бабочек и мотыльков.

- Вот дурацкая мошкара, - недоумевал Петрович, доставая из "заначки" бутылку водки и разлаживая на столе еду. - Так и норовит умереть, тычась лбом невесть-куда. - Думал он, сплевывая букашку, случайно залетевшую в рот. - Ну, да, на свету оно и смерть красна...

 

Первые сто грамм легко "упали" в желудок, приятно обжигая внутренности и чтобы немного продлить это сладостное чувство, Петрович закурил, жадно втягивая в себя дым. На миг ему, показалось, что лежа будет еще комфортнее наслаждаться забытым чувством опьянения и, разлегшись на лавочке, он снова принялся слушать симфонию ночных звуков.

Легкий туман, опустившийся на землю, также как и выпитая водка, привнес свою лепту в это ночное волшебство, придав сходство могильных крестов со скрипками. Казалось, что какой-то симфонический оркестр устроил выездную репетицию на кладбище и перед концертом настраивает здесь свои инструменты. Под невидимыми взмахами дирижерской палочки все скрипки, альты, виолончели наполняются сочным и певучим звучанием ночи и с легкостью ветерка разносят его по всей округе.

Где-то недалеко громко "у-ухнул" филин и встрепенувшись от неожиданности, Петрович сел и налив себе снова сто грамм выпил. Что-то было уже не так. Какой-то посторонний шум вклинивался в ночные звуки и своим шкрябаньем портил все.

"Шряб-шорх-шорх..." - и стон - "о-о-о-о" и снова "Шряб-шорх-шорх... э-э-э-э".

- Детишки балуются - пытаются напугать, - сразу возникла мысль у Ивана Петровича в голове.

- Нет, пожалуй, это не дети... скорей всего "металлисты" воруют цветной металл с надгробий. - Решил он и, откинув в сторону все остальные догадки, выпил еще сто грамм и, прихватив "штыковую" лопату как оружие решительно вышел на центральную кладбищенскую аллейку.

"Шряб-шорх-шорх... о-о-о-о, шкряб-шорх-шорх... у-у-у-у". По аллейке, еле "волоча" ноги по земле, прямо на него двигался зомби.

- ...твою мать, - вслух выматерился Петрович и уже обращаясь к бредущему покойнику, добавил. - Ну и чего тебе не лежится спокойно?

- Да, это... радикулит "прострелило", - простонал зомби, держась обеими руками за поясницу, - и место не нравится, а ты чего?

- Бессонница, и как бы на работе я...- опешив от встречного вопроса, пролепетал Петрович.

- Ага-ага, я тоже на работе... опырь в засаде...

За годы работы в "жмуртресте" Петровичу много чего довелось повидать и странного и страшного, но что б вот так запросто разговаривать с мертвецом, такого еще не было.

- Ну, в засаде - так в засаде... - пробормотал Петрович и сочувственно добавил - Тебе бы змеиным ядом полечить радикулит.

- Нет, спасибо, - простонал покойник, изобразив на лице нечто подобное улыбке. - Двадцать лет в одной квартире с женой и тещей, еще и змеиный яд - это перебор уже для меня.

Только теперь, когда зомби вышел на освещенное место, Петрович смог хорошо разглядеть его: худощавый, лет сорока мужчина с огромными залысинами и трехдневной щетиной на щеках. Такого встретишь днем на улице и не обратишь внимание. Даже трупных пятен еще нет на коже, вот только глаза... большие, впалые, злые глаза и небритая трехдневная щетина на щеках...

- Ну, раз пришел то, проходи, садись, гостем будешь. - Пропуская зомби вперед себя к столу, сказал Иван Петрович и, глядя как тот, кривясь от боли в спине, пытается сесть за стол, иронично добавил. - Чего изволите: чаю, водки или девочек откопать?

- Сразу водки, ну а потом уже и девочек... - поддержал шутку "ходячий" покойник. - Мне б грамм сто, для согреву костей...

- Сейчас все будет, - Петрович улыбнулся, доставая из-под стола еще один граненый стакан и не начатую бутылку водки. - Сейчас мы тебя и снаружи и внутри полечим, благо этого добра здесь хватает. Народ несет: то, то им сделай, то это достань...

"Гляди-ка, шутит, а глазищами так и зыркает - так и зыркает исподлобья" - думал Иван Петрович, разливая водку по стаканам. - "Так-бы и вгрызся мне в глотку зубами".

- Ну что, за знакомство? Тебя то, как зовут? - Спросил Иван Петрович, у зомби протягивая ему граненый стакан.

- Петр Иванович, а тебя?

- А меня Иван Петрович, почти тезки, - ответил Загоруйко и, не "чокаясь" стаканами с мертвецом, медленно, глоток за глотком, выпил.

Разговор как-то сразу не "заладился" и поэтому молча выпили еще по одной. Затем еще...

Посидели, покурили.

- Еще по соточке или примемся за наружное лечение твоих болячек? - Спросил Петрович у мертвеца не находя другой темы для беседы.

- Ну, давай полечимся, для разнообразия, а то мы как-то зачастили остограмливаться,- ответил зомби.

- Да нормально все, - улыбнулся Загоруйко. - Ты тогда ложись животом на лавочку и спину оголи, а я сейчас принесу тряпок для компрессов и, начнем...

- Угу, - кивнул головой ходячий труп и, кряхтя от боли в пояснице, принялся укладываться на живот.

 

- Ты погляди-ка на него, - думал Петрович, наблюдая сквозь окно сторожки за зомби. - Эвон как водка ему пошла на пользу, порозовел весь, да и двигаться стал немного быстрее. Так, глядишь, и кровушки моей скоро захочет попробовать. - Иван Петрович нашел свою старую рубашку и, порвав ее на тряпки, сложил в пустую алюминиевую тарелку.

- Пора заканчивать с этим,- думал он, доставая из-за печки большой топор и засовывая его за пояс на спине. - Так не должно быть. Это все-таки кладбище, а не городской бульвар, где можно попивая водку вот так свободно разгуливать ночами, тем более мертвецам. А если все покойники начнут бродить? Что тогда? Конец света? Нет, такие потусторонние ночные выходы надо пресекать сразу. Сторож я здесь, или кто? - Петрович еще раз взглянул сквозь окно на лежащего на лавочке мертвеца и, поняв что, более подходящего момента уже не будет, решительно направился к зомби.

- Заждался? - спросил Загоруйко у трупа, ставя алюминиевую тарелку на стол и наливая в нее водку.

- Угу, есть немного...

- Да просто тряпок не мог найти, пришлось старую рубашку порвать...

- И не жалко?

- Да чего жалеть-то?

- Ну, мало-ли что...

Петрович выжал водку с тряпок в тарелку и разложил их по всей пояснице зомби.

- Сейчас сразу компрессик сделаем тебе, минут на пять, десять - чтоб не обпекло кожу сильно, а затем хорошо укутаем тебя и уложим спать - через сутки забудешь что такое "прострел"

- Эх, хорошо-бы...

- Да не баись, все так и будет.

Иван Петрович налил еще по рюмке водки и пододвинул одну из них к мертвецу.

- Сможешь лежа выпить?

- А то...

- Тогда, за твое здоровье.

Стоя над лежащим на лавочке зомби, Петрович дождался пока тот выпьет водку и, достав из-за спины топор, со всей силы рубанул им по шее мертвеца.

- Ну, а теперь спать...

Лезвие топора со свистом рассекло воздух и, впившись в шею зомби, застряло в шейных позвонках.

- За что? - пробулькал ходячий труп, захлебываясь собственной кровью и пытаясь встать, но Петрович придавил его коленом к лавке и, выдернув топор с шеи, нанес еще один удар.

Голова упыря, глухо стукнувшись об землю, откатилась к виноградной лозе и обильно залила ее кровью.

- За что, за что? - передразнивая бывшего собутыльника, проговорил Загоруйко и закатав штаны мертвеца, подрезал ножом ему коленные сухожилия.

- Не положено мертвецам бродить ночами и пугать нормальных людей. Не положено. Умер - так умер. Ты вон третий уже за эту неделю бродячий покойник... а еще только среда...

Петрович сходил в сторожку и, вытащив из нее кусок старого брезента, аккуратно переложил на него покойника. Голову, он, как и подобает, уложил упырю в ноги и, плотно укутав все это брезентом, потащил в сторону новых могил.

 

Минут через пятнадцать Петрович нашел-таки новую могилу для упыря, а еще часа через полтора он снова сидел за своим любимым столом и, размышляя о скоротечности жизни людской, наслаждался тишиною.

И ничего ему уже не напоминало о недавнем ночном визитере, кроме лишнего граненого стакана на столе.

 

Налетевший невесть откуда прохладный ночной ветерок ласково взъерошил седеющие волосы Петровича и, мимоходом скользнув по столу, шаловливо подхватил под скамейкой пластиковое удостоверение личности старшего оперуполномоченного на имя Коксина Петра Ивановича, и переворачивая его с боку на бок, лениво понес по кладбищенской аллейке к выходу. Где-то недалеко протяжно завыла собака. Близился рассвет.